Царский угодник. Распутин
Шрифт:
— Не знаю, Григорий Ефимович, я в снах не разбираюсь, — сказала Дуняшка, — а в магазине скоро буду.
— Поторопи их, скажи, что святому отцу рыба для больших дел нужна.
В ту зиму состоялись роскошные именины Распутина.
Именины свои Распутин мог праздновать не менее десяти раз в году: именины у него имелись в январе — в честь Григория Печерского, в феврале — в память святого Григория Богослова [45] , в марте Распутин мог поднимать стопку за святого Григория Двоеслова, и так далее, до конца
45
Григорий Богослов (Назианзин) (ок. 330 — ок. 390) — окончил Афинскую языческую школу, затем христианин, константинопольский епископ. Один из виднейших представителей патристики.
Белецкий, понимая, что Хвостов взял Распутина на прицел и теперь возможны покушения на «старца», усилил охрану Гришки.
А охраняли Распутина, надо заметить, как члена царской фамилии — его всюду сопровождали филёры генерала Глобачева, начальника охранного отделения, а также филёры полицейского управления, они перекрывали подъезды, если Распутин где-то останавливался, отваживали надоедливых посетителей, зевак, оберегали «старца» на Гороховой. — Белецкий решил проконтролировать охрану, чтобы понять, не ведёт ли кто-нибудь из полицейского или охранного начальства двойную игру, на манер Хвостова.
Перед домом Распутина на Гороховой улице установил круглосуточный сторожевой пост, выделил из гаража министерства специальный автомобиль с филёром-водителем, этаким «свистом», который в два счета обставлял поляка Радзиевского, выделил также лихача-извозчика. Все письма, поступающие теперь Распутину, на почте изучал служащий, прикомандированный из жандармского управления, после изучения — вскрывал.
И в довершение всего Белецкий выписал из Вятки опального полицейского полковника Комиссарова — человека, ценящего заботу и преданного тому, кто эту заботу о нём решит проявить, — и поручил полуопальному полковнику одно-единственное дело — охрану Распутина. И заодно — что было вполне в духе полицейского начальства той поры — наблюдать за «старцем» — ведь мало ли что может отчудить этот человек, — приглядывать за теми, кто наведывается к нему, составлять на них досье. Комиссаров хоть и служил в Вятке начальником полицейского управления, на новую должность — а это было понижение — согласился и вскоре переехал в Петроград.
Первым делом он обзавёлся своими филёрами, преданными и смелыми, подыскал рядом с распутинским домом квартиру, обставил её, сделал уютной — это была специальная полицейская квартира, — сделал там запас вина и водки. Деньги, которые раньше Распутину передавал Андронников, теперь начал передавать Комиссаров. Все слуги, находившиеся в доме номер шестьдесят четыре, где жил Распутин, были завербованы Комиссаровым, он сделал их своими платными агентами.
Итак, Белецкий сделал ставку на Распутина, Хвостов же, наоборот, решил выступить против «старца». Таким образом, министр и его зам оказались по разные стороны баррикад. Кто выиграет в этой борьбе, было непонятно.
К именинам Распутина Белецкий решил
Перед именинами Белецкий вызвал к себе старшего филёра из комиссаровской команды Семёна Секридова.
— Семён, чтобы твои орлы на именинах — ни одной капельки, — Белецкий выразительно постучал пальцем о палец, — чтобы ни в одном глазу, понятно?
— Как можно, ваше превосходительство! — Секридов, высокий, жилистый, с умными крохотными глазками, сделал обиженный вид. — Мы не пьём, даже если замерзаем так, что сопли в носу, извините, превращаются в лёд.
— Фу! — фыркнул Белецкий.
Секридов не обратил на фырканье никакого внимания.
— Чайком согреваемся, а не «монополькой», — сказал Секридов.
— Молодцы! — похвалил Белецкий. — Я найду способ, чтобы поощрить вас.
— Рады стараться, ваше превосходительство, — Секридов, несмотря на то, что был одет в штатское, вытянулся по-военному, щёлкнул каблуками утеплённых, с меховой подкладкой, сапог, лицо его довольно покраснело: он любил похвалу и муштру.
Товарищ министра слово своё сдержал — в качестве «поощрения» приставил к Секридову доверенного человека — молчаливого Терентьева, так что догляд теперь был двойной.
— Семён, сотрудники ваши в квартиру Распутина вхожи? — спросил Белецкий у Секридова.
— Когда как. В большинстве своём — нет.
— Отчего же?
— Да не любит нас Распутин, — не стал темнить Секридов, — считает, что мы за ним следим. А я ему доказываю — не следим, а охраняем.
— Ну и как, Распутин это понимает?
— Не очень. Вот если на него кто-нибудь соберётся с покушением, а мы это предотвратим — тогда у него к нам будет больше веры, а так, — Секридов приподнял плечи, — и колобком к нему подкатывались, и бубликом, и сыром — бесполезно.
— Ладно, я попробую вам помочь, — подумав, сказал Белецкий, — я переговорю с Распутиным. Но даже если я не успею переговорить с ним, два ваших человека в день именин должны находиться в квартире Распутина. Кровь из носу — должны! Понятно?
— А если он нас не впустит?
— Постарайтесь, чтобы впустил.
Десятого января Белецкий приехал на автомобиле к Распутину с подарками. Распутин расчувствовался чуть ли не до слёз — подарки были дорогими, не оценить их было нельзя.
— А где Хвостов? — спросил Распутин.
— Нет его. Уехал. Будет в Петрограде только через три дня.
— Ах ты, дорогой мой Степан Петров, — Распутин полез к Белецкому с поцелуями, — родной ты мой... Если бы ты знал, как я тебя уважаю! Ты должен выпить со мною стопку водки.
— Не могу, Григорий Ефимович, я на службе.
— Обидишь, ваше высокопревосходительство, — сказал Распутин, но радость в его голосе не пропала, продолжала звенеть, будто золото, и Белецкий понял: Распутин не обидится.