Царственный паяц
Шрифт:
этого чудного, милого друга!
Если бы работа стала постоянной! Мы могли бы жить в Усть-На- рве, - это же
мечта!
Только там можно работать с упоением: тепло, светло, чисто.
9
Наголо января 1941 г. <Не позже 17.01.41>
В стих<отворении> «Старый Лондон» после слов «аббатством» следует:
«подсобить разветрить флаг, флаг, где серп, и флаг, где молот, флаг, возникший над
Невой,
После слов «Британский брат» следует новая строка: «Восстановит новый Лондон,
победив, пролетариат».
Еще раз: получили ли Вы в свое время «Росу оранжевого часа»? Если нет, я имею
один свободный экземпляр и могу Вам его выслать. Но все в Усть-Нарве.
В стих<отворении> «В наш праздник» десятая строка читается: «Мы верим в свое
торжество».
Не возьмете ли Вы на себя труд отстукать на машинке те стихи, которые найдете
более подходящими, и передать их в Союз сов<ет- ских> писат<елей>. Был бы Вам
весьма обязан, т<ак> к<ак> теперь выяснилось, что Союз эст<онских> писат<елей>
стихов не выслал 10 дек<абря>, как собирался.
Высылаю Вам «Рояль Леандра».
За книгу «Пого» большое спасибо. Я ее внимательно прочту, совсем мало его зная.
Лилия Брик, говорят, поместила интересную статью «Маяковский и чужие стихи» в
№ 3 «Знамени» за 1940 г. Мои знакомые ни в Таллине, ни в Тарту, ни в Нарве, однако,
этого номера, ^ сож<алению>, не нашли. Не пришлете ли его мне? Пожалуйста, очень
прошу.
И не найдется ли книга Бенедикта Лившица «Полутораглазый стрелец»? Что было в
«Литер<атурном> обозреньи» (окт<ябрь>, или ноября, или же сент<ябрь> 1940 г.)?
В Эстонии, увы, ничего купить попросту нельзя. Я читаю только «Правду»,
«Огонек», иногда «Октябрь», «Вокруг света», «Вожатый», «Наша страна».
Вообще, если Вы иногда пошлете нам какую-либо книгу, мы с Верочкой будем в
восторге, ибо, повторяю, здесь ничего не достанешь. М<ожет> б<ыть>, можно
наложенным платежом? Иначе стыдно беспокоить.
Прилагаемые стих<отворения> Веры Бор<исовны>, может быть, дадите в какой-
нибудь журнал, если представится случай.
Фото вышлю из дома: здесь, к сожал<ению>, нет.
Пишу воспоминания о Маяковском. Около 500 строк уже есть. Больше, пожалуй, и
133
не будет: все запечатлено.
10
17
января 1941 г.
Ра1с1е, 17.1.41 г.
Дорогой Георгий Аркадьевич, сегодня получил Ваше письмо, а третьего дня
вернулись сюда из дома. Жизнь наша грустна и тягостна,
дорогой друг, ибо мы должны жить в жутких условиях общежития, в комнате
ледяной и сырой, оторванные от условий, в которых я мог дышать, творить и мыслить.
Климат Paide ужасен: всегда сырость болотная, удушающая и давящая. Даже при 20
гр<адусах> морозов ясно ощущается сырость! Ни одного знакомого человека, ни
театра, ни радио, ни книг, ни доктора, которому можно довериться. У В<еры> Б<о-
рисовны> слабые легкие, она вообще хрупче хрупкого, вся из Матэр- линка, а я еще
года нет как перенес воспаление левого легкого, а с октября приобрел болезнь сердца.
Можете себе представить, как «хорошо» мы себя чувствуем. Школа совершенно
убивает моего друга: 4- 5 уроков ежедневно, да работа дома, да тетради, да подготовка,
да постоянные заседания, так что она в тень на моих глазах (а это очень ведь тяжко!)
превратилась. И я ничем-ничем не могу ей помочь, ибо с июля заработал всего, дико
вымолвить, 12 р<ублей> 50 к<опеек>!.. Минутами я чувствую, что не вынесу
безработицы, что никогда не оправлюсь в этом климате, в этой комнате, вообще -- в
этих условиях. Душа тянется к живому труду, дающему право на культурный отдых.
Последние силы иссякают в неопределенности, в сознании своей ненужности. А я мог
бы, мне кажется, еще быть во многом полезен своей обновленной родине! И нельзя
жить без музыки, без стихов, без общения с тонкими и проникновенными людьми. А
здесь - пустыня, непосильный труд подруги и наше общее угасание. Изо дня в день.
Простите за этот вопль, за эти страшные строки: я давно хотел сказать (хоть сказать!)
Вам это. Моя нечеловеческая бодрость, выдержка и жизнерадостность всегдашняя
порою (и часто-часто) мне стали изменять. Я жду труда, дающего свои деньги, и
отдыха заслуженного, а не бессмысленного.
Любящий Вас Игорь
Р. S. Несколько слов по поводу стихов, переданных Вами в редакцию «30 дней». Я
был бы крайне заинтересован в их помещении и в оплате, т. к., прямо скажу, весьма
тяжко не иметь своего заработка. Вообще, отдавайте стихи, куда только возможным
найдете. В<ера> Б<орисовна> напрягает последние силы, но большая часть ее
жалования уходит на уплату давнишних долгов. Еще раз скажу: если бы я поскорее мог
получить постоянную работу! Болезнь моя более чем серьезна, но я часто стараюсь ее
убавить, чтобы не разорять друга на лекарства, доктор же у меня в Усть-Нарве —