Царский угодник. Распутин
Шрифт:
Юсупов поднял на депутата глаза.
— Ну... кто сторонник?
— Великий князь Дмитрий Павлович.
Пуришкевич не выдержал, ахнул изумлённо:
— Мама моя!
Великий князь Дмитрий Павлович [53] был двоюродным братом Николая Второго. Более того, царь, который на двадцать три года был старше Дмитрия Павловича, считался его опекуном, следил за тем, чтобы Митя (царь звал его так) не попадал в плохие компании, не глупил по молодости, не увлекался цыганками
53
Дмитрий Павлович (1891 — 1942) — флигель-адъютант царя, затем штаб-ротмистр.
В детстве и Митя, и его родная сестра Маша — царь считался и её опекуном — были приличными оторвами, ничем не отличались от своих невенценосных сверстников, дрались с уличными мальчишками, катались на задках у московских лихачей (Дмитрий Павлович и Мария Павловна воспитывались после смерти матери, греческой королевы, в Москве), на колёсах трамваев, воровали яблоки и вели образ жизни не самый лучший, исходя из понятия высшего света, но по истечении лет выправились и превратились в красивых молодых людей.
Дмитрий Павлович окончил офицерскую кавалерийскую школу, получил звание корнета конной лейб-гвардии, стал шефом гренадерского полка. Считался любимцем офицерской молодёжи — особенно гвардейской, храбро воевал, был отмечен наградами, заслуженно заработал чин штаб-ротмистра.
— Что-то я не слышал, чтобы Гришка ему насолил, с чего бы это великому князю решиться на убийство Распутина? — усомнился в Дмитрии Павловиче Пуришкевич.
— Думаю, что великому князю обидно не за себя — за Россию, — уклончиво ответил Юсупов.
Пуришкевич ошибался, считая, что Распутин нигде не перебегал дорогу великому князю — перебегал, ещё как перебегал! Будучи человеком, далёким от тайн Царского Села, от дворца, в котором Николай Второй жил с Альхен, Пуришкевич не всё знал, а Юсупов, который через жену свою Ирину находился в прямом родстве с императорским двором, знал практически всё, что там происходило.
В великого князя Дмитрия Павловича влюбилась старшая дочь Николая Второго Ольга — красивая и романтическая девушка, Дмитрий Павлович ответил ей взаимностью, и вскоре они были помолвлены. Дело шло к свадьбе, но свадьба не состоялась.
Помешал... Распутин. Узнав о помолвке, он два вечера никуда не выходил из своей квартиры — не соблазнили его ни баня, ни проститутки, ни Муня Головина, сшившая себе новое атласное платье, как того желал «старец», — он босиком перемещался по квартире, совершая променад из одной комнаты в другую, иногда останавливался, смешно шевелил пальцами ног, приподнимая их, словно клапаны, а потом, давя кончиками пальцев пол — пальцы у него действительно работали как клавиши пианино, — хмыкал, остервенело рубил рукою воздух и двигался дальше.
Он всё точно просчитал, темноликий мужик с пивными светлыми глазами и чёрной, пахнущей
Вот чего ни в коем разе нельзя было допускать. Как только Дмитрий Павлович сделается царём, Распутина мигом оттеснят с царского двора или, того хуже — сошлют на Сахалин. Закончив подсчёты, Распутин подвёл черту под своей «арифметикой», на некоторое время пришёл в уныние, но потом взял себя в руки и начал действовать.
Нанёс визит к царю, где на пальцах попытался доказать, что произойдёт, если Дмитрий Павлович женится на Ольге, а здоровье «родного Алёшеньки» ухудшится. Царь в ответ лишь засмеялся.
— Если Богу будет угодно — я не против, — сказал он. — Пусть Митька даже престол займёт... Ну и что? Он для меня такой же родной, как и Алёша.
— Ну не сын же! — сердито вскинулся Распутин.
— Почему? — возразил царь. — Сын!
— Йй-эх! — Распутин, распаляясь, громко хлопнул рукой себя по заду и отвернулся от царя. — Ничего-то ты не понимаешь, оказывается!
— Давай лучше выпьем! — неожиданно предложил царь.
Распутин угрюмо посмотрел на царя:
— А что у тебя есть?
— Всё, что хочешь! — хвастливо произнёс царь, весело ухмыльнулся. — Коньяки всякие, в основном «Хенесси» и «Арманьяки», вина французские, рейнвейны, есть португальское вино, целый бочонок, подарок посла.
— А мадера? — задал Распутин вопрос, который должен был задать.
— Чего нет, того нет, — огорчённо проговорил царь, — недоработка министра двора, которая завтра же будет исправлена, сам я, ты знаешь, мадеру пью мало.
Распутин почмокал губами, соображая, чем бы потешить желудок. Французские вина он не любил — слишком кислые, да и проку от них не больше, чем от простой воды, только ноги мыть, коньяки пахли клопами, о рейнвейнах раньше он никогда не слышал, а вот португальское вино... Это портвейн, значит... Распутин пил его однажды и остался доволен — взяло винцо не хуже «мадерцы».
— Давай этого самого, которое из бочки, — сказал он.
— Не то разговор сухой получается, — пожаловался царь, — горло дерёт.
— Не сдавай Алёшеньку Митьке, — с неожиданной тоской в голосе попросил Распутин.
Эта слёзная, щемящая, идущая из глубины тоска тронула царя.
— Разве я сдаю? Эх, отец Григорий, отец Григорий! Есть вещи, которые стоят выше пресловутых «сдавать» или «не сдавать», и я с этим должен считаться.
— Считайся, считайся, никто этого права у тебя, папа, не отнимает, но Алёшку не сдавай. Митька подомнёт его, переломает кости, спихнёт со стула, а сам сядет на его место.
— Ты пойми, отец Григорий, Митька мне — такой же сын, как и Алексей.