Царевна-Лягушка
Шрифт:
9.
Серый появился, когда я наслаждался долгожданной свободой, наслаждался, лежа на прогретой солнцем зеленой поляне и смотря в голубое небо, обрамленное березовыми купами, наслаждался, потому что в нем мне являлись колеблющиеся образы Вики.
– Привет! Рад тебя видеть, - приподнялся я, когда волк присел рядом.
– Как дела?
– Да так...
– ответил он, отведя глаза в сторону.
– Не пишет Вика?
– Нет, не пишет. А ты, я вижу, освободился?
– Да.
– Расскажи, как.
Я рассказал.
– Так значит, четыре периметра прошел?
–
– И Змея тебе помогла?
– Да...
– Это хорошо...
– Почему хорошо?
– Да погони не будет.
– Почему не будет? Они гнались, стреляли даже...
– Ну да, стреляли...
– Слушай, не темни, а? Ты на что намекаешь?
– Плохо ты Гавриила Григорьевича знаешь...
– Ты хочешь сказать, что...
– Ну да. Они тебя намеренно выпустили. В расчете, что выведешь их на Вику. Не поверил Гавриил Григорьевич твоему рассказу, и весь этот спектакль разыграл по учебнику.
– А эта змеюка?..
– А эта змеюка у него в штате. Старший лейтенант внутренних войск в отставке.
– С одной стороны это хорошо...
– сказал я, подумав.
– Что хорошо?
– Значит, Кока понарошку клевал, а удавы понарошку людей заглатывали.
– Да, понарошку...
– Так из всего этого получается, что за нами следят?!
– вдруг дошло до меня.
– Ну да. Ты вот посиди минуту спокойно, потом, как бы невзначай, обернись и посмотри на крону дуба... На суку его, у самого ствола, ворона с вживленной в одно место рацией сидит. Куда мы пойдем, туда и она полетит.
– Так дождемся ночи?
– Ночью ее летучая мышь сменит. Ровно в 21-00.
– Так что же делать?
– занервничал я.
– Да дело как раз в том, что мы не знаем, куда идти и что делать... Не знаем, где Вика, наш секретарь, свет наших очей...
– Послушай, а ты не...
– начал я и осекся.
Волк внимательно посмотрел мне в глаза и усмехнулся:
– Не старший лейтенант внутренних войск в запасе?
– Ну да...
– Нет, брат Ваня, я не старший лейтенант внутренних войск, я майор кавалерии. Давай-ка покажем этой вороне, что такое кавалерия. На счет три прыгай на меня, да оторвемся, бог даст.
От вороны мы оторвались в лесу. Подумали, что оторвались.
– У нее, наверное, кроме рации, в мозгах еще что-то есть, типа локатора, - неприязненно сказал волк, углядев на привале черную птицу, недвижно сидящую на ветке сосны.
– Придется применить последнюю схему.
– Какую это схему?
– Посмотришь. Садись, давай.
Я сел, и волк поскакал во весь дух и бежал, пока не унюхал человека, по всей видимости, грибника. Поменяв направление движения, он бросился к нему, на ходу отдавая мне распоряжения.
Подскочив к грибнику, волк сбил его с ног. За секунду до столкновения я спрыгнул на землю, схватил беднягу за пояс, посадил на Серого волка, и тот рванул с места в карьер...
Потом я стоял с корзинкой белых грибов под зеленой елью и смотрел на черную воронью стаю, безмолвно летевшую вслед за волком.
10.
Так я снова остался один. Посидев под мшистой елью до зрелых сумерек, пошел в деревню (название ее, хотя и совершенно глухой, определенными инстанциями мне категорически запрещено упоминать в публикациях любого рода), сказался там заблудившимся грибником, и добрые люди таджикской национальности отвели меня к одной "милой" старушке.
Конечно же, она была ведьмой, и не только ведьмой, а потомственной ведьмой. Ее дурная наследственность проявлялась во всей ее внешности, не стану ее описывать, ведь на свете
Звали старушку Екатериной Федоровной; посадив меня за стол, она приятно хрипловатым голосом сказала, что на ужин у нее пирог с капустой и полгуся. Предвкушая такое меню, я совершенно расслабился и потер даже руки.
– А руки-то ты зря трешь, - неодобрительно посмотрела ведьма.
– Их не тереть надо, а мыть, особенно, если полдня за волчью холку держался.
– А откуда вы знаете, что за волчью холку?
– удивился я и тут же получил прямой ответ:
– Пахнешь ты, мил человек, псиной, и шерсть волчья там, - указала длиннющим узловатым пальцем на соответствующее место между ногами.
– Понятно, - вздохнул я.
– Помыть меня желаете, перед тем, как в печь определить?
Ведьма довольно засмеялась, показав длинные желтые зубы, ничуть не ослабленные пародонтозом, и потому готовые в любой момент поспорить с бобровыми:
– Да не бойся, печи у меня, как видишь, нет, а в микроволновку ты не поместишься. Иди на двор, помойся в душе, а я тем временем на стол соберу.
Быстренько помывшись (душевой распылитель, кстати, был вделан в служившую резервуаром большую дюралевую ступу с лейблом Аэрофлота и, конечно же, бортовым номером), я хотел бежать прочь от ведьмы (как с ней спать в одной избе?!), но полгуся удержали меня хрустящими своими крылышком. И хорошо, что не бежал! Вернувшись в избу, я увидел румяный пирог формата А2, блюдо с дымящейся гусятиной, тарелку с опятами, даже на расстоянии вызывавшими обильное слюноотделение, литровый штоф с приятно желтоватой жидкостью и две резные хрустальные стопки (донельзя мотивированные) рядом с ним.
– Что это? Настойка мухоморная столетней выдержки?
– указал я на штоф, усевшись за стол.
– Да нет, горилка это брусничная, пять звездочек с плюсом.
– Горит?
– Еще как! Особенно во рту. Что тянешь? Наливай, давай, сто лет не пила.
– А что так?
– Воспитание не позволяет.
– А... Понимаю. Да, набираться в одиночку - это пошло.
Я налил. Чокнувшись со звоном, мы выпили. Горилка тянула градусов на восемьдесят, если не больше. Придя в себя от нутряного жара и плотно закусив, я узнал, что горилка производится Екатериной Федоровной в целях электрификации - на ней работает небольшой генератор, мощности которого хватает на телевидение, освещение и даже на паровое отопление. Пирог был отменным, не говоря уж о гусе. После второй стопки красные глаза старухи загорелись зловещим девичьим огнем, и я подумал о ней недоброе. Это ведь в сказках добрых молодцев с расцвете сил ведьмы в печь кладут, то есть используют в общем-то не по назначению. А в реальности, особенно в наши дальше некуда сексуально революционные дни? А что если в горилку приворотное зелье подмешано, и после третьей рюмки я ее полюблю от чистого сердца, то есть откровенно? И вместо печки, помытый, в постели добровольно окажусь? В постели столетней ведьмы с такой вот неприглядной наружностью, и главное, шершавыми от непосильного крестьянского труда мозолями?