Центумвир
Шрифт:
Достал телефон из кармана и найдя нужное видео, дал его мне.
Оператор от бога. Трясущаяся камера, снимающая что угодно, но не Никиту воющего на кушетке:
– А-а-а! Нет! Все-е-е! Хва-а-ати-и-ит!
– Держи его! – как-то излишне по-злодейски скомандовал голос Яра за трясущимся кадром.
– Я стану депутатом! Гомосеком! Дровосеком! Да кем угодно, только выключите-е-е! Пожалуйста! Яра, пожалуйста-а! Старый, да че я тебе плохого сделал?!
– Яра, у него слезы! – радостный голос Юры, который, заходясь хохотом, с трудом прижимал к кушетке
– Плотнее прижми, сейчас увеличу мощность. – Довольный голос оператора от бога. – Это в какую сторону крутить крутилку?..
– Фух... – дрожащий голос Никиты.
– Значит в другую сторону. – Мудро заключил Истомин.
– Я-я-яра-а-а!..
И запись оборвалась. Забавный способ отвлечься, когда от напряжения внутри все сжимает до скрежета. В принципе, мне понятно, почему они сошлись. Как в той песне, где поется, что как хорошо, что сегодня все здесь собрались. Я с болезненными щелчками и усилиями заставлю себя переключиться в русло сарказма, эти дальше пошли, но у них и пиздецы круче.
– А тебя не снимали? Или ты не участвовал? – подхватывая заданную тональность и внутри снова усилие, щелчок и все заебись.
И все же почти до осечки, когда он негромко рассмеялся, взял мою руку и поцеловал в ладонь. Усмехнулась, подавляя дрожь и продолжила с интересом пролистывать снимки. Ничего занимательного: бесчисленные документы, машины, госномера, снова документы, паспорта, водительские, дома, строения, помещения, снова бесчисленные бумаги, а потом я. Лондон. Это было в Лондоне. Я лежала на животе в постели в полумраке. Волосы по подушке, одеяло сползло до поясницы. Сердце екнуло. Новое усилие и: блять! Можно же было немного ракурс другой взять, а то у меня рука какая-то толстая здесь!
– С меня и начали, но там неинтересно. – С невозмутимым видом затемнил экран и, забрав у меня телефон, положил на тумбочку со своей стороны, укладываясь на спину и прикрывая глаза ладонью. – Потому что практически сразу как включили электрошок, я с матюками сорвал эту херню и едва не разнес пыточное орудие.
– А Юра? – задумчиво оглядывая его профиль, подавляла желание дождаться, когда уснет, спиздить его телефон и досмотреть, что там еще наснимал этот оператор и фотограф сотого левела. Разумеется, меня интересует только то, чтобы я там не особо страшная была. Только это, интересует, да. – Чего, Юра испугался и отказался, да?
– Да мы его только к этому электрическому стулу привязали, как менты приехали. Пыточная на первом этаже новостройки и рыдания Никиты ввели жильцов в заблуждение, что в четыре утра кого-то убивают в центре похудания. Ну, хотя, почему в заблуждение…
– И что?
– Ничего. Приехали нормальные мужики, мы отпросили их со смены, побухали с ними и разъехались. – Отстранил руку и посмотрел в окно в потолке. – О, это для чего? С богами на прямую линию выходить? Нам надо так же, завтра запущу Вадима с топором на крышу. Или в Вадима
– Центр похудания не «Линия» случаем? – заталкивая поглубже разлившуюся под кожей прохладу, ровно спросила я.
– Вроде бы.
– А у Никиты фамилия Тимирязев, да?
– Угум. – Яр скосил на меня заинтересованный взгляд.
– Ну, вы и суки, Истомин! – расхохоталась я. – Я жену его знаю, на презентации на той неделе познакомилась, классная тетка, – хмыкнула, вспоминая красивую и общительную владелицу сети центров похудания, – ей же немного за пятьдесят всего, или около того. Там ювелирный пластический хирург поработал. И косметологи тоже мастодонты прямо, я так и не поняла, сколько ей лет на самом деле, но явно не те тридцать пять, на которые она выглядит, если взгляд не наметан. Блять, это реально жестко, записать ее в бабули и стебаться над ним!
– Никита был у ее мужа, вроде Вадима у меня. Муж скончался от инфаркта, Тима утешил вдову. Ему было двадцать шесть, когда он женился на женщине, старше его на двадцать с чем-то лет. У нас со Старым был выбор между «продуманом-альфонсом» и «селебрити через постель», но он же наш друг, поэтому всего лишь «бабулин угодник». Удачно вообще на место встал, босса сердце подвело, жена со многими знакома, да и барахло уже нажито. Надо бы с Шевелем поговорить…
Да отстань ты Вадима! – мысленно взмолилась я. Ему и так несладко!
Усилие, щелчок.
Вот только у меня такое могло случится.
Поехать к незнакомым людям в гости, полвечера трястись от криминальных базаров, потом меня выгнали спать, а мой мужик с такими же ебнутыми как он, поехал в центр похудания среди ночи, чтобы потестить насколько там ебашат током, побухал с ментами, которых отпросил со смены, потому что они ему понравились, поплавал в бассейне и это в конце осени, явился под утро пьяный, хуйню какую-то несет, и я, сука, от него в восторге! Причем искренне!
Искренне, Алена, и только на этом сосредоточимся. Потому что одна Лесеподобная реакция и снова ничего не будешь видеть, снова будет дистанция, снова все закрыто, снова начнутся непонятки, отчуждение, потому что я не в курсах насколько все…
Нельзя. Становиться Лесей. Не для того показал. Чтобы видела и знала, что все охуеть как серьезно, чтобы не выедала мозг. Нельзя.
– Яр... – позвала, потому что заслонка сдерживала то, что билось с воем изнутри. Загораживало, но оно все сочилось. Травило.
– Что? – отнял ладонь от глаз и повернул лицо ко мне.
Прикусила губы и, протянув руку, нерешительно коснулась его лба.
– Ты можешь не отвечать. – Тихо произнесла я. – Я никогда больше этой темы не коснусь, я клянусь. – Он молчал, лицо непроницаемо. Сглотнув, негромко продолжила, – это же из-за травмы да? – пересохшими губами, уповая, что поверит, что сама догадалась, а не Вадим слил и у меня сложилось.
Резко перехватил пальцы, прищурено глядя на меня. Сейчас нельзя ошибаться. И я негромко, серьезно произнесла: