Целебный яд
Шрифт:
— Сегодня мой брат снова встал не с той ноги! — сказала несколько дней спустя Мигуэла, подсаживаясь к Мюллеру со своим вышиваньем.
— Это тебя не касается! Занимайся своими пяльцами и кухней! — огрызнулся Альфонсо, похлопывая стеком по голенищу сапога.
В столовую вошел дон Косио, и ссора между братом и сестрой прекратилась.
— Мигуэла, Альфонсо! Оставьте нас наедине! — поздоровавшись, сказал дон Косио. — Я хочу поговорить с вами без свидетелей, сеньор Мюллер, — обратился он к естествоиспытателю. — Мне надо вам сказать нечто очень
Мюллер насторожился. Он почти с испугом смотрел на дон Косио. Только что услышанные им слова не предвещали ничего хорошего. После встречи с Вебером нервы его и так были напряжены до крайности, а теперь, очевидно, надо было ожидать какой-то крупной неприятности…
— Я вас слушаю, дон Косио!
Дон Косио налил себе кофе из стоявшего на столе кофейника и с деланным безразличием сказал:
— Вчера меня вызвал к себе министр. Он много говорил о вас. Полиция донесла ему, что вы проявляете большой интерес к хинной коре. Вас часто видят на рынке, где вы не только встречаетесь с торговцами, но и вступаете в разговоры с аррьеро-индейцами. Этот ваш интерес к хинной коре вызвал серьезные подозрения касательно цели вашего приезда в Перу. Что вы на это скажете?
— Все это верно, дон Косио. Но вы сами знаете, что я ботаник и садовод и что я очень интересуюсь флорой Перу. Мой особый интерес к хинному дереву легко объяснить. Где, кроме как в Перу, я могу собрать более точные сведения об этом интересном растении?
— Я так и объяснил министру ваш интерес к хинному дереву, но все же не следует перебарщивать! В отношении хинного дерева мы очень подозрительны. Не забывайте об этом!
— Благодарю вас за совет, дон Косио! Я вам очень признателен!
— Я воспользовался случаем, чтобы изложить министру ваш план о переезде немецких эмигрантов в Перу. Он полностью его одобряет и обещал свое содействие. Как мне кажется, пока что вам опасаться нечего, сеньор Мюллер. А когда вы думаете ехать?
Вопрос дон Косио звучал, как предложение покинуть его дом. По-видимому, хозяин не хотел больше оказывать гостеприимство иностранцу, которым заинтересовался сам министр и который находится на примете у полиции. Мюллер почувствовал, что не имеет права злоупотреблять любезностью дон Косно, проявившего к нему столько внимания. Не дай бог причинить ему какие бы то ни было неприятности! Нет, этого ни в коем случае допустить нельзя!
— Я думаю выехать через несколько дней, дон Косио. Все готово для моего путешествия в Анды!
— Вот и отлично! Я вам дам рекомендательные письма к нашим властям в провинции с просьбой оказать вам необходимое содействие. Прошу вас, не стесняясь, сказать мне, если вам еще что-нибудь нужно! — с этими словами дон Косио допил последний глоток уже остывшего кофе и встал из-за стола. За ним поднялся и гость. Поклонившись хозяину, он вышел в сад.
Через два дня старый Мацука умер от побоев, нанесенных ему Альфонсо.
Пепе был безутешен в своей скорби. Он неподвижно стоял над безжизненным телом отца, в головах которого мерцала маленькая свечка. Пепе не отводил немого страдальческого взора от лица умершего.
Мюллер застал его в полутемной садовой хижине, свет в которую проникал через отверстие маленького оконца. Оно было открыто.
— Довольно, Пепе! Этим делу не поможешь! — сказал ему Мюллер.
Пепе посмотрел на него потускневшим от слез взглядом и еще ниже опустил голову.
— Ты слышишь меня, Пепе? — тронул его за плечо Мюллер.
— Пепе слышит, но Мацука не слышит! — еле шевеля губами прошептал юноша.
— Что же делать, Пепе! Так уж случилось! Ты теперь должен жить вместо Мацуки. Такова жизнь!
— Здесь Пепе тоже умрет, сеньор! Мацука был отец и друг Пепе. Нет Мацука, нет и Пепе!
— Я постараюсь тебе помочь, Пепе! Хочешь мы вместе поедем в Анды? Там ты будешь взбираться на скалы, бродить по лесным чащам. Хочешь, Пепе?
На какое-то мгновение в глазах молодого индейца мелькнула искра жизни, и на губах появилась слабая улыбка. Но она быстро исчезла.
— Злые люди, сеньор! Они оставят Пепе умереть здесь. Пепе никогда не увидит Анды. Пепе умрет сеньор, скоро умрет.
Мюллер присел на табуретку у тела покойного. Он всей душой сочувствовал осиротевшему юноше. В его тихой скорби было что-то величавое. Пепе не гневался на людей, не ненавидел их, а просто изверился и примирился со злом, как с чем-то неизбежным.
— Скажи мне, Пепе, как ты сюда попал? Что ты сделал? За что вас осудили?
Пепе вздохнул, потом медленно повернул голову, посмотрел на Мюллера и тихо начал:
— Высоко в Андах жил Пепе с отцом Мацука и сестрой Амила. Пепе и Мацука работали в серебряный рудник. Амила смотрела за домом. Амила была очень красивая. Надзиратель рудник понравилась Амила. Мацука и Пепе работали в рудник, надзиратель пошел к Амила. Она выгнала надзиратель. Надзиратель выгнал Пепе и Мацука из рудник. Пепе, Мацука и Амила голодные. Зима холодная, нечего есть. Плохо, очень плохо, соньор! — Пепе говорил, запинаясь, стараясь связать отдельные слова в целые предложения, что ему не всегда удавалось. Время от времени он жестикуляцией старался помочь своей речи.
Свечка в головах умершего горела слабым неровным светом, чуть потрескивая.
— А потом что вы сделали, Пепе? Ведь просто так, ни за что, никого не осуждают, — сказал Мюллер, взволнованный грустным рассказом молодого индейца.
Пепе и Мацука пошли на охота за викуньи [37] . Индейцам запрещено убивать викуньи. Надзиратель поймал Пепе и Мацука. Пепе и Мацука бежать из тюрьмы. Надзиратель снова поймал, судья осудил и послал в Лима. Теперь Пепе здесь один, без Мацука. Мацука умер, сеньор, Пепе тоже умрет!
37
Викунья, или вигонь — дикая лама. В Андах они живут целыми стадами.