Цена жизни – смерть
Шрифт:
— Вира!
Турецкий поднялся наверх и оглядел поле после битвы.
Насильно спасенный гражданин корчился в судорогах на диване.
Денис закрыл дверь на балкон — от греха подальше, и правильно, подумал Турецкий: выпорхнет — опять его лови, делать больше нечего.
— Вовик? — спросил Турецкий, усаживаясь на стул рядом с диваном.
Гражданин поднял на него глаза. Вполне, кстати, осмысленные, удивленно отметил Турецкий, учитывая его предыдущие ужимки и прыжки.
— А в-н-н-ы-ы-н?
— Мы кто? — догадался Турецкий. — Мы — следователь
— Вовик, — как ни в чем не бывало сказал Вовик и принял сидячее положение. — Надо бы чайку сварганить.
Он стек на пол и начал шарить под диваном. Денис на всякий случай поднялся и изготовился к отражению внезапного нападения. Но Вовик вел себя мирно: из-под дивана он извлек кистевой эспандер, размял руки и потащился на кухню заваривать чай. Денис последовал за ним и, обернувшись к Турецкому, покрутил пальцем у виска.
С чайником Вовик кое-как управился, даже налил себе и гостям, но выпить не успел: его опять скрутило и он осел вдоль стены, выплеснув стакан кипятка себе на грудь и, похоже, не почувствовал этого.
Денис и Турецкий молча наблюдали за ним в течение трех-четырех минут, пока он попеременно рычал и скулил. Вовик пришел в себя так же неожиданно, как и вырубился, и принялся извиняться:
— Сахара нет — рассыпал. Сгущенки хотите?
— А, сгущенки… — улыбнулся Денис понимающе. — Травник?
— Торчал по малолетству. — Вовик закатал штанину по колено и продемонстрировал исколотые вены на щиколотке. — Соскакиваю. Четвертый день пошел. Или третий… Не помню, ломает-по черному.
— Зачем стрелял? — поинтересовался Турецкий. — Ждал кого-нибудь?
— Стрелял?
— Да, стрелял.
Вовик не ответил.
— Ждал кого-нибудь? — переспросил Турецкий и принялся тормошить хозяина квартиры, который, похоже, решил впасть в прострацию. — Боялся того, кого ждал? — подсказал он, не слишком, впрочем, надеясь на успех.
— Шиза, — наконец выдавил Вовик.
— А прыгал с балкона зачем?
— С балкона? — туповато переспросил Вовик. — А… Ну я же говорю: шиза. Ши-за, запаморочение нашло. Я даже специально замок на двери заклинил, чтобы нельзя выйти было. И чтобы войти никто не мог. Иначе в первый же день не удержался бы.
Он отобрал чай у Дениса и проглотил залпом.
— На кой я сдался Генпрокуратуре?
— Мы разыскиваем Евгения Промыслова, Жеку короче. Все подряд отсылают к тебе: Вовик, мол, точно в курсе, — слегка приврал Турецкий. — Так что давай колись по-быстрому, и мы пойдем, даже дверь обратно заколотим, раз уж замок сломали.
Ни слова не говоря, Вовик, шатаясь, направился в спальню, обессиленно рухнул на кровать и вдруг неожиданно выхватил из-под подушки помятую тетрадь и попытался разорвать зубами. Турецкий, внимательно фиксировавший его телодвижения, тут же ударил его ребром ладони по шее. Вовик отключился и выронил тетрадь.
Они подождали еще немного, пока он не придет в себя, но Вовик больше разговаривать не хотел, его начал колотить озноб, и Турецкий решил на время оставить его в покое. В кладовке они с Денисом нашли две подходящие доски, инструмент и еще около получаса провозились, заколачивая дверь накрест снаружи.
— Обратите внимание, Сан Борисыч, — сказал Денис, проверяя конструкцию на прочность, — за время нашего визита, невзирая на многочисленные шумовые эффекты, ни одна живая душа не поинтересовалась, что происходит, я уж не говорю, вызвала милицию.
— И правильно, в задницу милицию, — удовлетворенно ответил Турецкий.
Денис, само собой, не возражал.
— Нужно будет наведаться к нему, — заметил Турецкий, когда они вышли из Вовикова подъезда, — а то еще с голоду помрет, мы же будем виноваты, дверь заколотили.
— Не помрет, у него сухари имеются и сгущенка, — засмеялся Денис, — я проверил. А захочет разнообразия — срежет сантиметров двадцать кабачков с нижнего балкона. К тому же в ломку есть не хочется.
— И все же надо, чтобы из МУРа прислали человека, пусть хоть пару раз в сутки наведывается, под дверью послушает, чтобы он там суицидом не кончил. Промыслов расходы оплачивает, так что на людей не скупись.
— Да не скуплюсь я, дядь Саша! У меня три человека по притонам работают, но пока результатов ноль целых ноль десятых. Промыслов там не появлялся ни после исчезновения, ни вообще. А еще двое клиники проверяют. Вы, кстати, куда сейчас?
— Мне эти наркоши надоели до смерти, — признался Турецкий. — Нужно сменить обстановку и пообщаться с нормальными людьми. И как раз один такой нормальный ждет меня сегодня в час у себя в офисе.
Мятую общую тетрадь с выпадающими страницами, отобранную у Вовика, Турецкий спрятал в портфель. Бегло пролистав, он не понял, как она связана с Промысловым-младшим, а читать было некогда. Ничего, решил он, вечером, за чашечкой кофе или баночкой пива…
10
Дмитрий Коржевский, друг Жеки со студенческих времен, торговал красками.
И лаками. И прочими товарами для строительства и ремонта производства Израиля и Турции. Его офис на Пресне с фасада был разукрашен во все цвета радуги и своим видом лишний раз рекламировал высокое качество предлагаемой продукции, поскольку, не в пример соседним домам, не выглядел облупленным.
На первом этаже располагался магазин с многочисленными продавцами, облаченными в костюмы (бедные люди, в такую-то жару), при галстуках и с бейджами на лацкане. Продавцы торчали каждый у своего стенда и готовы были по первому требованию выдать любую интересующую покупателя информацию. Турецкий оказался в некотором замешательстве, соображая, где именно искать Коржевского, а к нему уже спешила ослепительная брюнетка в столь же строгом и столь же теплом, как и у продавцов мужского пола, костюме, с неизменной бейджей и дежурной, но довольно лучезарной улыбкой: