Царевна-Лягушка
Шрифт:
От таких мыслей глаза мои стали такими круглыми, что от третьей стопки я вежливо отказался. А ведьма, черт ее возьми, головку так кокетливо склонив, на этот мой демарш ответила подкупающе недвусмысленно:
– Правильно, Ваня, поступаешь. Мужчина должен быть пьян слегка... Так, кажется в пословицах современных выражаются? Слегка пьян и чисто выбрит?
– Да что вы, бабушка, такое говорите?!
– возмутился я, как мог.
– Ориентация у меня банальная, и еще я Вику люблю, аж сердце щемит.
– Знаю, что любишь. Чувствую... Вот, старуха, от ностальгии по любви человеческой
– От вашей ностальгии у меня...
– Я хотел сказать: "мороз по коже", но сдержался, вовремя сочтя такое выражение для женщины весьма обидным. И повторил мысль вполне политесно:
– От вашей ностальгии, милая Екатерина Федоровна, у меня усиленное сердцебиение в поджелудочной железе...
– Ну ладно, ладно, отложу эту ностальгию на потом, расскажи только о своих похождениях...
– Каких это похождениях?
– Ну, от A до Z.
– Так это на месяц рассказ. Тысяча и одна ночь...
– Ну расскажи хотя бы об одной букве. Об А, например.
– О Памеле Андерсен что ли?
– Да, да, о ней!- вновь засверкали глаза старухи девичьим огнем.
– Да ничего особенного. Так, обычная западная баба с силиконовым бюстом. Лицо мне расцарапала, месяц потом от прессы прятался.
– А что так?
– Да, как в постель ложились, просила груди ей не мять, а я не удержался. Так потом, после всего, после слез благодарности, после: "Ох, Ванечка, спасибо тебе, милый, отродясь никто меня так классно не трахал, не драл, как Сидорофф козу", она в трюмо на себя посмотрела, и в отруб...
– А что так?
– Так груди ее силиконовые как мял, так мятыми они и остались.
– Мужлан, ты Ваня...
– Был, мамуля, был, пока Вику не встретил. У нее такие грудки...
Вспомнив милую свою женушку, я затих.
– Давай, что ли еще по одной, да к делу перейдем?
– К какому это делу?!
– по-армейски аккуратно заправленная старушечья кровать пантерой бросилась мне в глаза.
– Да не бойся ты меня! Если бы я тебя совратить хотела, то Василисой Прекрасной бы обратилась...
Тут у меня крыша вовсе поехала. Лягушка обращается в Василису Прекрасную, ведьма о том же говорит. А может, и у нее шкурка маскировочная? Не зеленая, а вот такая? Куда я попал?!
– А что ты так испугался? Ну, обратилась бы я Викой, такой же, как она, такой же, от розовых подошв до темечка? И как она смотрела бы, и как она говорила: - "Ах, милый, как мне ты люб, как охоч!".
– Не, бабушка, не надо ни в кого превращаться, - попросил я.
– Ведь если ты даже один к одному с Викой станешь по разгулу красоты, то ведь внешний твой нынешний вид, как бы в душу тебе войдет, и я его буду видеть памятным зрением. Буду видеть и думать, что где-то там, в застенке или подвале гаража, истинная Вика страдает от дурных людей. И физически, от неудобств, и душевно от моей малодушной непреданности.
– В общем-то, ты прав, - согласилась со мной ведьма.
– Но почему ты уверен, что Вика твоя есть суть истинная красавица, а вовсе не ведьма превращенная? Ты же мужик, знаешь, что все жены-ведьмы до замужества ангелочками являются, и только после медового месяца истинный вид приобретают.
– Не, исключено,
– Ну-ну, - почему-то довольно проговорила старуха.
– И вообще, мне, Екатерина Федоровна, кажется, вы тень на плетень наводите, - откровенно выразил я свои сомнения.
– Какие в наши дни превращения? Науку теперь каждый знает, кто в школе на пятерки учился. И каждый, даже троечник, знает, что свинец в золото можно запросто превратить при помощи обычного синхрофазотрона, а вот женщину, хорошо и долго пожившую, в девушку никак не превратишь, тут никакие ядерно-физические примочки не помогут.
– Ты уверен?
– Ну конечно. Последнее превращение я видел в фильме Захарова, там девственную мраморную статую простецким цирковым фокусом в порочную женщину средних лет превратили.
– Знаю я этот фильм, недавно опять по телевизору показывали, - хмыкнула старуха.
– Хочешь еще один посмотреть?
Я, наверное, кивнул, и старуха хлестко хлопнула в ладоши. Свет в избе мгновенно погас. Когда глаза мои привыкли к темени, на пороге появилось существо с ног до головы закутанное в бело-прозрачное одеяние, несомненно, женское существо деликатной конструкции. Испугавшись искуса, я обернулся к Екатерине Федоровне, но ее не было, она исчезла в неизвестном направлении. Существо, несомненно, женской принадлежности продолжало судьбой стоять на пороге, Казалось, дуновение особого душевного ветерка подвигает его ко мне. Такой же ветерок подул мне в спину, и я подумал:
– Вика! Это пришла Вика!!!
– Ну да, Вика, - прошептал мне на ухо бес.
– В зеленом своем платьице с пупырышками.
– Его же Шемахинская украла?
– Ну и что? Сбегала за новой моделью к своей портнихе, и сразу же назад, к любимому.
Тут существо женской принадлежности шагнуло ко мне, протянуло нежные руки, во тьме светившиеся своей белизной.
– Гюльчатай, открой личико, - захихикал бес.
Существо шагнуло еще.
Еще шаг.
Другой.
Что-то толкнуло меня выйти из-за стола ему навстречу. Пальчики существа прикоснулись к моим бокам. Теплые нежные пальчики прикоснулись, пальчики, чуть подрагивавшие от естественных человеческих чувств.
Я стоял, оцепеневший, стоял, чувствуя кожей эти пальчики.
Существо, подхваченное порывом попутного душевного ветерка, обняло, меня, прижалось, как к мужеской физической силе и подспудному утолению. Я почувствовал его покорные плечи, теплые груди с кнопочками сосков (тронешь их - и все, улетишь как ракета на седьмое небо). Почувствовал животик, мягко-упругий, с всевидящим глазком пупочка. Почувствовал бедра живительные, обещающие стать щедрыми, стать наклонными плоскостями, упадающими к самому сладкому в мире источнику удовольствий. Я почувствовал, что сейчас я снесу это божественное существо к кровати, брошусь на него соколом, овладею, оставлю в нем сперму, и Вика умрет. И в целом мире останется лишь это существо на постели, я, лежащий рядом опустошенно, и ничего между нами, кроме мокрого места.