Царевна-Лягушка
Шрифт:
Сигаретка быстро кончилась, вторую из-за пищали закуривать не стал. Выбросил окурок, вздохнул полной грудью последний раз и стал инопланетную лягушку в лодку затаскивать. А она глазами хлопает и склизкая, как будто повидлом обмазалась! С такой в постели лежать - это же сколько привыкать придется! Но ничего, слизь, оказалось от вымочки, от есть от микроорганизмов и мелких водорослей, болотам присущих. Пришлось девушку водичкой обмывать. "Почему девушку" - спросите? Да потому что на ощупь она была как хорошая девушка, на касание отзывчивая, мяконькая такая, хоть и пупырчатая. Ну, конечно, попутно я мужское любопытство проявил, от чего подкис маленько - не было у нее того самого. Нет, груди были, не такие, конечно, как у Q моей, то есть Памелы Андерсен, чуть поменьше, но того самого вообще не было. И того, что рядышком с тем самым, тоже. "Точно инопланетянка, святым духом питается и тем же самым по большому и маленькому ходит, но к чему ей тогда рот? "Ах!" говорить?" - подумал я огорошено и на всякий случай другие места внимательно посмотрел. Но ничего супружеского, даже в подмышках, не нашел. "Ну ладно, что-нибудь придумаем", -
– Положь-ка ее на песок, - папаня сказал, хотел, видно, получше невестку рассмотреть.
Я положил. А невеста, после моих объятий на траве оказавшись, очухалась, и, надо же, в лягушачью позицию встала, то есть на колени, и руками об землю опершись. Тут слезливые от сострадания ко мне горько заплакали, друзья, головами от негодования помотав, домой пошли, остальных папаня сам отослал, одну родню оставив. Шемахинская царица хотела остаться, но он ее самолично послал - понятно почему - иностранная ведь подданная, а тут такое агентурное событие.
5.
– Поздравляю, братан, - сказал Вася, когда царицу в карете увезли.
– Это вообще что такое? Не с неба, случаем?
Черт его дернул за язык! Папаня сразу выражение лица сменил с сочувствующего на озабоченное, отнял у Пети мобильник (своего у него нет, не любит, он современных штучек) и позвонил Нахимову, своему флотоводцу, чтобы он срочно все болото обыскал на предмет нахождения в нем неопознанного летающего объекта типа тарелки, ну, или ступы в крайнем случае. Позвонив, присел на корточки и стал невестке в глаза глядеть. А та как белены объелась, один страх в красивых таких зенках. Посмотрев с минуту, папаня ко мне сочувственно обратился:
– Ты, Вань, особо не расстраивайся. Я тебе к четверти царства дворец еще подарю.
– В Хриплах Калининской области?
– буркнул я.
– Не, в Ницце. В Хриплах для лягушки холодновато будет.
– Мне за мою полуторку тоже моральная компенсация требуется, - оторвался Петя от мобильника.
– А тебе шиш, пока внучка не будет.
– Ну тогда мы пошли?
– взял Петя невесту за ручищу.
– Идите. Если за девять месяцев управитесь, казино в Монте-Карло получишь.
Потом мы молча смотрели, как Петина невеста в телегу сесть пыталась. Минут десять с интересом посмотрев, помогли скопом и на лягушку инопланетную уставились. Я посмотрел, посмотрел, потом от пережитого вмиг начисто свихнулся, затрясся, закричал:
– Не женюсь, убейте, не женюсь, лучше в прорубь, - хотя до зимы далеко было.
И убежал бы, но подоспевшие нахимовцы удержали.
– Надо, Ваня, надо, - папаня сказал, слезы платочком с моего лица вытерев.
– Ради Родины надо. Мамзель твоя, судя по всему, инопланетная, и может мощь Отчизны неоднократно увеличить...
Сказав, стал невестку мануально изучать. Когда в глазах папани блеск мужской появился, я его от невесты оттер, сам пощупал и тут же раздвоился. Почему? Да потому что с одной стороны бородавки чувствовались, а с другой что-то через кожу ее к пальцам моим пробивалось. Да такое теплое, что я усомнился, что кожа натуральная, а не латекс какой-нибудь, который женщины легкого поведения очень даже любят. Почувствовав это, я подумал, что маньяк какой-нибудь, типа моего папаши, ее в эту фантамасовскую кожу обрядил, за какую-то там, на его взгляд, тяжелую провинность, или, наоборот, за приличное женское поведение. Подумал, и тихонечко так суженую свою ущипнул. И что? Она вскрикнула, и на глаза ее слезы изнеженности росинками навернулись. А я - что лягушку жалеть, если в детстве через соломинку надувал?
– на зуб ее, то есть кожицу, попробовал. Настоящая! От этого результата, адреналин в моем организме образовался, и опять я взбрыкнул, невзирая на всё готовых нахимовцев.
– Нет, не женюсь, - твердо сказал, выпрямившись и кулаки решительно сжав.
– Режьте меня, папаша, или в Сибирь навечно.
Папаша, хоть дурной, но слабоумием не страдает. Посмотрел он в мои сумасшедшие глаза, посмотрел, и говорит:
– Ладно, Ваня, твоя взяла...
– Сам, что ли женишься?
– спросил его Петя.
– Посмотрим, - сказал отец.
– Если она инопланетная, женюсь. Ради Родины, ради науки российской, мне себя не жалко.
И так он это сказал, что я трусом себя почувствовал, от танка фашистского убежавшего, хотя граната в руке. А лягушка эта, папины слова усвоив, ко мне голову повернула и жалобно так посмотрела, звуки какие-то нечленораздельные издавая. И так ее мне жалко стало: жизнь с моим папашей - это ведь год за пять, почти каторга, если бы не медовуха в неограниченном количестве. Присел я перед ней, чтобы звуки изрекаемые разобрать, и услышал, что-то вроде, "Не отдавай меня, Ваня, за шизофреника, сам женись, не пожалеешь". Любой нормальный человек руки бы отцу стал целовать за позволение на лягушке не жениться, а я - дурак. Ванька, короче. И задумался, просьбой лягушачьей разжалобленный. Наверное, оттого, что засомневался, что она инопланетная. А сомнение - это беда, она человека как ржа ест. И меня сожрала, в миг почти.
– Ладно, - сказал.
– Женюсь, но только условно на два года. Если что, или блины холодные подашь, то сразу через присяжных разведусь.
Придя в себя, папаня подумал и рукой махнул, но как-то, можно сказать, разочарованно:
– Ладно, пошли вы... под венец, да и ужинать пора.
6.
После того, как трактор за Настенькой съездил (телега-то под ней сломалась), обвенчал нас скопом поп наш Аввакум, потом праздновать стали. Ну, пьянка была! Папаня раскрутился на всю катушку, даже к полуночи Баскова на вертолете заказал, любит он его очень. Басков приехал, правда, невзаправдашний, но этого никто из политесу не распознал, тем более пел он немного лучше оригинала, хоть нос набок и зуб золотой. Плохо, что фильма домашнего не снимали - точно бы на "Оскара" потянул. Если бы догадались, то народ российский увидел бы, как Настенька, Петрова жена, тысячу пятьсот пельменей уговорила под флягу всего сметаны - это ведь точно на Гиннес тянет без всяких разговоров и обследования. Папаня на это радовался, ладошками за каждую сотню хлопал - любит он пельмени отечественные и людей, которые их обожают. А вот княгиня Простоквасина, цесаревна, мало ела и на нас со скрытым неудовольствием смотрела, будто кровь у нее голубее. Но это она зря, лучше бы ела, как люди, тогда бы французского шампанского не перепила и не упала с балкончика прямо в клумбу с георгинами. А как папаня веселился! Как расщедрился! Приз даже учредил, за первого внука, в миллион баксов приз. Правда, калмычка Шемахинская через это мне настроение здорово испортила, сказав, что лягушки быстро родят, и богатство мне обеспечено по определению. Но я недолго тосковал, потому что Петя после женитьбы стал выигрывать у мобильника, и тем внушил надежду, что и у меня дела пойдут, как хочется. К утру отец перепил маленько и с того простыней потребовал, и нас с невестами по спальням развели. Я медлил по понятным причинам и потому простыни из-под Настеньки и княгини Простоквасиной видел и даже нюхал, чтобы убедиться, что не кровь на них девичья, а самое настоящее французское "Бордо", правда, молдавского урожая. Но папане это было по барабану, ему лишь бы по протоколу, а чем эти протоколы писаны, ему без разницы. После Настенькиной простыни Петю вынесли на носилках. Лекарь наш его исследовал и сказал, что всего пять ребер у него сломано плюс незначительный вывих таза, и что после свадьбы заживет, если рецидивов не будет, то есть половых сношений в позиции "партнерша сверху". Услышав это, папаня Настеньку в сторону отозвал и убедительно ей запретил на мужа ложиться и вообще спать у стенки, чтобы ночью, в сортир спеша, не раздавить нечаянно. На это Настенька расплакалась и простодушно проболталась, что, когда мужчина сверху, шансов до закромов ее добраться у него никаких нет, если, конечно, он не уникум по части сантиметров и твердости достоинства, что не имеет место быть. Папаша покривился на такую подкупающую простоту и приказал свадьбу по стечению обстоятельств до утра прекратить. Потом ко мне подошел и спросил, что это я тут делаю.
