Царский угодник. Распутин
Шрифт:
— Удивляюсь вашей неосторожности, господин Ржевский.
Белецкий был хорошим психологом, знал, как поведёт себя человек в той или иной ситуации, какой сделает ход, выдаст или не выдаст собеседника, он был цепким наблюдателем, засекал те детали, на которые никто никогда не обращал внимания, и эти подмеченные мелочи ни разу не подвели его. Прижимая журналиста к стенке, давя, наполняя его страхом, Белецкий был уверен, что после такой обработки Ржевский никогда никому не выдаст его, даже Хвостову, — просто побоится.
— Что
Белецкий ещё раз обошёл Ржевского кругом, указал рукой на кресло:
— Садитесь! В ногах правды нет!
— Верные слова, — смятенно пробормотал Ржевский, оторопело опускаясь в глубокое кожаное кресло.
— Наши предки были мудрее нас с вами, господин Ржевский, всё лучшее, что можно было создать до нас, — создали. Мы получили хорошее наследство, а сами — увы! — Белецкий красноречиво развёл руки в стороны, — Что ни пословица, то обязательно в точку. А что оставляем мы? Какой кладезь мудрости, господин Ржевский?
Журналист вяло приподнял одно плечо.
— Скорее всего — никакого!
— Вот именно — никакого.
— Время выпало на нашу долю не совсем удачное, ваше превосходительство.
— Время здесь ни при чём, время наше нормальное. При чём мы с вами, господин Ржевский.
— Не понял, ваше превосходительство.
— А чего ж тут понимать? В Христианию, значит, собираетесь, господин Ржевский?
Ржевский не ожидал резкой перемены разговора, вздрогнул. Промычал что-то нечленораздельное, мятое.
— Опасное мероприятие, — коротко проговорил Белецкий и умолк.
— Почему? — бледнея, спросил журналист.
— Можно всего лишиться — и должности, и свободы, и даже собственных штанов. Вас втягивают в авантюру.
— Ну как же, как же... Ведь приказ исходит от самого высокопревосходительства Алексея Николаевича Хвостова...
Вот Ржевский и проговорился. Белецкий усмехнулся едва приметно, качнул головой.
— Вы идёте против Распутина, а это — огромный риск!
— Да Распутин же — бельмо на глазу у всей России, ваше превосходительство!
— Не у всей, дорогой друг. Побывайте хотя бы один раз у Распутина — и вы убедитесь в этом.
Ржевский тоскливо скосил глаза в сторону, вздохнул — не хотелось ему быть оттиснутым на обочину и лишиться куска пирога.
— И наш с вами начальник Алексей Николаевич Хвостов получил свой портфель из рук Распутина, я сам тому свидетель, — Белецкий сделал несколько шагов, остановился около большого глобуса, который держал у себя в кабинете ради неведомых целей, крутанул его, потом резко, одним пальцем остановил, посмотрел, на какой географической точке «сидит» его палец. Хмыкнул: палец упёрся в бескрайнюю голубизну Индийского океана. Покачал головой: — Однако тут глубоковато будет.
— Я ничего не имею против Распутина, — дрогнувшим голосом произнёс Ржевский. — Я с ним даже незнаком.
— А я
— Я в этом не сомневаюсь.
— Не сомневаетесь, а участвуете в заговоре против Распутина!
— Да какой это заговор! Тьфу! И кто я в этом заговоре, — Ржевский не выдержал, плаксиво сморщился, — неприметный винтик, мелкая сошка...
— И тем не менее. — Тон Белецкого сделался сухим.
— Ваше превосходительство, посоветуйте, что мне делать?
— Только одно. Повидайтесь с Распутиным и всё расскажите ему. Всё как есть, начистоту.
— Да с меня же его высокопревосходительство Алексей Николаевич Хвостов с живого шкуру сдерёт.
— Думаю, что нет, не сдерёт. Распутин сильнее Алексея Николаевича.
Ржевский болезненно покрутил головой, словно бы ему давил воротничок сорочки, покраснел ещё больше и униженно попросил Белецкого:
— Ваше превосходительство, не дадите и мне немного времени, чтобы всё обдумать?
— Нет, не дам. Если к Распутину не пойдёте вы, то к нему пойдут другие люди, и Распутин узнает о заговоре от них. И тогда вы очутитесь в полном дерьме. Вы просто окажетесь за бортом жизни.
— Что мне делать, что делать? — Ржевский стиснул руки в кулаки, кулаки прижал друг к другу, провёл костяшками пальцев по костяшкам.
Белецкий внимательно наблюдал за ним.
— Я же сказал, что делать, — идти к Распутину. Другого пути нет.
— Ладно, — решился Ржевский, — есть у меня друг, инженер Гейн, он знаком с секретарём Распутина Симановичем.
Белецкий на несколько секунд задумался, просчитывая вариант с Симановичем, потом согласно склонил голову:
— Что ж, пусть будет Гейн... Гейн — это тоже неплохо. Действуйте, господин Ржевский. В добрый, как говорится, час.
Кряхтя, Ржевский приподнялся в кресле, произнёс без особого воодушевления:
— В добрый...
Спокойным движением Белецкий остановил его, посадил назад — мягкое кожаное кресло податливо прогнулось под Ржевским, сам Белецкий чувствовал себя не лучшим образом: в ушах стоял назойливый синичий звон, на горло что-то давило.
— Только, господин Ржевский, без колебаний, пожалуйста, — с трудом сохраняя равнодушный тон, проговорил Белецкий, — этим вы можете погубить себя. Надеюсь, вы хорошо понимаете, в какую игру играете? Вас загонят в Сибирь, оттуда вы никогда не выберетесь. — Белецкий снова подошёл к глобусу, крутанул его.
Журналист заворожённо следил за Белецким. Белецкий вновь, как и в прошлый раз, резко остановил глобус указательным пальцем, посмотрел, какую же точку выбрал палец. Поморщился: как и в прошлый раз, под пальцем была вода. Океан. Не Индийский, правда, а какой-то другой, но от этого легче не стало. Белецкий повернулся к журналисту. Тот покорно склонил голову: