Царевна-Лягушка
Шрифт:
– Как только искать нас перестанут, поскачем в ближайший Интернет-клуб.
– Зачем скакать? У меня мобильник есть, - вспомнил я.
Через секунду мы вошли в почтовый ящик Серого Викинга. Писем от Ядвиги в нем не было.
– Придется в институт ехать, - сказал я, раскиснув.
– Может, она там.
– Это ничего не даст.
– Почему?
– Тебя туда не пустят.
– К жене не пустят? Да я в милицию обращусь!
– Тогда без вариантов окажешься в психушке. После того, как расскажешь милиционерам, как на лягушке законным браком женился и не в загсе, а в православной церкви.
– Да, точно... Может, тогда к Кощею прямо обратиться? Тесть все же...
– Он, Ваня, сумасшедший, маньяк! Неужели ты не понял? К тому же, вообрази: она предстает пред его желтыми очами очаровательной красавицей. Само собой разумеется, у него в голове, как у всякого морально распущенного отца, появятся варианты на тему комплекса Электры. И сынка другого сумасшедшего, я имею в виду самодержца Ивана VII Степановича, в этих вариантах точно не будет. Обвинят в покушении на государственную тайну или даже кражу секретного изделия, и на зону крытую отправят, если прямо на улице бессовестно не ликвидируют.
– Так что же делать?
– Может, она сама объявится? Надо тебе какой-нибудь подвиг совершить, чтобы в газетах о тебе написали?
– Обо мне нельзя в газетах писать...
– Почему это?
– Да прославился в юности...
Я от "А" до "Я" рассказал о славном своем прошлом.
– Так ты Айвон Смирнофф? Мы о тебе читали...
– Да, в западных газетах меня Айвоном величали и два "ф" на конце фамилии ставили вместо "в" с намеком стыдно, мол, таким быть!
– вздохнул я к своему стыду ностальгически.
– Вот почему она к тебе явилась...
– Почему?
– Прочитав о твоем последнем похождении, Ядвига сказала...
Что сказала Ядвига, узнав о моих похождениях с последней буквой латинского алфавита, я не узнал - в избу ворвались люди в комбинезонах защитной раскраски. Один из них выстрелил в меня из пистолета с глушителем, и я провалился в кромешную мглу.
4.
– Здравствуйте, меня зовут Гавриил Григорьевич, - когда я очнулся, дружески сказал мне человек, которого можно было признать весьма похожим на французского киноартиста Луи де Фюнеса, если бы не свинцовые глаза проженного гэбэшника, чуть тронутые густо красной зарей бессонной ночи.
– Где Ядвига?
Я посмотрел вокруг и к великой своей радости осознал, что нахожусь в тюремной камере. А не в аду, как предвещали мне газеты и собственная совесть. И даже не на больничной кровати с развороченной разрывной пулей кишечной полостью. Луи де Фюнес сидел перед нарами, заложив ногу на ногу. Сидел в прекрасном, с иголочки костюме-тройке (в боковом кармане - официозная "Российская газета"), и сверкал начищенными ботинками. Сверкал начищенными до блеска ботинками, чуть удивленный искрам радости, светившимися в моих глазах.
– Где Ядвига?
– повторил он, приблизив лицо к моему.
– Не знаю, - ответил я.
– Ну тогда мы вас сейчас уколем особеньким таким укольчиком, и вы мне сначала расскажете, как в первом классе заглядывали под юбки симпатичных девочек, а потом уж только - о местонахождении
– Не надо колоть. Я и так расскажу. Вот, соберусь с мыслями и расскажу.
Я замолчал, унесшись мыслями в прошлое, и Гавриил Григорьевич поторопил меня уже жестким правоохранительным голосом:
– Я вас внимательно слушаю.
– Ее звали не Ядвигой, ее звали Василисой, - начал я рассказывать ностальгически улыбаясь.
– Она была самым прекрасным созданием, которое я когда-либо видел. Я влюбился в нее с первого взгляда и не мог оторвать глаз с ее личика даже во сне. Даже во сне я видел ее капризный носик, ее пухлые губки, ее стройные ножки ... Я не хотел, вернее, не мог хотеть ее физически, но что-то нетерпеливое в душе толкало меня к ней все ближе и ближе. Видимо, это что-то было желанием узнавания, желанием проникнуть в святая святых истинной женственности. И вот однажды, когда желание стало неодолимым, можно сказать физиологическим, я юркнул на большой перемене под лестницу, едва она на нее ступила, и впился глазами в щель меж ступенек. И был вознагражден, всего на долю секунды, но вознагражден. О господи, какие на Василисе были трусики! Белые в голубенький горошек, они выпускали из себя стройные ножки в белоснежно блестящих капроновых чулочках...
– Дальше не надо рассказывать, - прервал меня Гавриил Григорьевич, остававшийся спокойным.
– О том, что случилось после того, как вы юркнули на большой перемене под лестницу, едва Василиса Ивановна Краштопенко, ныне гражданка Казахстана, проживающая в городе Кустанай, на нее ступила, и впились глазами в щель... гм... меж ступенек, мы знаем из записи номер двадцать семь в марте восемьдесят восьмого года прошлого столетия произведенной в вашем личном деле завучем московской школы номер пятьдесят семь Потаповой Зинаидой Ивановной, ныне проживающей в окрестностях города Саратова. Добавлю лишь, что проявленная вами откровенность позволяет мне предположить, что вы готовы с нами сотрудничать. Меня это искренне радует.
"Органы - это органы, - подумал я, кисло сморщив лицо.
– Хотел пошутить, посмеяться, может быть, а как он повернул!"
– Курите, если хотите, - не стал торопить меня Гавриил Григорьевич, вытащив из кармана пиджака непочатую пачку легкого "Мальборо" и золотую зажигалку.
Я отказался, ибо был снобом и курил только сигареты, поштучно просушенные.
– В таком случае, может быть, перейдем от Василисы-первоклассницы к Василисе, ведущему научному сотруднику российского оборонного института?
– Может быть, - вздохнул я, раздумывая, ли надо рассказывать все подряд. Может, чего надо тактически утаить?
– Рассказывайте все подряд, - покровительственно улыбнулся Гавриил Григорьевич, легко прочитав мои мысли.
– А что с волком? Жив курилка, или вы его того, расстреляли?
Гавриил Григорьевич подумал и сказал правду, рассчитывая на мою взаимность:
– Ваш волк, а точнее изделие 16-382w2у выпрыгнуло в окно. В него стреляли, видимо, попали, но взять не смогли. На его помощь вам рассчитывать не следует - между вашей камерой и свободой четыре периметра охраны.