Царственный паяц
Шрифт:
своб<одного> экз<емпляра>, но я пришлю Вам что-либо в ближайшие недели.
Теперь Вы сообщите мне все, касающееся Вас. Судя по вашей книге, Вы печальны
и утомлены, милый. Мы с женою воздаем должное стилистике Вашей книги.
Приветствуем Вас. Напишите поскорее. Еще раз благодарю за память. Я часто
вспоминал Вас.
Всегда Ваш Игорь
2
22
декабря 1927
ТоПа, 22.XII. 1927 г.
Дорогой Георгий Аркадьевич!
Не особенно давно я вернулся из поездки по Латвии: гастролировал семь дней
подряд в Риге, дал вечер в Двинске, по пути в Латвию — в Юрьеве. Успех всюду
прежний - залы переполнены. Пробыл в отсутствии двадцать шесть дней. Письмо ваше
ожидало меня дома, и мне было радостно его прочесть. И я рад, что Ю<лия>
В<ладимировна> жива, пусть отчуждена она от Вас, пусть не в Вашей жизни
оказалась, но ведь жива она, и это как-то бодрит: за эти годы столько смертей знаемых,
и каждая из них — отмирание частицы самого себя. М<ожет> б<ыть>, вскоре уже
нечему будет отмирать, и это будет смертью собственной: пожалуй, единственная
способность, свойственная живущему.
Смерть Ф<едора> К<узмича> - сильный удар для меня. Сбылись предчувствия.
Иначе, впрочем, и быть не могло: теория вероятности. Теория, страшная своей
непреложностью. Леденящая. Я написал четыре статьи, очень обширных: «Сологуб в
Эстляндии», «Эстл<яндские> триолеты Сол<огуба>», «Салон Сол<огуба>», и «Умер в
декабре». В последней я цитирую его стих: «В декабре я перестану жить». Это
воспринято было им 4.Х1.1913 г. кстати: Лесков («Обойденные») говорит: «Замечено,
что день 5.ХИ - день особенных несчастий». Сол<о- губ> умер 5.ХН. Вы видите? Когда
приедете ко мне, я покажу Вам ста
тьи: все вырезки у меня хранятся, конечно. А приедете Вы непременно: мы оба
хотим этого, а это повелительно. Знайте путь: ст<анция> Певе (пятая за Нарвой).
Известите заранее - пришлю лошадь. Поезд из СССР приезжает в 10.55 веч<ера>.
Мне отрадно, что Ваша спутница «интеллектуальна». Я могу тоже самое сказать о
своей. В наши дни, - как это ни странно, - это редкостно. Нам надо ценить милость,
нам ниспосланную. Беречь надо подруг.
Да, лирическое ни в чести, и мы, вероятно, последние. На вечера ходят, как в
кунсткамеру. Так надо думать: тиража книг нет. Аплодируют не содержанию, не
совершенной стилистике, - голосу: его пламени, его негодованию, его нежности
беспредельной, всему тому, чего сами не имеют, перед чем подсознательно трепещут,
чего боятся. Двуногое зверье...
Я
говорить тяжко. Хотя бы кратко скажите о получении. Тогда вышлю Вам свою поэму
«Роса оранжевого часа», тогда напишу Вам подробнее.
127
Так Вы понимаете «отшельничество» мое? Так Вы ему сочувствуете? Тем ближе
Вы мне.
«...И вновь о солнечном томится Крыме С ума сводящая меня мечта!»
К счастью, моя Тойла - Крым в миниатюре: море, нависшие отвесные скалы над
ним, леса. И в них — 76 озер. А на них — я в своей «Ингрид».
Любящий Вас Игорь
3
10 марта 1928 г.
ТоПа, 10.III.1928 г.
Дорогой Георгий Аркадьевич!
«Драмы» очищают, углубляют, возносят, проясняют смутное и - я «не боюсь
смелости» сказать — обожествляют. Не забудьте, что в «драме» всегда страдание, оно
в ней обязательно, на нем основана она, — и что пленительнее него? В каждой драме
есть частица счастья: вновь получить или сохранить теряемое. Сколько «драм»
испытал я, но они - этапы в Божественное: я благодарю их. Я жму Вашу руку, ясно и
прямо смотрю в глаза Ваши.
Пятого марта я вернулся из Польши - этим объясняется несвоевременный мой ответ
на Ваше письмо. Поездка длилась полтора месяца
и утомила меня и жену. Я дал три вечера в Варшаве, прочел в Польском
Литер<атурном> о<бществе> доклад об эстонской поэзии, дал один вечер в Вильно и
выехал в Латвию, в Двинск, к одному местному поэту (русскому), человеку
обязательнейшему, усиленно меня звавшему к себе. Попутно, погостив у него четыре
дня, я выступил на ученическом закрытом вечере, прочитав «детворе» (от 14 до 18 лет)
десятка два новейших стихов о лесах и озерах эстийских. В Варшаве мы пробыли
ровно три недели, гостя у одного весьма популярного в Польше адвоката - поэта,
переводчика «Евгения Онегина» (целиком, конечно). В Вильно оставались девять дней.
Заезжали еще на два дня в Ревель, где был объявлен мой очередной вечер, на день в
Юрьев к милому поэту Правдину - лектору университета - и на день на курорт под
Юрьевом — Эльва — навестить угасающую в чахотке (лилии алой...) очаровательную
жену видного эстонского лирика, с которым нас связывают, — вот уже десять лет, —
дружеские отношения.
Было радостно вернуться к своим осолнечным в марте снегам под настом, и
легкокрылые - такие женственные - метели вот уже несколько дней, сменяя одна