Царский угодник. Распутин
Шрифт:
— Ну как, Феликс, идёшь ко мне помощником или нет? — как-то вновь спросил «старец» у Юсупова.
— Мы же договорились, Григорий Ефимович, — спокойно отозвался тот, доброжелательно улыбнулся «старцу», хотя внутри у него всё сжалось от напряжения, а сердце глухо стукнулось в виски, — я только жду вашей команды.
— Я уже не помню, как мы договорились, Феликс. Договорились «да» или договорились «нет»?
— Договорились «да».
— Отлично, Феликс! — проговорил Распутин довольно. Настроение у него было хорошим.
— А чего это вы сегодня такой весёлый?
У «старца» в глазах вспыхнули яркие электрические светлячки, погорели немного и погасли.
— Да дельце одно, больно хорошее, провернул.
— Что за праздник? — вежливым тоном поинтересовался Юсупов, улыбнулся.
— Что за праздник, что за праздник... — Распутин привычно поправил волосы на голове, прикрыл ими кожистую шишку, которая, кажется, начала увеличиваться, потом, поплевав на пальцы, пригладил брови. — Скоро расскажу, что будет за праздник. Ждать осталось немного. А ты, Феликс, чего-то начал бояться меня, — неожиданно сказал он. — Хорошо, что сейчас одумался...
У «старца» действительно было звериное чутьё.
— У меня же нет ни одной свободной минуты, Григорий Ефимович, вы же знаете, я учусь в Пажеском корпусе, это такая муштра, это столько экзаменов, что времени не остаётся даже для личной жизни. Поэтому не приходил.
— Знаю, знаю, тебя настраивают, Феликс, против меня, говорят, что я — нечистая сила, старый козел и вообще мешок с дерьмом и отрубями, — ворчливо проговорил Распутин. — Родственники твои — люди непростые. Лизавета, она на меня всегда зуб точила. — Лизаветой Распутин называл великую княгиню Елизавету Фёдоровну [54] . — И эта самая, царская мамашка которая, по кличке Гневная. Эти две против меня особенно резвы... Простить даже мне не могут, что я живу на белом свете. И петлю готовы мне на шею спроворить, а потом в Сибирь загнать. Да только волос у баб долог, да ум короток, ничего они со мной не сделают, как ни пыжатся. Поскольку в Царском Селе не их принимают, а меня, йй-эх! — Распутин, веселея, прошёлся руками по груди, изображая «два притопа, три прихлопа», потом по коленям. — И чем больше эти бабы будут на меня капать, тем прочнее будет моё положение в Царском Селе. Вот так-то, Феликс.
54
Елизавета Фёдоровна (1864 — 1918) — старшая сестра императрицы Александры Фёдоровны, супруга великого князя Сергея Александровича (убитого в 1905 г. Иваном Каляевым). Покровительница приютов, председатель различных благотворительных обществ. Убита большевиками.
— Но я-то знаю, в Царском вы ведёте себя не то что в Питере, — не выдержал Юсупов, — вы там в основном о Боге разговариваете... — Юсупов споткнулся, замолчал, поняв, что может сказать лишнее, но «старец» не заметил внезапной паузы, у него дёрнулась щека и застыла, он замахал на Юсупова одной рукой:
— А чего же мне, милый, с государями о Боге-то не говорить, а? А? Они — люди благочестивые, такие беседы очень любят. Всё понимают, всё прощают и меня, извиняй, ценят! — Распутин в назидательном движении поднял указательный палец. — А насчёт того, что им про меня разное вдувают, худое наговаривают, так они этому не верят.
Распутин умолк, усмехнулся, он словно бы проник в Юсупова, забрался внутрь рассмотреть, что там имеется, и князь сжался в комок, пытаясь отгородиться от «старца», — собственную силу надо было обязательно противопоставлять силе этого человека, иначе тот действительно залезет внутрь, начнёт всё бесцеремонно перетряхивать. Распутин это почувствовал, повысил голос:
— Ты от меня не отворачивайся, Феликс. Это в тебе Лизавета сидит да эта самая... карга старая, никак её Господь не приберёт. И папа, он тоже такой. Как и ты.
— Слушаю вас, Григорий Ефимович, — проговорил Юсупов, чувствуя, что внутри противным клубком поднимается злость, неверие в то, что он слышит от этого неграмотного мужика. Один клубок смешался внутри с другим, к мешанине клубков добавилась глухая сердечная тоска.
— Вообще-то ты правильно поступаешь, Феликс, — похвалил Распутин, — молчишь и всё наматываешь на ус. Это мне нравится. Молчание — золото, ты прав, тысячу раз прав, — «Старец» подошёл к Юсупову почти вплотную, похлопал ладонью по плечу. — Так что ты теперь понимаешь, что за план мы тут городим.
— А государыня, она тоже принимает в этом участие?
— А как же? Она — главная! Она хочет спасти государя, а спасти его можно, только отстранив от трона. Только так. Боюсь лишь, как бы этот телеграфный столб Николай Николаевич не вмешался. У него мозгов-то совсем нет, черепушка пуста. Дальше собственного носа он ничего не видит — телеграфному столбу лишь бы гнать людей под пули, а что там, кого там, где там — его совершенно не волнует.
— Николай Николаевич очень популярен в России.
— Потому и сместили. Больно высоко взлетел и хотел взлететь ещё выше. Царица это сразу поняла. И я понял, подсуетился, поскольку тоже ноздрями здорово дыма захватил...
Лицо у Распутина потемнело, рот задёргался, он, словно бы забыв о Юсупове, отскочил в сторону, нервно заходил по комнате, со скрипом давя половицы ногами, что-то нашёптывая про себя. Вид у него сделался сумасшедшим. «Старец» смежил глаза, некоторое время ходил вслепую, не ошибаясь ни на сантиметр, не задевая за предметы — он их чувствовал телом, — потом выставил перед собой руки, провёл ими по воздуху и открыл глаза.
Выражение их, как потом Юсупов отметил у себя в книге, было «странным», глаза «светились». Распутин резким движением схватил князя за руку, впился пальцами в кожу так прочно, что проступили синие пятна. Юсупов с трудом отнял руку.
— Поехали со мной к цыганам, Феликс! — воскликнул Распутин. — Прямо сейчас же! Поедешь — я тебе всё до самых мельчайших деталей расскажу! А?
К цыганам ехать не хотелось, Юсупов не любил их, а вот то, что обещал рассказать Распутин, узнать хотелось. Поколебавшись, Юсупов поднялся с кресла:
— Поехали!
Зазвонил телефон — гнусный аппарат, изобретённый в преисподней, как считал Юсупов, — и всё испортил: «старцу» «телефонировали» из Царского Села, просили немедленно приехать.
— Не получилось с цыганами! — Распутин огорчённо развёл руки в стороны.
— Не огорчайтесь, Григорий Ефимович, в следующий раз обязательно съездим! Либо у меня во дворце покутим. Не хуже, чем в «Вилле Роде» будет!
— Да-да, во дворце — это хорошо, — согласился Распутин, — тем более ты меня с Ириной обещал познакомить. — «Старец» прошёл в прихожую, кряхтя, сел на стул и стал натягивать на сапоги галоши. Он носил то меховые боты, то галоши с сапогами, галоши у него были из настоящего каучука, на роскошной байковой подкладке, высокие, довольно большие — одиннадцатый номер...