Царские трапезы и забавы. Быт, нравы, развлечения, торжества и кулинарные пристрастия русских царей
Шрифт:
Главная заслуга Карема состоит в том, что он первым ввел в обиход кухни точную рецептуру и в последние годы жизни занимался записыванием рецептов, создав, таким образом, уникальный кулинарный портрет своей эпохи.
Но продолжим. В вечерние часы Александр предавался тихим невинным забавам, таким как пасьянс или игра в бирюльки. Любил он также читать бывшие тогда в моде сентиментальные романы. Д. С. Мережковский в уже упоминавшейся трилогии цитирует такие отрывки из книги под названием «Лиодор и Юлия, или Награжденная постоянность – сельская повесть», которую читал царь: «Прошла зима, и возлюбленный Лиодор вернулся к прекрасной Юлии. Отдыхая при корне черемух благоухающих, обоняли они весенние амбры. Кроткая луна плавала в эмальной гемисфере.
– Коль восхитителен феатр младых прелестей натуры! – воскликнула Юлия, в объятиях своего Лиодора предаваясь томности».
К концу жизни Александр I стал помышлять о невозможном – уйти в отставку. Об этом он неоднократно заявлял царедворцам и жене, особенно после смерти горячо любимой дочери Софьи, скончавшейся в 1824 году в возрасте 17 лет. Религиозные настроения прочно поселились в его душе. Он прекрасно знал о готовящемся заговоре, но не предпринимал никаких шагов к его устранению, даже несмотря на то что декабристы намеревались истребить всю царскую семью. Люди, хотевшие либеральных перемен, были в какой-то степени близки ему по духу. Он сам в начале своего царствования мечтал о невозможном – подружить монархию с республикой.
После его смерти престол некоторое время пустовал. У Александра, как уже упоминалось, законнорожденных детей мужского пола не было, поэтому наследовать трон должен был его брат Константин, следующий по старшинству. Но тот отказался, хотя ему уже начали присягать. «Возникшим недоразумением, – как позже говорилось в „Русской старине“, – воспользовались извечные враги Церкви Христовой и Самодержавной Монархии – масоны, которые в лице части дворянства и офицерства подвигли на государственное преступление своих подчиненных солдат». Удивительное дело – виноваты всегда масоны, а не коррупция, воровство, сохранение крепостного права и прочие социальные язвы! Николай Павлович вынужден был взойти на престол, и это послужило поводом для выступления декабристов, заявивших о самозванстве Николая. Дальнейшие события в декабре 1825 года хорошо известны: собравшиеся на Сенатской площади войска разогнали при помощи артиллерии, зачинщиков арестовали, пятерых из них казнили, остальных сослали.
Глава 6. О гастрономических вкусах Николая I, его любовных приключениях, коронации и пристрастии к театру
Так
Современники оценивали личность Николая I неоднозначно. Приближенные видели в нем неустрашимого рыцаря, замечательного семьянина, неутомимого деятеля. Его противники величали его кровавым палачом, гонителем свободы и культуры, жестоким и слабоумным солдафоном Николаем Палкиным и тому подобным. Действительно, такие, к примеру, свидетельства камердинера императрицы Гримма о том, что тот обругал его за то, что читал ей «Фауста» Гёте, много говорят о личности Николая. «Эта ваша гнусная философия, – раскричался царь, – ваш гнусный Гёте, ни во что не верующий, – вот причины несчастий Германии…» И далее называет Шиллера и Гёте подлецами, «подготовившими нынешнюю кутерьму». Но в то же время он был тонким психологом и лицедеем. Он лично допрашивал декабристов и к каждому находил свой подход, добиваясь признаний и раскаяния. Очень ярко и правдиво это описано Мережковским в его романе «14 декабря». Маркиз де Кюстин, посетивший Россию в 1839 году, писал о Николае I: «Император всегда в своей роли, которую он исполняет как большой актер. Масок у него много, но нет живого лица».
Пожалуй, искренен и весел он был, когда инспектировал кадетские корпуса. Дети обожали играть с ним. Он расставлял ноги, и кадеты младших классов должны были юркнуть у него между ног так быстро, чтобы он не успел их шлепнуть. Шаловливые игры с детьми доходили до того, что он возился с ними прямо на полу, а когда покидал корпус, кадеты старших классов несли его на руках до коляски.
