Царица Теней: возвращение Персефоны
Шрифт:
— О, не плач... мне гораздо больнее... — произнесла Персефона. — Я сдержу слово, Минфа. Ты останешься живой и здоровой, будешь жить и цвести, где вздумается, будешь привлекать всех ароматом, но никогда... никогда больше не станешь собой.
— Умоляю... я... пожалуйста, — Минфа обращалась, её руки становились листьями, а тело усыхало и черствело до состояния стебля.
— Ты должна быть благодарна мне... пытаясь победить меня, ты забыла, что я в первую очередь не богиня весны, а Несущая Разрушение! Ты могла умереть, но будешь жить вот так. Вечно... — Персефона выдохнула, а Минфа уже
Для Аида это стало последней каплей. Он и так находился на грани бешенства из-за неподдающихся лиан, но не выпускал полную божественную силу, боясь ранить Персефону. Её поступок вывел его из себя, выброс лазурного пламени накрыл сад, а когда дым и пепел рассеялись, Аид уже держал Персефону за шею, прижимая её к тому же дереву, к которому ещё мгновение назад был прижат сам. Персефона, хоть и задыхалась, смотрела на него открыто и спокойно.
— О, да... — с трудом прохрипела она, — давай, Владыка Аид, убей меня. Отомсти за возлюбленную...
Аид тяжело дышал, в его глазах бушевало пламя гнева, но едва последнее слово сорвалось с губ Персефоны, пальцы его разжались, и он выругался.
— Проклятье! Она не моя возлюбленная.
Персефона упала на колени, потирая шею.
— Вот так сюрприз, надо же...
Откровенная ирония в её голосе заставила Аида взглянуть на неё по-новому: он ещё никогда не видел её такой, не в разговоре с ним. Он хотел сказать ей, что в царстве Теней никто не может причинять вред живым существам без его дозволения, что он не потерпит подобного даже от собственной супруги, но вместо этого почувствовал вину и стал искать оправдания, которые, честно говоря, в текущих обстоятельствах не стоили ни драхмы.
— Ничего не было. Она явилась вчера и очаровала меня.
— Что? — Персефона закашлялась и довольно долго не могла прийти в себя, а затем рассмеялась. — Наверное, это самое потрясающее оправдание, которое я слышала. Это достойно сказаний Аэдов*, — с высоко вздымающейся грудью, с горящими от гнева глазами, вызывающе растрёпанная, она встала на ноги, опираясь на дерево, и театрально похлопала в ладоши.
— Я серьёзно, — божественная аура Аида столкнулась с аурой Персефоны, и воздух в буквальном смысле заискрил.
— То есть Аид, — насмешливо уточнила она, — великий владетель царства Теней настолько слаб, что его смогла очаровать какая-то нимфа? Даже смертные не поверят в это.
— Я помню прошедший день так же ясно, как то, что ты предпочитаешь украшать волосы незабудками. Но я был не в себе и не мог контролировать свои действия.
Персефона горько усмехнулась. Она могла бы простить ему всё, всё, но только не собственное унижение... не измену. Только не это.
— Ты целовал её... — в глазах защипало, и она сжала кулаки, — целовал! Я это видела, это случилось, и не важно, что было до и будет после, потому что я уже никогда не поверю твоим словам.
— Персефона, — Аид сделал шаг к ней.
Она отошла в сторону.
— Нет... не подходи ко мне. Я не верю тебе, не верю. Ложь и измены так часто случаются в семьях твоих братьев, так почему ты должен отличаться от них?
— Стой! При чём тут Афродита? — Аид переместился к ней, не позволяя уйти, взял за руку, но она оттолкнула его.
— Не смей меня трогать! Видеть тебя не хочу!
Персефона развернулась, а через мгновение уже входила в собственную спальню. Выгнав собравшихся там нимф, она, наконец, позволила себе быть слабой, выплеснуть эмоции — она разломала всё, что можно и нельзя было сломать, а затем, измотанная и уставшая, опустилась на пол и горько зарыдала. Впереди её ждали долгие месяцы одиночества, наполненные яркими воспоминаниями его измены, невозможности находиться рядом с ним и жалости к самой себе. А ещё его бесконечных попыток вернуть её. Бесконечных и безуспешных.
Весной, торопясь покинуть царство Теней так же, как торопилась осенью вернуться сюда, Персефона думала только о том, как пойдёт на Олимп и заставит Зевса разорвать брак с Аидом. Навсегда. Возвращаться к нему, жить с ним, зная об измене, она не собиралась. Просто не могла. Лучше века провести в одиночестве и уединении, чем быть женой, от которой ходят к другим.
Солнечный свет, как и в тот день, когда она впервые покинула царство Теней, нырнул в её волосы, утонул в глубине глаз и затерялся в складках одежд... Теперь Персефону ждала новая жизнь. Жизнь без Аида...
(наши дни)
Лина проснулась. Она ещё какое-то время лежала с закрытыми глазами, пребывая в эйфории сна, но затем вспомнила прошлый вечер. Её бросило в жар, и она, резко распахнув глаза, посмотрела на соседнюю сторону кровати. Было пусто, но смятые простыни и едва ощутимый морозно-цветочный аромат не оставлял сомнений — вчерашний вечер не был её выдумкой, это действительно случилось. Геката была права — не стоило спешить, нужно было вспомнить всё до конца, а после принимать решение. Теперь вместо решений оставалось только принять последствия. И хотя Лина не получила ответов, она узнала достаточно, чтобы пожалеть о сделанном. Как теперь она будет смотреть ему в глаза? Как будет жить дальше, зная, что они в прошлом, возможно, закончили как заклятые враги?
— Моя царица, — голос нимфы прервал размышления Лины, — Владыка сказал, что праздник Аполлона перенесён на раннее утро, у вас мало времени, нужно собираться.
— Перенесён? — Лина приподнялась на локтях, заметив ещё нескольких нимф, завершающих её торжественный наряд. — А где сам Владыка?
— Он... — нимфа оглянулась на своих сестёр, — уже ждёт вас.
_________________________________________________________
*Аидонис — смертный. Возлюбленный Афродиты и воспитанник Персефоны.
*Миф об Эросе и Психее. Когда Афродита узнала о возлюбленной Эроса, то стала испытывать её, давая невыполнимые поручения, одним из которых было спуститься в царство Теней и взять у Персефоны эликсир красоты. Короб, в котором был эликсир, Психее запретили открывать, поскольку вместо эликсира там прятался сам Морфей. Психея не сдержала любопытства, открыла короб и уснула. Эрос узнал обо всём и пожаловался Зевсу, который проникся сочувствием и не только спас Психею, но и возвёл её на Олимп как бессмертную богиню.