– Да вот посоветоваться хотел, какое вино на простыню лить, чтобы по натуре вышло, - ответил я.
Шемахинская царица на вопрос мой прыснула, к столу бросилась, взяла бутылку зеленого "Шартреза" и в руки мне сунула со словами едкими:
– Вот это подойдет, самое то!
Ну, я беру бутылку и в спальню свою. По пути оглядываюсь - следом невеста на полусогнутых скачет. Я чуть не расплакался, а папаня кричит, ехидно так:
– К завтрему утру пусть блинов человеческих напечет!
– Посмотрим, кака невестка лучше с ними управляется.
7.
На простыню ликер, я, конечно, лить не стал, а выпил, как обычный человек. Лягушка тем временем в ванну попрыгала, поплескалась, квакая от удовольствия, попрыскалась благовониями, потом выскочила в пеньюаре - он от Люськи остался, та вечно вещи свои нижние оставляет, чтобы якобы за ними потом вернуться - и прыг в постель. Укрылась одеялом и в потолок трогательно уставилась, как порядочная девушка в ожидании очередной дефлорации. Мне, конечно, кисло стало, но у меня было. Много было. И не медовухи какой-нибудь, а вина заморского - мне его еврей местный, снабженец Соломон, контрабандой из соседнего села завозит. Не за так, конечно. Когда наш папаня против Хозареи воюет, чтоб от ига еврейского ее освободить, я Соломона за ящик "Хванчкары" или "Шато" какого-нибудь в своем подвале прячу, потому как против своих воевать он не может даже за наличные. В общем, сдвинул я кресла, бутылки открыл, удобно поставил и стал пьянству предаваться, чтобы с лягушкой в одной постели не лежать, а если и лежать, то крайне пьяным, то есть неадекватно положительно реагирующим. И заснул скоро - вино ведь ко сну располагает, если конечно, принято в нужном количестве. Во сне ко мне красавица небесная явилась, очень необычная красавица - волосы зеленоватые, глаза зеленые, ногти зеленые, тени зеленые, даже помада зеленая. Выплыла она из какого-то густого тумана, зеленовато-таинственного, и ко мне грациозно направилась, как лебедица, ей-ей. Я за столиком сидел с рюмкой вина, так она напротив села и говорит, сладенько так:
– Милый, как только тебя я увидела, так сразу и полюбила, на всю жизнь полюбила...
Сказала и прыг мне в руки. А от такого демарша проснулся в страхе - смотрю, лягушка напротив сидит. В Люскином пеньюаре, на лице вуалетка из какой-то верхней Варькиной одежды, топа, кажется, и ласты лягушачьи, и верхние и нижние, под столом спрятаны, так что в полумраке картинка с ней получалась почти что Блоковской - прекрасная незнакомка, да и только. Я, конечно, чисто по мужски спонтанно стал воображать постельные сцены с развитием вплоть до высокочастотного пружинного скрипа - матрацы я по техническим причинам каждые два месяца меняю, и текущему срок уже вышел, но со свадьбами все закрутились и вовремя его не заменили. Так вот, стал я воображать, но быстро скис, вспомнив, что с женой спать совсем некуда. А она сидит недвижно и гордо, грудь вперед, плечи назад, точно королевна. Но я недолго любовался ее статью - потому как не к месту рассмеялся, представив, как женушка, забывшись, ногу на ногу кладет и на свет является любовь французская, то есть лягушачья лапка. Посмеявшись, выпил вина, закурил и говорю шутливо: