Центурион Траяна
Шрифт:
– Если честно, мне домой идти не хочется, – продолжил ликса. – После того как Маюшка вышла замуж, дом вовсе осиротел. Скучно как-то. Только слышно, как супружница с рабами ругается. Но в те дни, что Майя у меня ночует, [63] еще хуже. Такая ругань у них с матушкой, что хоть из дома беги… – Кандид поморщился. – Девочка моя все больше балует. И некому приструнить…
Он выжидательно посмотрел на легионеров. Приск отвернулся, а Кука понимающе хмыкнул.
– Встречали ее… там? – Кандид мотнул головой вправо – за стеной таверны помещался лупанарий, и владел им один из его вольноотпущенников. Ликса обычно делал вид, что к данному заведению никакого отношения не имеет.
63
Обычная форма заключения брака в Древнем Риме, согласно которой жена могла оставаться под опекой отца, но при этом требовалось, чтобы определенное количество ночей супруга ночевала в доме родителей. Заключая такой брак, женщина оставалась куда более самостоятельной.
– Доводилось, – признался Кука. Впрочем, кажется, ни для кого уже не было тайной, где проводила ночи младая матрона.
– Муж-то у нее слабосильный, не обрюхатил красавицу, вот она и чудит. – Кандид говорил таким тоном, будто не он самолично выбирал жениха и выбрал в итоге старого да богатого, мнения дочери не спросив. – Подруги прежние ее сторонятся. Кориолла, как узнала про ночные приключения Маюшки, так с тех пор к нам носа не кажет – сидит у отца в поместье, как будто боится, что Майя ее с собой позовет.
Приск дернулся, как от удара.
– Корнелия… – пробормотал он. – Она, помнится, зимой у тебя в доме проживала.
– А теперь не живет! – вздохнул Кандид. – Так и сказала: не пристало невесте центуриона Валенса жить в доме, где Майя бывает.
Друзья переглянулись. Приск еще больше нахмурился и глянул на ликсу исподлобья.
Тот ничего не заметил и продолжал:
– Ребенок ей нужен, как ребеночек появится, так она угомонится, перестанет чудить.
Заявление более чем спорное, но опять же легионеры ничего не сказали в ответ.
– Кука, ты ей больше других по нраву… Станешь отцом ее ребенка. – Сказано это было без вопросительных интонаций.
– Я? – изумился тот.
– Пятьсот денариев заплачу, если Майя родит.
– Ну, я это… сделать могу. Да только она наверняка плод вытравит.
– Это уж мое дело за ней присмотреть, – заявил отец блудной дочери.
– Договор заключать будем? – спросил Приск и как-то недобро прищурился.
– Договор? – Ликса заерзал на скамье. – Письменный? Нет… На словах сговоримся. Ты, Гай Приск, – свидетель. Как только Майя понесет, я сразу деньги заплачу.
– Если сын родится, доплатишь еще двести, – добавил Приск неожиданно жестко.
У Кандида от такой наглости рот открылся.
– И, кстати, – продолжал Приск. – Разве супруг юной Майи с нашим Кукой сходен чертами?
– Фавст? Нет, ни капельки. Но это неважно. Ну как, сговорились?
– Наш герой приложит все силы. – Приск хлопнул товарища по плечу. – Это он обещает.
– У нас для тебя сообщение, – шепнул Кука, наклоняясь над столом так, что чуть не искупал завязки от плаща в миске с похлебкой.
– От кого? – не понял ликса.
– От Децебала.
– Лично?
– Это вряд ли. – Кука прищурился. – Дело вот в чем: шайки варваров могут в любой момент перейти реку по льду. Две мили до Данубия отсюда, так что прискакать им в канабу не сложнее, чем вознице сделать пару кругов в Большом цирке.
– Ох уж этот разбойный люд – что ни делай, а они все равно плодятся будто клопы.
– В эту зиму появятся не только разбойники, – предрек Приск.
– У тебя что, сведения верные от кого-то? – Ликса завертелся, будто рыбина, угодившая живой на сковороду.
– Приказ есть: к первой ночной страже всем из канабы в лагерь перейти, – сообщил Кука. – Префект лагеря к декуриону канабы сегодня рано утром отправился. Разумеется, смельчаки могут остаться. Но мы не советуем тебе задерживаться. Легионеров в лагере мало, оборонять канабу мы не можем, а вот разместить гражданских в казармах – это пожалуйста.
– Так что же, я должен здесь добро бросить?
– Что сумеешь с собой взять – вези. Но дом даже тебе прихватить не удастся.
– Нет, так не пойдет! – возмутился ликса.
– Твоя воля! Можешь остаться и подождать, когда варвары появятся, – не слишком дружелюбно посоветовал Приск, потом открыл кошелек и выложил на стол шесть золотых: – Сто пятьдесят денариев, как ты просил, – за мальчишку-раба.
Ликса поглядел на прикорнувшего неподалеку парня. Эх, если бы не рука, то его и за две тысячи можно было бы продать! Вот именно – если бы…
– Ладно уж! – Кандид повернулся к писцу. – Давай, составляй договор.
Приск отломил от лепешки половину, поднялся и вместе с недопитым теплым вином поставил перед калекой.
– Ешь, – сказал легионер.
Тот вздрогнул, очнулся, непонимающе уставился на глиняную чашку и кусок хлеба.
– Как тебя звать? – спросил Приск у калеки.
Тот едва не подавился, спешно проглотил недожеванный кусок и сказал:
– Аристей.
– Странное имя для дака.
– Я грек… наверное, – пробормотал юноша. И покосился на Борка, будто ожидал удара.
На его счастье, вольноотпущенник сидел далеко и до раба никак не мог дотянуться.
«Аристей, человек, который появляется и исчезает… Может обратиться вороном», – припомнил Приск рассказанную Геродотом [64] легенду.
64
Геродот Галикарнасский (484–425 гг. до н. э.) – древнегреческий историк, автор первой «Истории».
Грек едва заметно улыбнулся, и Приск понял, что юноша тоже слышал эту историю.
Легионер хотел спросить, что значит это «наверное», но в этот момент дверь в таверну отворилась, и в обеденную залу в клубах морозного пара ввалился невысокий кругленький человечек, с головы до ног закутанный в меховой плащ. Под возмущенные крики обедавших гость неспешно притворил дверь, откинул с головы капюшон и огляделся. У него было румяное улыбчивое лицо и курчавые черные волосы. Массивный нос занимал пол-лица.