Кадетов иногда приглашали на обед к великому князю, и их наставники обучали их перед этим, как пользоваться столовыми приборами, и советовали отказываться от незнакомых блюд. Обычно подавали щи да кашу, но бывали также и устрицы, от которых дети, следуя наставлениям, отказывались. Но Николай советовал им этого не делать и показывал, как следует употреблять устриц. После обеда детей одаривали изготовленными в царской кондитерской из натуральных соков конфетами.
Еще одной из упоминаемых современниками забав императора был аукцион купленных в английском магазине статуэток, вееров, чернильниц и тому подобного. Государь выходил к придворным, вынимал из колоды ту или иную карту, которой соответствовала вещица, и спрашивал, к примеру: «Кто купит девятку пик?» Вырученные от продаж деньги раздавались бедным.Все в Николае обличало, что называется, «военную косточку», и он сам говорил о себе, что его потолок – быть бригадным генералом, а не управлять огромной страной. Надо тут отметить, что при всей жесткости николаевского режима, когда военизировались гражданские ведомства и, казалось, царил во всем порядок, чиновники-бюрократы создали свою неподконтрольную никому империю, где властвовали подкуп и вымогательство. Николай как-то с горечью сказал, что Россией управляют столоначальники, а не он. Увы, так было и до Николая, происходит то же самое и сегодня в чудовищных, ранее не бывалых, масштабах, и не выковали пока такого меча, который бы, как в сказке, смог отрубить головы этой гидре.
Николай I был высоким (190 см), статным и красивым человеком. Современники оставили много описаний его внешности. Маркиз де Кюстин отмечает в его лице строгое, суровое и непреклонное выражение и то, что глаза и губы одновременно никогда не улыбаются. Герцен писал, что его лицо – это отражение его характера. Вот каким он видел государя: «Лоб, быстро бегущий назад, нижняя челюсть, развитая за счет черепа, выражали непреклонную волю и слабую мысль, больше жестокости, нежели чувственности. Но главное – глаза, без всякой теплоты, без всякого милосердия, зимние глаза». Его взгляд некоторые просто не выдерживали. И сохранилось много легенд о том, что некоторые от его взгляда падали в обморок и даже умирали.
Напомним здесь читателю, что его отец Павел называл Николая «гоф-фурьерским ублюдком», потому что он произошел от «махания» его жены Марии Федоровны с красавцем гоф-фурьером Бабкиным. И вот что о новорожденном писала его бабушка Екатерина: «Длиной два фута (60 см), с руками не меньше, чем у меня, с громким низким голосом: я никогда не видела подобного рыцаря. Если он и дальше будет расти, его братья будут казаться карликами по сравнению с этим колоссом. Мне кажется, что у него судьба повелителя, хотя у него два старших брата». Прозорливая была женщина, как в воду смотрела.
А теперь перейдем непосредственно к заявленной теме. Николай I вставал очень рано, и к нему в кабинет приносили нехитрый завтрак (на немецкий манер он именовался фриштиком), состоявший из сухарей, булочек и кисло-сладкого хлеба. Ну и, конечно, чая. Николай I был трудоголиком, мог работать по 15–18 часов, и в течение дня подкреплялся тем же чаем и кофе (непременно с сахаром), кренделями и прочей выпечкой. На пасху в его кабинете красовался кулич, а на масленицу – блины. Посетителей своих и приближенных, приходивших к нему по делам, он радушно всем этим угощал.
Как и его бабушка Екатерина II, он любил гречневую кашу и соленые огурцы. И даже когда он видел, что лакей несет огурцы, не мог удержаться, чтобы его не остановить и не отхлебнуть пару ложек рассола. Вот такое сильное у него имелось к огурцам пристрастие. По свидетельству современников, он предпочитал овощи, не курил и был практически трезвенником – лишь изредка позволял себе рюмку вина. Об этом же свидетельствует французский художник Бернье, путешествовавший по России вместе с царем. В одном из писем он писал, что император пьет только воду, а ест «только капустный суп с салом, мясо, немного дичи и рыбы, а также соленые огурчики». Ужинал он чаще всего протертым картофельным супом.
Во время обедов в кругу семьи на столе в качестве обязательного блюда подавался ростбиф. Это было связано с тем, что в николаевскую эпоху влияние Парижа как законодателя моды, вкусов и образа жизни в целом стало ослабевать, и в моду стало входить все английское. (Вспомним роман Тургенева «Отцы и дети», где замечательно нарисован портрет англомана в лице Павла Петровича Кирсанова.) Ростбиф получил наименование «августейшего блюда» и регулярно подавался к царскому столу и при последующих императорах, вплоть до последнего. Правда, как вспоминали члены семьи последнего царя, его никто не ел, равно как и какие-то булочки с корицей, их было заведено подавать с еще более раннего, екатерининского, времени. Как тут, кстати, не вспомнить строки из «Евгения Онегина»:Пред ним roast-beef окровавленный
И трюфли, роскошь юных лет,
Французской кухни лучший цвет,
И Страсбурга пирог нетленный
Меж сыром лимбургским живым
И ананасом золотым.
Семейный обед в целом выглядел весьма скромно и состоял из трех-четырех блюд. Таково было распоряжение императора, и оно неукоснительно исполнялось. Иногда, впрочем, царю приносили дополнительно его любимую гречневую кашу в горшочке. Во время трапезы все сидели на своих местах: в середине стола усаживался царь, напротив него – царица, а по обеим сторонам их величеств размещались великие князья и гости. Во время трапезы обязательно звучала негромкая фортепианная музыка. Говорили за обедом исключительно по-русски, и лишь изредка государь обращался по-французски к императрице.
Прислуживали за столом камер-пажи, и, по воспоминаниям одного из современников, труднее всего приходилось пажу вдовствующей императрицы Марии Федоровны: «Камер-паж должен был ловко и в меру придвинуть стул, на который она садилась; потом, с правой стороны, подать золотую тарелку, на которую императрица клала свои перчатки и веер. Не поворачивая головы, она протягивала назад через плечо руку с тремя соединенными пальцами, в которые надо было вложить булавку; этою булавкою императрица прикалывала себе к груди салфетку. Пред особами императорской фамилии, за которыми служили камер-пажи, стояли всегда золотые тарелки, которые не менялись в продолжение всего обеда. Каждый раз, когда подносилось новое блюдо, камер-паж должен был ловко и без стука поставить на эту тарелку фарфоровую, которую, с оставленным на ней прибором, он принимал, на золотой тарелке подносил чистый прибор взамен принятого. По окончании обеда таким же образом подносил на золотой тарелке перчатки, веер и прочее, переданное в начале обеда. Тогда были в моде длинные лайковые перчатки, и камер-пажи с особенным старанием разглаживали и укладывали их перед тем, чтобы поднести. Камер-пажи служили за обедом без перчаток и потому особенное старание обращали на свои руки. Они холили их, стараясь разными косметическими средствами сохранить мягкость и белизну кожи».
Николай частенько, практически каждый день, приглашал на фамильные, как их называли, обеды не только близкий круг придворных, но и известных музыкантов, писателей, художников, то есть представителей творческой интеллигенции. Но не более двух-трех человек. А также боевых генералов, и среди них Скобелев занимал особое место. Николай ценил его не только за его выдающийся полководческий талант, но и за откровенную прямоту в словах. Так же как и на поле боя, Скобелев и за царским столом не робел. Он говорил, что следует поговорке: «Хлеб-соль ешь, а правду режь». Царь остроумно отвечал ему, указывая вилкой на пирог с грибами, что есть и другая поговорка: «Ешь пирог с грибами, а язык держи за зубами». Для Скобелева специально готовили и подавали его любимые блюда: пироги, щи и сальник с кашей.
Николай I выходил к обеду в обыкновенном сюртуке без знаков различия, а гости обязаны были, если они военные, приходить к нему в мундирах, а штатские – в «мундирных фраках, белых галстуках и лентах по камзолу».
Парадные обеды, как в Зимнем дворце, так и загородных резиденциях (Царское Село, Петергоф и прочие) проходили в специально предназначенных для этих целей просторных залах. На праздники во дворец приглашались особы первых трех классов в соответствии с петровской «Табелью о рангах». Поэтому такие обеды назывались «трехклассными». Впрочем, за высочайший стол могли быть приглашены также купцы и фабриканты, с ними Николай вел беседы о внешнеторговых операциях, пошлинах и так далее. Он умел сочетать досуг с делами, и это – одно из лучших его качеств. Вообще он работал, как мы знаем, много, и называл себя рабом Зимнего дворца.
Но наиболее пышно и торжественно такие мероприятия проходили в Москве во время коронаций. Николай I короновался 22 августа 1826 года, то есть более полугода спустя после восшествия на престол. Причинами тому были: траур по Александру I, следствие по делу декабристов и смерть вдовствующей императрицы Елизаветы Алексеевны. Она скончалась 17 мая 1826 года, поэтому назначенную для коронования дату (20 мая) перенесли.
Когда царь входил в Успенский собор, прозвучало 85 выстрелов. Во время обряда Николай сидел на алмазном троне Алексея Михайловича, а его жена Александра Федоровна – на золотом троне Михаила Федоровича, первого царя из династии Романовых. «Священное Миропомазание совершалось из крабийцы Римского Цезаря Августа, и Государь целовал Крест, бывший на первом Императоре Всероссийском Петре I Алексеевиче (1672–1725) во время знаменитой Полтавской битвы 1709 года и, по уверениям очевидцев, защитивший его от шведской пули».
После этого царь проследовал на Красное крыльцо и трижды поклонился ликующему народу. При этом, как писали верноподданные журналисты, «незнакомые между собой люди обнимались и многие плакали от избытка радости». Вся Москва горела огнями иллюминации. Процесс коронации длился не один день. Его программа включала бал в Грановитой палате и маскарад в Большом театре, в честь нового царя давали бал купцы, а также английский и французский послы. Завершающий коронационные дни бал устраивался графиней Анной Орловой-Чесменской, дочерью Екатерининского вельможи, известного как убийца Петра III и похититель княжны Таракановой, выдававшей себя за дочь Елизаветы Петровны.
«Наконец, – читаем мы в журнале „Русская старина“, – 16 (29) сентября 1826 года дан был народный праздник. Местом для народного угощения и увеселений было избрано обширное Девичье поле, окаймленное живописными Воробьевыми горами, и возведен круглый, роскошно убранный, павильон для Императорской Фамилии со стеклами и камином. В некотором расстоянии от него были устроены: четыре галереи с колоннами для особ первых трех классов и дипломатического корпуса; три галереи для военных штаб– и обер-офицеров, четыре частные галереи для пяти тысяч человек, манеж, два большие фонтана с вином, две катальные горы, балаган для акробатов, балаган для гимнастических игр, несколько павильонов для хоров музыкантов, карусель, разные качели, эстрада для пускания трех воздушных шаров и, наконец, 240 столов, длиною в десять саженей каждый, покрытых скатертями и красиво убранных, унизанных яблоками, березками и разноцветными корзинками с калачами.
На каждый стол поставлены были окорока, жареные птицы, студни, кондитерское пирожное в виде горшков с розами, целые жареные бараны с золоченными рогами, уложенные на блюдах, покрытых красною камкой; ведра с пивом и водкой; дубчики со сливами, грушами и яблоками.
Император сам открыл народный праздник, прибыв на Девичье поле в первом часу. Здесь Он пробыл около полутора часов. Как только Государь с обеими Императрицами вышел в павильон, взвился белый флаг и праздник начался.
По рассказам очевидцев, народ, подобно морским волнам, гонимым ветром, хлынул к столам, на которых в одно мгновение не осталось ничего из поставленных на них яств. От столов народные толпы бросились к фонтанам, бившим белою и красною влагою. Фонтаны скоро скрылись под облепившим их народом и один за другим разрушались. Упавши в развалины, вытесняя один другого, иные черпали вино шляпами. Весельчаки гуляли по полю, таща с собою кто курицу, кто ногу барана, а кто ножку стола. По отъезде Императора, подгулявший народ набросился на ложи зрителей и начал обдирать красный холст. Число участвовавшего народа простиралось до двухсот тысяч человек».
Совершенно другую картину представляла эта церемония в Варшаве, где Николай I короновался как король Польши 24 мая 1829 года. Были повышенные меры безопасности, и хоть возле Уяздовского замка расставили более сотни столов с едой и выпивкой, в кустах находились бочки с краской. Для чего? В случае бунта планировалось метить смутьянов, чтобы потом их было проще изловить и предъявить обвинение. Как известно, в Польше два года спустя вспыхнуло мощное восстание, и уже потребовалась не краска, а артиллерия.
Весьма пышно и с большими затратами отмечались при Николае памятные даты, а также семейные торжества. Например, свадьба дочери Марии Николаевны (1839 г.) обошлась казне в немалую сумму. Помимо расходов непосредственно на торжество, ей выделялось единовременно 2,4 миллиона рублей и 700 тысяч ежегодно. Ее мужем, по выбору отца, стал Максимилиан Евгений Иосиф Август Наполеон Лейхтенбергский, сын Евгения Богарнэ, пасынка Наполеона Бонапарта. Он находился на русской службе, и после свадьбы получил чин генерал-майора и 100 тысяч рублей ежегодно. Кроме того, для новобрачных выстроили огромный дворец, названный в честь дочери царя Мариинским. Максимилиан красотой не блистал, был, как писали, «криворотым», и Мария Николаевна никаких чувств к нему не испытывала.
В этом браке она родила семерых детей, но далеко не все, как говорили, были от Максимилиана. Еще до замужества она сблизилась с князем Барятинским, но Николай не мог допустить неравного брака, поэтому Барятинского из столицы выслали. А после ее свадьбы ему позволили быть при Марии Николаевне адъютантом. Николай, сам большой волокита, любил свою дочь и не мог оставить ее без «сладкого». Приписывают Марии Николаевне также и роман с графом Джованни Марио, оперным певцом, от голоса которого все дамы тогдашнего Петербурга просто сходили с ума. Затем у нее появился постоянный любовник, граф Григорий Строганов, с ним она через два года после смерти мужа (1852) тайно обвенчалась. Император так и не узнал об этом до конца своей жизни.
Сам же Николай I женился в 1817 году на Шарлотте, дочери прусского короля Фридриха-Вильгельма III. Как видим, прав был, кажется, Бисмарк, который называл Германию племенным стадом Европы. И России, добавим, в первую очередь: все жены русских царей были исключительно немками. Такая вот сложилась традиция. Русский корень в лице царевича Алексея безжалостно обрубил Петр I. Так что после него цари Романовы, хоть и носили русскую фамилию, на деле были немцами.
Впрочем, Николай, если принять версию его происхождения от гоф-фурьера Бабкина, наполовину все же русский. И он, хоть это и был брак по расчету, вытащил счастливый билет. Шарлотте красавец Николай понравился с первого взгляда (их познакомили в 1814 году, когда невесте великого князя было всего 16 лет). Она также пришлась ему по душе. До свадьбы они переписывались, и ее послания были так ему дороги, что во время пожара в Зимнем дворце он просил спасти только их.Александра Федоровна, так ее нарекли после замужества и обязательного принятия православия, оказалась, как и Мария Федоровна, плодовитой женщиной. Она забеременела сразу после замужества, родила наследника Александра, а затем рожала еще девять раз. Она очень сильно любила Николая I, была ему верной женой и даже намеков на измену мужу с ее стороны не было.
Зато ее супруг был чрезвычайно любвеобильным мужчиной. Нет числа его бесчисленным похождениям, которые он называл «дурачествами». Еще до женитьбы великий князь вместе со своим приятелем Адлербергом, чья мать была настоятельницей Смольного института, пользовались там, как теперь говорят, «насчет клубнички». Трудно сказать, добивались ли приятели у смолянок интимной близости, но что касается флирта, то об этом они сами позже охотно вспоминали, даже и привирали иной раз.
Николай на протяжении всей своей жизни коллекционировал эротические рисунки и тратил на это немалые суммы.
Добролюбов называл царя «неистовым рушителем девических невинностей». И утверждал, что при дворе не осталось ни одной фрейлины, «которая бы сохранила свою чистоту до замужества».
Действительно, донжуанский список Николая I был весьма внушителен, и составлял более ста женских фамилий, так же как у его современника, поэта Александра Пушкина. Что касается фрейлин, то в этом ряду история сохранила нам имена баронессы Фредерике, Амалии Крюденер, Баратынской, Пашковой, Смирновой-Россет и других.
Следует сказать несколько слов об Александре Смирновой-Россет. Когда она была фрейлиной, то именовалась просто Россет, а уж после замужества у нее стала двойная фамилия. Она была не только красива, но и очень образованна и умна. Дружила с Пушкиным, Лермонтовым, Гоголем и другими известными литераторами и художниками того времени. После нее остались дневники и записки, позже опубликованные ее дочерью Ольгой, в которых даны яркие картины великосветской и литературной жизни тогдашнего Петербурга. Правда, в их подлинности есть у исследователей сомнения, так как, к примеру, там есть место, где Пушкин рассуждает о «Трех мушкетерах», романе, написанном Дюма уже после смерти поэта. Но это к слову.
Так вот, если верить тому же Добролюбову, обесчещенных Николаем фрейлин выдавали замуж за придворных женихов. Причем в сватовстве принимала участие жена царя-волокиты Александра Федоровна. Николай не скрывал от нее своих похождений, и она, вот удивительное дело, едва ли ревновала его, понимая, что мужу это необходимо, так как она была постоянно беременна. Александра Россет, когда была фрейлиной, также дружила с императором и его братом Михаилом. В феврале 1832 года она, бесприданница, вышла замуж за дипломата Смирнова, а уже в октябре того же года родила мертвого мальчика. Так что вполне можно предположить, что она попала в ту же самую историю, что и другие фрейлины.
Помимо фрейлин Николай приударял и за дамами из высшего света, и среди тех, кто откликнулся на его призыв, называли Юсупову, Урусову, Долгорукову, Хилкову, Бутурлину и других.
Царь «дурачился» не только при дворе. Он был страстным поклонником театра, и о его вкусах и пристрастиях в стане Мельпомены мы расскажем чуть ниже, и, конечно же, заводил романы с актрисами. Его любовницами называли балерину Аполлонскую, сестер Веру и Надежду Самойловых, Варвару Асенкову.
Бывали у него интрижки с девушками и из других сословий. Широко известна, благодаря мемуарам фрейлины Тютчевой, такая вот история. Николай любил прогуливаться по Дворцовой набережной. И как-то раз приметил молодую девушку, которая и на другой день, и на третий попадалась ему навстречу. Он познакомился с ней, узнал, что она из довольно бедной семьи и дает уроки музыки. Он напросился к ней в гости, на Гороховую улицу. Одевшись в простую офицерскую форму, император отправился по указанному адресу. «Дверь ему открыла кухарка в засаленном фартуке и спросила, к кому он пожаловал. Николай Павлович назвал фамилию старого учителя. „Его нет дома. Приходите в другой раз!“ – ответила прислуга. Разговор с ней все больше удивлял государя. „Я не к нему пришел!“ – возмутился он. „А к кому? К барыне? Так и ее нет дома!“ – „А барышня дома?“ – „Сказано, никого нет!“ – получил он нелюбезный ответ. „Но как же, ведь меня ждут…“ – „Ждут, да не вас. Сегодня нам не до простых гостей! Потому что к нам сегодня вечером сам император в гости придет!“ – „Кто же вам сказал, что император сюда придет?“ – „Барышня сказала. У нас все уже приготовлено! Так что уходите-ка вы подобру-поздорову!“ – „Ну так скажи своей барышне, что она дура!“ – взорвался рассерженный Николай и, снова подняв воротник, стал спускаться по скрипучей лестнице. Вернувшись в Зимний дворец, Николай I с юмором рассказал о своем „дурачестве“ приближенным, и в том числе Александре Федоровне».
Удивительно, как это его хватало на всех, если вспомнить, что кроме жены у него была и постоянная любовница – племянница фаворитки Павла I Нелидовой. Вот такие они, Нелидовы. Обе, и тетка, и племянница, оказались царскими наложницами. Так вот, Варвара Нелидова, как и ее тетка Екатерина, красотой не блистала, зато была остроумна и чрезвычайно обаятельна. Она познакомилась с царем на маскараде, заинтересовав его пересказом воспоминаний своей тетки о его детстве. Говорят, что ее чувства к Николаю были искренними, но она держалась в тени, не гордилась ролью фаворитки и не акцентировала свою связь с царем, которая длилась много лет. Она родила от него нескольких детей, которые воспитывались в семье родственника Нелидовой, генерал-адъютанта, а затем министра путей сообщения Петра Клейнмихеля. История тут забавная. Говорят, что жена министра начинала «беременеть» одновременно с Нелидовой. Она постепенно увеличивала свой живот с помощью накладных подушек и «рожала» в то же время, что и любовница Николая, которая, наоборот, свою беременность искусно скрывала. Александра Федоровна была хорошо осведомлена о связи царя с Нелидовой, но опять-таки бурной ревности не проявляла и даже, как говорят, поддерживала с фавориткой дружеские отношения.Незаконнорожденные дети императора обретались не только у Клейнмихеля, но и в других семьях, где обманутым мужьям приходилось признавать своими плоды «дурачеств» любвеобильного царя. Впрочем, царь благоволил к рогоносцам и обеспечивал им карьерный рост.
Николай был также неравнодушен к театру. В его правление на отечественной сцене играли великие мастера, навечно вошедшие в историю русской культуры. Достаточно назвать такие имена, как Максимов, Сосницкий, Каратыгин, Мартынов, Самойловы, уже известная нам Асенкова и многие другие. Процветал и балет, где блистали такие европейские знаменитости, как Тальони и Гризи. Более всего царь любил комические спектакли, поэтому еще до постановки ему читали новые пьесы. Таким образом он познакомился с шедеврами русской драматургии – «Ревизором» Гоголя и «Горем от ума» Грибоедова. Когда Жуковский читал царю «Ревизора», тот хохотал до слез и сказал, что тут «досталось всем, и ему в особенности». Николай разрешил комедию Гоголя к постановке, также и «Горе от ума» Грибоедова. Ему очень понравилась пьеса Островского «Не в свои сани не садись», и поэтому она шла в обеих столицах. Вообще Николай был большим любителем сцены, поэтому приказал выстроить театр и давать спектакли в Красном Селе, где находились военные лагеря и проходили маневры, чтобы сочетать приятное с полезным. Он даже распорядился выстроить для артистов дачи, чтобы они всегда были под боком. Когда он после лагерей перебирался в Царское Село, где находился до ноября, актеры переезжали туда же и два раза в неделю играли для царской семьи и придворных. К актерам он относился более чем доброжелательно, делал им дорогие подарки, угощал обедами. Актеры первого разряда получали по выслуге 10 лет звание почетного гражданина.
Он был хорошо осведомлен обо всех событиях театральной жизни, помнил имена практически всех актеров и очень любил с ними общаться. Сохранилось много анекдотов, с этим связанных. Каратыгин – крупный и высокий мужчина, и Николай ему как-то заметил, что тот выше его. Тот ответил: «Длиннее, ваше величество». Как-то раз Николай зашел за кулисы вместе со своим братом Михаилом, который в присутствии Каратыгина шутил и острословил. Царь сказал по этому поводу актеру, что брат отнимает у него хлеб. Тот ответил: «У меня останется соль, ваше величество». Актер Максимов однажды спросил у царя, дозволительно ли исполнителю играть на сцене в настоящем офицерском мундире? И вот что ответил самодержец: «Если ты играешь честного офицера, то, конечно, можно. Представляя же человека порочного, ты порочишь и мундир, и тогда этого нельзя!» Вот так. Честь мундира – превыше всего.
Царствование Николая ознаменовалось открытием в Петербурге еще одного театра – Александринского. Открытый в 1832 году, он стал обителью русской драмы. Здесь царили простые нравы, и можно было наблюдать такую, например, картину: в ложе сидит купец с семьей в халате и распивает чай во время представления. Эмоции выражались очень бурно, а если кто-либо нравился из артистов, на сцену летели кошельки с деньгами.
Особо следует отметить, что рождение русской оперы также пришлось на николаевскую эпоху. «Жизнь за царя» Михаила Глинки впервые прозвучала в Санкт-Петербурге в 1836 году, а затем в 1844 «Руслан и Людмила».