Царский угодник. Распутин
Шрифт:
Юсупов уходил от «старца» подавленный. Распутина надо было убирать. И чем быстрее, тем лучше.
Распутин продолжал резвиться, жить на «полную катушку». Филёры по-прежнему не только охраняли его, но и следили за ним — очень внимательно и холодно, всё засекая, каждую мелочь, каждый шаг «старца», и не только топтуны из Царского Села, не только боевики, нанятые банками, и не только топтуны-филёры из отдела наружных наблюдений Петроградского охранного отделения, но и приметное начальство: некий Корнилов — жандарм в высоком чине, господин Глобачёв, генерал-майор, выше которого в страшной петроградской охранке никого не было, старый генерал Курлов,
55
...недоучившимся студентом... — Богров Дмитрий (Мордехай) Григорьевич (1888 — 1911) — окончил юридический факультет Киевского университета, с 1906 г. анархист, эсер, с 1907 г. агент охранки, выдал нескольких студентов-революционеров, в сентябре 1911 г. проник, при содействии начальника охранного отделения Кулябко, в Киевский оперный театр и убил находившегося там премьер-министра П. А. Столыпина.
Фредерикс Владимир Борисович (1838 — 1927) — член Государственного совета с 1905 г., граф с 1913 г., генерал от кавалерии. С 1897 г. бессменный министр императорского двора.
Все они относились к Распутину по-разному, одни хуже, другие лучше, но сказать, чтобы кто-то из них любил Распутина, нельзя. Этого не было. Они ненавидели его. Исключение составлял, может быть, Комиссаров, ставленник Белецкого, «верный человек».
Одни ненавидели Распутина больше, другие меньше — вот и вся разница.
Распутин это чувствовал, но виду по-прежнему не подавал, держался гоголем — знал, что ни «царицка», ни «папа», пока живы, в обиду его не дадут, и варил свою кашу, продвигая преданных людей — особенно тех, которые могли быть полезны, — на приметные в России места, влияя на политику и даже на ход войны с немцами.
Время было неумолимо, оно катилось стремительно, развязка приближалась.
Тусклым морозным вечером двадцать второго ноября состоялось совещание у Юсупова. Сухотин особого впечатления на собравшихся не произвёл — движения его были вялыми, чересчур аккуратными, правда, Юсупов не сразу сообразил, что это следствие ранения, а вот великий князь Дмитрий Павлович, стремительный, высокий, красивый, всем понравился сразу. В нём ощущалась сила, жажда жизни, движения были жёсткими, резкими.
Пуришкевич до этого вечера не был знаком с великим князем, видел только, как тот носится на своём роскошном длинном автомобиле по петроградским улицам, отчаянно давя на сигнальный рожок, распугивая обывателей и обрызгивая грязью луж солдат, скорость великий князь развивал опасную — такую, что исчезали даже спицы на колёсах автомобиля, в бешеном своём вращении они превращались в сплошной металлический круг, на ходу у машины трещали рессоры, масляно погромыхивал мотор, и позади оставался вонючий дымный хвост.
У Юсупова на Мойке стоял роскошный дворец. С длинной полоской архитектурных розеток по фасаду и гербом на фронтоне, с шестью крупными высокими колоннами, прижатыми к стене, и огромными залами, украшенными французскими гобеленами, картинами мастеров старой голландской школы, с арапами, наряженными в расшитые золотом ливреи. Пуришкевич, увидев арапов, поморщился, но хозяину ничего не сказал.
Придёт время — скажет.
— Феликс, скажи несколько слов о плане, — попросил великий князь.
— Главная
— Хорошая идея, — похвалил великий князь. — Но как это сделать?
— Шерше ля фам! Я уже рассказывал об этом Владимиру Митрофановичу.
— Шерше, шерше, — усмехаясь, подтвердил Пуришкевич, вытянулся в кресле. — Шерше ля фам! Ишите женщину! Но как только приличная женщина попадает в окружение Распутина, так на ней сразу оказывается позорное пятно, которое трудно бывает смыть. Правда, в данном случае мы имеем дело с исключением из правил.
— Да, есть женщины, к которым эти пятна не пристают, — подтвердил Юсупов, — и они готовы послужить обществу.
— Браво! — великий князь легонько похлопал в ладоши.
— В Питере живёт одна очень красивая женщина. — Юсупов замялся на мгновение, раздумывая, сообщать великому князю имя своей жены или не сообщать... Правда, Пуришкевичу он уже назвал её имя, и сделал это необдуманно, но Пуришкевич — это одно, а великий князь — совсем другое, Ирина — близкая родственница Дмитрия Павловича. Поколебавшись немного, Юсупов решил имя Ирины не называть. — Имя её пока ни к чему, — сказал он, — Распутин, когда видит её, — истекает слюной, просит: «Когда ты познакомишь меня с красавицей графиней?»
— Она графиня? Представительница высшего света? — удивлённо спросил Дмитрий Павлович.
— Да.
— Так вот, я обещал Гришке, что познакомлю его с графиней. Хотя и ни к чёрту это сводничество, а я его познакомлю с графиней — придётся это сделать ради наших общих интересов.
— М-да, — великий князь удручённо покрутил головой. — До чего только не доходят лучшие люди России!
— Что-то мы слишком много говорим о России, — сухо заметил Пуришкевич, — надо бы проще!
— И поставлю Распутину одно условие — на свидание явиться без охраны, — продолжил Юсупов. — Графини в Петрограде сейчас нет, она отдыхает в Крыму и возвращаться пока не собирается, но когда мы в последний раз виделись с Распутиным, я сказал ему, что графиня на днях приезжает в Питер, пробудет здесь несколько дней и я готов в один из вечеров, за ужином, познакомить их.
— И что Распутин? — спросил великий князь.
— Предложение принял с восторгом.
— Хорошо, — великий князь азартно потёр руки, — птичка сама лезет в клетку.
— Попросил только, чтобы я предупредил его заранее, дня за два, — боится, как бы императрица не вызвала в тот день в Царское Село. Так что у нас все карты на руках — Гришка приедет сюда. Главное, чтобы он оторвался от слежки, и в этом Гришке надо помочь — это раз, и два — придумать, куда деть тело, чтобы его не нашли.
— По фронту знаю: избавиться от трупа, чтобы не осталось следов, — задача чрезвычайно сложная, — сказал Пуришкевич.
...Совещались они больше часа, в следующий раз договорились собраться в санитарном поезде Пуришкевича, стоящем на запасных путях Варшавского вокзала, и разговор посвятить двум вопросам: как оторваться от филёров и куда деть тело Распутина?
Поезд Пуришкевича, затемнённый, с запертыми на замки вагонами — только в двух вагонах теплился свет: в спальном, где жили Пуришкевич и Лазоверт, и в библиотечном — стоял в тупике на заснеженных рельсах. Из шпеньков труб, украшавших вагоны будто перископы, шёл длинный ровный дым, устремлялся высоко в небо, растворялся там среди далёких колючих звёзд.
В запертых вагонах тоже поддерживалось тепло, специальный дежурный ходил по поезду, попадая из вагона в вагон через кондукторские площадки, швырял уголь в разогретые зевы печек.