Центурион Траяна

Старшинов Александр

– Мы же давно хотели подыскать раба, чтобы в казарме прислуживал.

– У него же только одна рука, не заметил? – хмыкнул Кука. – Отправь его лучше в Томы. Пусть просит милостыню у какого-нибудь храма, куда заглядывают в основном женщины. Хоть бы у храма Дианы или Бендис по-здешнему. Бабы – они жалостливые, будут кидать калеке медяки.

– Он стоил немного, – напомнил Приск.

– Но жрать-то будет как любой другой.

Приск задрал рукав шерстяной туники и птериги кожаной лорики, продемонстрировав красный бугристый шрам.

– Пройди фалькс чуть

глубже, я был бы точь-в-точь таким, как он, – то есть никому не нужным калекой. А ликса по нынешним временам наверняка его оставит в канабе – стеречь свое барахло. То есть на верную смерть. Он – грек, даки его не помилуют.

– Никогда не думал, что ты вот так будешь распускать слюни. Раб должен работать, а этот… – Тут какая-то мысль посетила Куку и заставила его умолкнуть на полуслове. – Эй, парень, поди-ка сюда… Покажи-ка свой шрам.

Раб послушно задрал лохмотья. Плечо было неестественно вывернуто, распухло, но шрамов на коже не проступало.

– Да этот красавчик попросту недавно вывихнул руку, клянусь Геркулесом! – изумился Кука. – Как же ликса этого не понял? Или его сторожевой пес Борк не сообразил?

При имени «Борк» Аристей вздрогнул, как будто Кука кликнул лохматого нумидийского пса, что приучены рвать людскую плоть, – такие охраняли ворота римских крепостей на дакийской земле.

Приск усмехнулся:

– Все ясно: Борк сам вывернул руку парню. А чтоб не получить от хозяина взбучку, сказал, что его продали раненым. Так ведь все и было?

Аристей несколько раз спешно кивнул.

– Тем лучше! – засмеялся Кука. – Тебе достался сильный и крепкий раб почти что задаром. Надо срочно отвести его к медику, чтобы вправил плечо. И как только ты сумел обдурить Кандида! – восхитился Кука. – Ты же у нас самый честный, не врешь, не доносишь, а Кандида надул.

– В чем я соврал? – спросил Приск, и в голосе его мелькнуло раздражение.

– Да нет, ни в чем… Но сообразил, что парень вовсе не калека.

– Нет, не сообразил. Я – не медик.

– Но почему… Нет, но… – Кука окончательно запутался и махнул рукой, так и не задав вопроса.

Приск не стал рассказывать Куке, что видел этого парня несколько лет назад. Здесь же – в канабе Пятого Македонского. Военный трибун Элий Адриан в этой самой таверне рисовал торс Аристея, тогда еще совсем мальчишки, на отбеленной гипсом доске. Возможно, парень сбежал на ту сторону Данубия к дакам. А те дали ему в руки меч и велели: воюй. Или все было не так? Почему-то Приск был уверен, что Аристей никогда не расскажет, как он очутился в партии рабов.

* * *

Видя, что добровольно жители канабы за лагерные стены не торопятся, префект послал в поселок ауксиллариев – гнать взашей всех в лагерь в приказном порядке.

Посланцам префекта велено было говорить, что жители переселяются временно, пока не прояснится обстановка.

Спору нет, стены у канабы имелись и свои, правда, невысокие – из дерева и земли. Точно такие же прежде, во времена Клавдия и Нерона, [65] защищали и сам

лагерь. Но со временем последний обзавелся каменными укреплениями, а канаба так и осталась под защитой деревянного частокола. Имевшимися в лагере силами в случае нашествия канабу было не удержать.

65

За полвека до описываемых событий. Император Тиберий Клавдий (10 г. до н. э. – 54 г. н. э.) – римский император 41–54 гг. н. э. Император Нерон Клавдий Цезарь Август (37–68 гг. н. э.), римский император 54–68 гг. н. э.

Уже темнело, а в лагерь все еще тянулись люди с повозками, тащили корзинки с припасами, клетки с мелкой живностью, мешки с мукой и нехитрым скарбом, на телегах и мулах перевозили добро тех, кто побогаче. Бедняки несли на себе пожитки и малых детей, дети постарше бежали следом, оглашая округу плачем, последними ковыляли старики. Только хозяин винной лавки отказался переезжать, хотя префект предлагал ему в помощь солдат – перенести амфоры с вином. Остались и живущие в канабе геты в надежде, что варвары их не тронут как своих по крови. Глядишь, еще и самим что-то перепадет из брошенного барахла. Многие хозяева оставляли в канабе старых или мало на что годных рабов – стеречь оставшиеся без присмотра дома.

Маленьким царьком вступил в лагерь ликса Кандид – с чадами и домочадцами, с ручными птицами, собаками, кобылами, мулами, повозками, на которых везли мебель и бронзового быка – того самого, на котором восседал во время пирушки сам Кука, а Приск кормил его паштетом.

Кука и Приск, стоявшие в карауле, наблюдали эту картину с высоты стены.

– А ты уверен – ох, не могу, умру сейчас, – начал корчиться от смеха Кука, едва заприметил быка, – ты уверен, что быки не едят паштет? – Воспоминания о славной вечеринке в день их прибытия в Эск уже много лет служили неиссякаемым источником многочисленных шуток в контубернии.

– По-моему, там внизу твоя Майя! – Приск заметил в пестрой толпе знакомую гибкую фигурку. – Гляди, не опоздай, а то кто-нибудь другой получит от папаши твои денарии.

Стемнело, очередная смена караула уже поднималась наверх.

Едва обменявшись паролями со сменщиком, Кука ринулся вниз, живо растолкал беженцев и, не обращая внимания на толстого человека лет пятидесяти с серым больным лицом, увел красотку в барак казармы. Серолицый проводил парочку покорным воловьим взглядом и беззвучно шевельнул губами.

Пришедший следом Приск поздоровался с ликсой.

– А, наш герой! – преувеличенно радостно воскликнул Кандид. – Фавст! – обратился он к зятю. – Этот парень завалил десять варваров в битве при Тапае. Его вот-вот сделают центурионом.

Серолицый Фавст кисло улыбнулся.

– Корнелий, дурень, отказался переезжать! – тут же сообщил Кандид. – Сказал – стены и ворота в усадьбе крепкие, любую осаду выдержат. Ну, ему виднее, он Иерусалим брал, знает толк в укреплениях и осадах.

– Ты видел Корнелия? Когда? – почти закричал Гай.