Царский угодник. Распутин
Шрифт:
— Прекрасно понимаю.
Пуришкевич неожиданно смутился. Это смущение было очень странно видеть. Он коротко покашлял в кулак.
— Извините меня, Феликс Феликсович, я обещал вас угостить первоклассным чаем, а чай на стол не поставил. Я это сейчас сделаю, потерпите минутку... Прислугу я отпустил, она не нужна нам при нашем разговоре, я всё сделаю сам.
— Не надо, Владимир Митрофанович. Разговор будет коротким. Либо мы договоримся, либо не договоримся, одно из двух. Третьего не дано.
Они договорились. Договорились убить Распутина.
План Феликса был прост: заманить Распутина к нему во дворец, там, в подвале,
— Куда конкретно? — спросил Пуришкевич. — Просторы под Питером большие.
— Полагаю, надо на Неву. Спустить труп в воду — и дело с концом.
— Можно вывезти в лес и сжечь.
— Дыма будет много, гари. Да потом, нам с этим делом быстро не справиться. Стукачи засекут, донесут... Нет, Владимир Митрофанович, лес и огонь — дело ненадёжное.
— Можно просто засунуть где-нибудь под снег, прикопать. До весны проваляется, а когда вытает из-под снега, когда найдут — это будет уже не Распутин. Сгнивший человек, на человека не похожий.
— Собаки разроют на второй же день...
— Ну и голова у вас, князь, — укоризненно произнёс Пуришкевич, — вы всё подвергаете сомнению.
— Вы тоже, Владимир Митрофанович, вы — точно такой же человек. Ни дать ни взять — древний философ-скептик.
— Да-да, — подтвердил Пуришкевич, — не позже чем вчера я читал сочинения господина Пиррона [51] .
51
...сочинения господина Пиррона... — Пиррон из Элиды (4 в. — нач. 3 в. до н. э.) — древнегреческий философ, основатель скептической школы. Участвовал в походе Александра Македонского, общался с индийскими мудрецами. Сам не написал ни строчки и все свои взгляды излагал в беседах с учениками.
— «Нельзя дважды войти в одну и ту же реку»... Я в Пажеском корпусе перед занятиями тоже иногда почитываю господина Пиррона. Есть много других способов спрятать труп, но река для такого жулика, как Распутин, поверьте, самое подходящее место. Вода — не его стихия, из любой другой стихии он выпутается, вывернется, выплывет, останется живым. А из воды — нет, вода — его враг.
— Я не раз думал о том, а не кокнуть ли его в тёмном переулке — нож в пузо, лёгкое движение вверх — и кишки, разматываясь, вываливаются на дорогу.
— Бесполезно, Владимир Митрофанович. Феония Гусева уже выпускала из него кишки. И что из этого вышло?
— Вышел пшик. Распутин действительно не человек, а сатана. Теперь скажите, князь, как вы заманите к себе Распутина?
— Я бываю у него дома, он мне доверяет, иногда даже зовёт маленьким. — Юсупов не выдержал, усмехнулся.
Сложения он был очень изящного, дамского, движения — отточенные, грациозные. Пуришкевич слышал от кого-то, что князь Юсупов до женитьбы на ближайшей родственнице царя великой княгине Ирине Александровне иногда баловался мальчиками, изображая из себя этакого Оскара Уайльда [52] , но, женившись, остепенился. Недавно у него родился ребёнок. Мальчик или девочка, Пуришкевич не знал.
52
...изображая
Он неопределённо приподнял плечи, сделал вопросительный жест и ничего не сказал — ждал, что скажет гость.
— Этой мрази приглянулась моя жена, Ирина Александровна, — продолжил Юсупов, — и он давно уже делает гнусные намёки, чтобы я познакомил его с Ириной. Ну что ж, я познакомлю. — Юсупов мстительно улыбнулся. — Распутин как на верёвочке привязанный побежит знакомиться с моей женой...
Пуришкевич сочувственно посмотрел на него:
— Понимаю, как это неприятно.
— Мразь, а не человек, — не выдержав, выругался Юсупов.
— Сочувствую, сочувствую, — глухо пробормотал Пуришкевич, — но простите, князь, вы уверены, что он побежит прямо к вам во дворец?
— Абсолютно уверен.
— И ничто не испугает его?
— Вряд ли.
— И в себе вы уверены, Феликс Феликсович? — Пуришкевич холодным, всё засекающим взглядом оглядел Юсупова, снял пенсне и, поморщившись будто от боли, протёр пальцами глаза.
— Уверен, Владимир Митрофанович, — тихо и жёстко проговорил Юсупов, — иначе бы я к вам не пришёл.
— Двоих нас для такой операции мало. — Пуришкевич, словно бы не заметив тона Юсупова, снова водрузил пенсне на нос. — Нам ещё нужны люди. Как минимум — пара компаньонов.
— Полагаете, что вдвоём не справимся?
— Нет. Распутин — бес сильный. Хитрый, живучий, изворотливый, как Змей Горыныч, — Пуришкевич на минуту задумался, побарабанил пальцами по столу. — Помощники нужны обязательно. У меня есть два человека на примете.
— Кто?
— Близкие люди, не подведут.
— У меня тоже есть такие люди, — молвил князь, поддаваясь порыву, вспомнил о списке, который недавно составлял. Пуришкевич в этом списке шёл вторым.
Пуришкевич обладал свойством заводить людей, под его влияние попадали даже очень сильные натуры.
— Много?
— Как минимум... как минимум — один.
— И это немало, — одобрительно отозвался Пуришкевич. Улыбнулся.
У Пуришкевича в санитарном поезде работал доктор Станислав Лазоверт — спокойный, со скупыми расчётливыми движениями человек, превосходный врач и солдат, специалист, обладавший золотыми руками, он мог пришить ратнику оторванный нос, и тот прирастал так, что не было видно даже следов, из осколков, из мелкого крошева и обломков собирал целые кости и восстанавливал человеку ногу или руку, умел сращивать оборванные внутренности и оживлять остановившееся сердце. За храбрость на фронте Лазоверт был награждён двумя Георгиевскими крестами.
У Лазоверта было ещё одно достоинство — он умел великолепно водить автомобиль.
Имелся на примете ещё один исполнитель — поручик Сухотин, только что получивший звание капитана. Сухотин недавно прибыл с фронта, не боялся ни леших, ни чертей, ни Распутиных, ни Романовых, на фронте он был тяжело ранен, но это никак не отразилось на его боевых качествах — Сухотин спокойно относился к крови. Что к своей, что к чужой — одинаково.
— А кто у вас? — осторожно спросил Пуришкевич у Юсупова.