Цену жизни спроси у смерти
Шрифт:
«Любят же эти типы на себя таинственность напускать! – сердито подумал Журба. – Тоже мне, государственная тайна. Решил оттянуться на Черном море под видом командировки, вот и все обстоятельства». Когда он заговорил, голос его был лишь ненамного дружелюбнее мыслей:
– А какие планы на сегодня? У меня очень много дел.
– Все ваши дела придется отложить до лучших времен.
– Это как понимать? – Журба замер как вкопанный и покосился на Громова через плечо.
Тот подтолкнул его в спину, предлагая тем самым следовать вперед, и вместо того, чтобы ответить, предложил:
– Давайте обсудим все интересующие вас вопросы по дороге.
– По дороге куда?
Они уже спустились по лестнице на первый этаж, и Журба хотел было привычно повернуть к своему кабинету, когда был придержан за плечо и направлен в противоположном направлении – прямиком к выходу из отделения. Просто подконвойный какой-то, а не замначальника следственного отдела РОВД!
Хотел было Журба сказать Громову, чтобы тот не распускал свои длинные кагэбэшные руки, да наткнулся на его взгляд и осекся. Он еще никогда не видел таких светлых глаз. И, пока дивился их цвету, желание грубить исчезло.
– Помните, Вячеслав Игнатьевич, утонувшего мужчину, при котором были обнаружены квитанции на имя Сурина? – спросил Громов, глядя как бы на собеседника, но при этом сквозь него.
– Отчего же не помнить, помню, – пасмурно ответил Журба. – Только дело это закрыто за отсутствием состава преступления. А Сурина в Москву отправили за казенный счет. Смерть в результате несчастного случая, ничего особенного.
Он хотел добавить, что лично руководил расследованием дела по факту гибели Сурина, но придержал язык. Как оказалось, вовремя.
– Ошибаетесь, Вячеслав Игнатьевич, – улыбнулся Громов левой половиной рта. – Дельце-то прелюбопытным оказалось. Вернулось на доследование. Только уже к нам. Догадываетесь, что это означает?
– Что? – быстро спросил Журба.
– А то, что не все так просто.
Информации в таком уточнении было ноль, но Журба с понимающим видом кивнул:
– Ага! Вот как оно обернулось, значится.
– Именно, – подтвердил Громов многозначительно. Его застывшая полуулыбка не сулила ничего хорошего. Никому. – Я хочу, чтобы вы отвезли меня на то место, где был найден труп.
Журба пожал плечами:
– Пожалуйста.
– Спасибо, – ответил Громов без всякого намека на благодарность в тоне.
– Мне нужно по-быстрому уладить один вопрос, а вы пока идите к машине, – сказал Журба, махнув рукой в направлении выхода. – Красные «Жигули» шестой модели. Номер…
– Я знаю. И номер вашей машины мне известен, и то, что не такая уж она и красная. Но мы выйдем отсюда вместе. Так будет надежнее.
Журба, до сих пор не удосужившийся раскошелиться на мобильник, впервые пожалел об этом. То, что на дорогие сигареты не перешел, чтобы понапрасну не пускать сослуживцам пыль в глаза, это правильно. А вот мобильный телефон оказался бы теперь очень кстати. Запереться бы сейчас с трубкой в уборной и известить Минина о неожиданном затруднении. Не о том, конечно, которое все сильнее ощущалось в кишечнике. Обострение гастрита уже не казалось Журбе такой уж серьезной неприятностью.
– Прямо сейчас и едем? – спросил он, как будто выигранные несколько секунд что-то меняли.
– Прямо сейчас, – подтвердил Громов. – Я и вещи с собой захватил. – В подтверждение своим словам он приподнял небольшую, но тяжелую на вид сумку.
«Оружие в ней таскает, – сообразил Журба. – В пиджаке жарко, а с пистолетом за поясом даже вконец обнаглевший эфэсбэшник не станет расхаживать среди бела дня».
Выйдя из здания РОВД первым, он зажмурился, то ли от яркого солнца, то ли от сильной головной боли, которая уже намечалась в области его крепкого милицейского затылка.
Это поездка была не из тех, о которых остаются приятные воспоминания. Всю дорогу Журба напрягался, невпопад переключал скорости и так же невпопад отвечал на вопросы. А когда понял, что осмысленный разговор ему поддержать не удастся, включил на полную громкость любимую кассету и сделал вид, что слушает музыку.
– Блатной романтикой увлекаетесь, Вячеслав Игнатьевич? – усмехнулся Громов, прослушав пару куплетов.
Журбе было не до музыкальных диспутов.
– Слушай, майор, давай на «ты», а? – предложил он и потрогал затылок так осторожно, словно опасался нащупать там свежую шишку. Головная боль усиливалась быстрее, чем жара снаружи.
– Не возражаю, капитан, – ответил Громов, глядя на дорогу перед собой. – Вообще-то я «выкаю» только старшим по званию или тем, кто мне чем-то сильно не нравится.
– А я, значит, нравлюсь? – Журба постарался расслабиться, и это у него частично получилось.
Громов помолчал, как будто обдумывая ответ. Как выяснилось, он просто слушал очередную песню, потому что совершенно некстати заметил:
– Одного не пойму. Почему ворам такие привилегии? Ни разу не слышал песни от имени милиционера. Мол, пострадал безвинно, жизнь моя под откос пошла, прости меня, старушка-мать. – Громов с любопытством посмотрел на Журбу. – А ведь для вашего брата даже специальные зоны существуют, и не одна. Что же вам не поется?
– А другую тему найти нельзя?
Громов воспринял вопрос по-своему.
– Почему же нельзя? – охотно согласился он. – Вот тебе еще одна тема, дарю. Скажем, милицейская мать-старушка перебросила передачу через колючку, он в запретную зону сунулся, а часовой, сука, его из автомата положил. Тоже слезу прошибает. Что, плохая разве песня?
На язык Журбе просился один-единственный ответ: «Какого хрена ты тут раскаркался, чекист залетный!» Подвигав кадыком, словно для того, чтобы как можно аккуратнее проглотить неосторожную фразу, он буркнул:
– На заправку заверну. Бензин почти на нуле, клепать мой болт.
– Разве их не закручивают?
– Кого? – опешил Журба.
– Болты.
Журба снова потрогал затылок, но придумать достойный ответ это не помогло. Подрулив к колонке с 76-м бензином, он затормозил так резко, что ударился грудью о руль. Спутник, как ни странно, почти не шелохнулся, хотя пристегнут ремнем не был. Даже эта мелочь показалась Журбе раздражающей. Достав из кармана пачку сторублевок, он не стал разматывать скрепляющую их зеленую резинку, а просто сорвал ее небрежным жестом и выбросил в окно. Не хотелось ему, чтобы майор заметил, как сильно у него дрожат руки.