Цена спокойствия
Шрифт:
— Стой, стой! Замри! — заорала Настя. Истукан тут же замер.
— Твою ж дивизию, — прокряхтела пленница оборотней. — Деточка, что же ты не сказала? Он ведь тебя защищает. Когда эти мрази напала, он активизировался. И сейчас слушается.
— Так я не знала! Я эту штуку недавно нашла!
— Ладно. Попробуй его вернуть туда, где он был. А там разберёмся.
Бондаренко покусала губы, а потом неуверенно сказала:
— Отбой.
Каменное создание не отреагировало. Настя попыталась придать голосу жёсткости:
— Я сказала — отбой! Место! Фу!
Голем неторопливо потопал туда, откуда пришёл, заискрился, а дальше всё произошло в обратном порядке — «тело» разделилось на каменные фрагменты, которые закружились в воздухе, а потом вновь выстроились в цилиндрическом порядке и превратились в безжизненные валуны.
— Разгадка Стоунхенджа найдена. Учёные прошлого офигели бы, если бы узнали, — пробормотала женщина и добавила: — спасибо. За то, что спасла. Как тебя зовут хоть?
— Настя Бондаренко. А вас, тётенька?
— Вероника.
Глава 7.3
Прасковья сокрушённо покачала головой. Кучка пчёл действительно была внушительной — два метра в диаметре и высотой почти до колена. Вот только Ингрид немного ошиблась с «составом» — нашлись здесь и шмели, и осы, и мухи, и даже бабочки. Ведьма подняла несколько трупиков и внимательно их осмотрела.
Ничего необычного — пчёлы как пчёлы, шмели как шмели. Вырай не оставил на них своей печати. Скорее всего, это были не местные существа, а залетевшие с человеческих территорий. Вообще, большинству насекомых лиловый туман никак не мешал — они прекрасно чувствовали себя и на обычной земле, и на потусторонней, и легко возвращались домой, словно мир остался прежним. Хотя, конечно, иногда они менялись под воздействием сверхъестественного пропитания, но из-за их короткого срока жизни людям это почти не доставляло неудобств.
Прасковья не удовлетворилась простым осмотром и воспользовалась магическим зрением. И поняла, что на ладони лежат существа, от прежнего строения которых остались лишь оболочки. Внутри насекомые оказались заполнены какой-то странной волокнистой субстанцией молочного цвета.
Ведьма подула на руку, дождалась, пока мёртвые насекомые спланируют к остальным трупикам, и медленно пошла между грядками, разглядывая всё вокруг то простым, то колдовским взором.
Молочная субстанция пронизывала почву и действительно могла показаться неопытному наблюдателю скопищем то ли червяков, то ли корней. Вся эта непонятная масса тихонько шевелилась и очень, очень медленно росла, то ли уничтожая, то ли поглощая нормальную землю.
— Что же ты такое, и как тебя можно использовать? — пробормотала ведьма и опустилась на корточки. — Совсем ничего живого вокруг себя не оставляешь, да?
Загадочное вещество, конечно же, не отреагировало на вопрос. Но ответом можно было считать состояние островка — за те несколько часов, что Прасковья провела в коммуне, он сильно изменился. Все растения, включая яблони, погибли, и лишь лук не выглядел умирающим. Наоборот, выпустил «стрелки», на которых большая часть цветков уже успела превратиться в семена ярко-лилового цвета. А значит, это не бессмысленное уничтожение жизни, а что-то более сложное, с определённым циклом. Юная ведьма со старой душой сжала висевший на шее амулет и мысленно оформила очертания вопроса.
Ничего не произошло. Могущественный артефакт не отозвался.
— Дрянная девчонка! Мерзкая, гнилая и бесполезная! — прошипела Прасковья, обращаясь к самой себе, а точнее, к вместилищу. — Ещё будучи директором школы я знала, что ты никчемное создание!
Отголоски души Ирины Марушкиной ответили накатывающей злостью. Захотелось кого-нибудь убить или хотя бы напиться водкой. Усилием воли ведьма засунула свои-чужие эмоции поглубже, сосредоточилась и снова обратилась к амулету. Но он всё ещё не реагировал.
Прасковья обречённо вздохнула, села по-турецки прямо на землю, расстроенно поджала губы и решила немного выждать.
С каждым годом ситуация становилась всё более напряжённой. Иногда ведьма творила чары неделями, не сталкиваясь с проблемами, но бывали периоды, когда заклинания срабатывали через раз. Про себя женщина называла это «провалами». Без всяких предпосылок тело вдруг забывало, как пользоваться Силой, а в следующую минуту потоки энергии вновь направлялись туда, куда нужно. И постепенно хорошие периоды становились всё короче, а «провальные» всё длиннее. Дошло до того, что ведьма старалась поменьше колдовать перед учениками, чтобы никто случайно не стал свидетелем конфуза.
Прасковья до сих пор не могла сообразить, в чём дело. С одной стороны, с Выраем взаимодействовало тело — не зря многие нечистые любили лакомиться человеческой плотью, а Высшие чаще всего брали плату кровью или другими биологическими жидкостями. Хотя потусторонние существа вполне могли обходиться животными, правда, не столь охотно. Словно человечина просто-напросто вкуснее.
С другой стороны, Прасковья, не раз менявшая вместилище, могла сказать совершенно точно — колдовство творит душа. Иначе ведьма всякий раз при переселении теряла бы способности.
Но какая-то червоточина в Ире Марушкиной почему-то мешала в полной мере насладиться могуществом. Иногда казалось, что, если бы не бесконечный конденсатор, доставшийся от матери, тот самый древний амулет, благодаря которому несколько десятилетий назад потусторонний и человеческий миры окончательно разделились, то проблемы с чарами были бы ещё катастрофичней. Возможно, душа и тело как-то взаимодействовали, образовывая тонко настроенную систему, и «провалы» в чужих телах были всегда, вот только из-за ограниченного доступа к сверхъестественной энергии ведьма их не замечала. Как человек не замечает проблемы с коленным суставом, пока не пробежит марафон.
Как бы то ни было, положение дел Прасковью совершенно не устраивало, и она придумала выход. Нужно было найти другое вместилище. По разумению старой ведьмы, лучше всего ей бы подошло тело какой-нибудь молодой чародейки, уже инициированной, чтобы весь потенциал был, как на ладони. К сожалению, в ШВИКе ни одной толковой ведьмочки, достойной, того, чтобы принести пользу талантливой наставнице, не было. А вот Сычкова…
Марина Сычкова казалась идеальным вариантом. Мощная, легко обучаемая, здоровая и относительно юная. Тридцать лет для колдуньи — не возраст. Да, жительница Приречья не отличалась особой красотой, но такое дело всегда поправимо, особенно если опыту шлифовки внешности уже четыре сотни лет.