Царственный паяц
Шрифт:
романс «Муза», поставил в посвящении: Яе.
Однажды летом 1916 г., когда Рахманинов находился на лечении в санатории в
Ессентуках, Шагинян привезла ему тетрадку с «заготовленными текстами» —
пятнадцать стихотворений Лермонтова и двадцать шесть - новых, среди них
«Маргаритки» Северянина и «Крысолов» В. Брюсова, «Ау» К. Бальмонта и «Сон» Ф.
Сологуба, «Ивушка» («Ночью в саду у меня...») А. Исаакяна в переводе А. Блока и «К
ней...»
А. Белого — все шесть стихотворений,
же понемножку мы стали разбирать их, смотреть волнистую графику к ним. <...> Тогда
же в Ессентуках, он начал работу над этими новыми романсами, законченными осенью
в Ивановке. <...> Все шесть романсов поразительно свежи и хороши. Критики писали о
них как о новой странице в творчестве Рахманинова; с очень большой искренней
похвалой несколько раз отзывался о них такой строгий и нелицеприятный судья, как Н.
К. Метнер»34. Сам Рахманинов считал наиболее удавшимися и больше всего любил
романсы «Крысолов» и «Маргаритки».
«Наша предпоследняя встреча, — вспоминала Мариэтта Шагинян, - была в
Нахичевани. Проездом через Ростов, где Сергей Василь-
х><>
34
Шагинян М. Воспоминания о С. В. Рахманинове // Воспоминания о Рахманинове
/ Сост., ред., примем, и предисл. 3. Апетян: В 2 т. М., 1967. 2-е изд., доп. Т. 2. С. 167-169.
евич давал очередной концерт, он прислал мне с письмом свои новые романсы и
позвал встретиться... <...> Два часа мы с ним просидели у рояля, - я “рассказывала”, а
он упражнялся перед концертом. Мне было обидно, что шесть романсов на “мои”, так
любовно подготовленные для него тексты, он посвятил Кошиц, а он отшучивался на
18
упреки»35.
Жизнь - всегда любовь
Северянину удалось взглянуть на обыденную жизнь как на романтическое,
достойное изящной словесности путешествие. В самой прозе жизни Северянин
находил поэтичность, освещал ее свойственной ему иронией и простодушием. В его
стихах весь спектр городского бытия, начиная от «мороженого из сирени», «ананасов в
шампанском», «фиалкового ликера» и устриц, «боа из кризантем», «шаплеток» и калош
до новейших достижений техники (авто, летуны, экипажи, электрассо- нансы,
кинематограф и экспресс).
Но тем не менее Северянин не был певцом города и городской культуры, наоборот,
он хотел избрать жизнь в природе, вдали от цивилизации. В письме А. Д. Барановой от
24 июля 1923 г. поэт восклицал: «Как омерзительны и отвратительны города со всей
своей гнусью и неоправданностью!». Живя в Тойле (Эстония) с 1918 г., поэт ходил за 3-
5 верст в леса и ловил форелей. Нередко в письмах Северянин создает яркие зарисовки
дивного озера Ульясте: «Извилистая тропинка вокруг прозрачного озера приводит Вас
к янтарной бухте, на берегах которой так много морошки, клюквы и белых грибов.
Мачтовые сосны оранжевеют при закате. Озеро зеркально, тишь невозмутима,
безлюдье истое. Вы видите, как у самого берега бродят в прозрачной влаге окуни,
осторожно опускаете леску без удилища в воду перед самым носом рыбы, и она
доверчиво клюет, и Вы вытягиваете ее, несколько озадаченную и смущенную.
Лягушки, плавая, нежатся на спинках смотря своими выкаченными глазами прямо на
Вас, человека, не сознавая ужаса этой человечности, им чуждой: они так мало людей
видят здесь. Стада диких гусей и уток проносятся над озером, разом падая на его
влажную сталь. Все это озеро и его берега, и весь колорит природы напоминают мне в
миниатюре Байкал».
В более раннем письме, Б. Д. Богомолову, появляется своеобразный «портрет»
гатчинских окрестностей: «Живем мы против парка, большого и запущенного,
чарующего меланхолика. Два пруда, как два тусклых старческих глаза, смотрят ввысь
сосредоточенно и глубоко,
ч>'Х''/-Х>”Х> С -Х'-Х^Х^Х"
35
Шагинян М. Воспоминания о С. В. Рахманинове // Воспоминания о
Рахманинове. С. 169-170.
мудрые и замкнутые. На их переносице — прелестная дорожка, увлекающая к
белому дворцу кн. Трубецкой, к белой церкви и, может быть, к белым стихам: такие
места рождают поэмы, а поэмы бессмертят такие места...».
Игорь Северянин, может быть, самый «балтийский» из русских поэтов: «Мои
мечты всегда у моря... Да, север, сумерки и май...»
Он знал народные сказания, особенно эстонские, об Эмарик и Кой- те. По
фольклорным мотивам написаны, например, «Саги, Балтикой рассказанные». Ему
довелось смотреть на Балтийское море с обоих берегов Финского залива — с северных
дюн, из Куоккалы в 1907-1917 гг., и с южной, эстонской, стороны, где поэт снимал дачу
в поселке Тойла еще до Первой мировой войны, а затем так и остался в тех краях
дачником - эмигрантом на двадцать лет, до самой смерти в декабре 1941 г.
О,
море нежное мое, Балтийское,
Ты - миловиднее всех-всех морей!
Вот я опять к тебе, вот снова близко я,
Тобой отвоенный, для всех ничей...
Вероятно, ему вспоминались экзотические воды Корейского залива, которые
будущий поэт повидал, путешествуя со своим отцом по Дальнему Востоку в 1903 г. («И