Церковь в Империи. Очерки церковной истории эпохи Императора Николая II
Шрифт:
Впрочем, несмотря ни на что, уже сам факт созыва Первого «православно-старообрядческого Всероссийского съезда» заставлял вновь и вновь вспоминать о необходимости проведения реформ в Православной Церкви. «Как неизбежные прямые следствия этого съезда, – писал церковный публицист из газеты “Петербургские ведомости” Дмитриевский, – должны быть, по нашему убеждению:
1) Восстановление патриаршества.
2) Созыв Поместного Собора Русской Церкви.
3) Объединение старообрядчества в Православной Церкви на тех основных началах, как это было до Патриарха Никона».
Требование созвать Собор, прозвучавшее со страниц светской газеты, лишний раз напоминало властям, что избежать обсуждения почти забытых к 1912 г. вопросов о церковном реформировании не удастся. Старообрядческая проблема стала прекрасным поводом для оживления «воспоминаний» о Соборе.
Таким же поводом для многих православных людей стала и подготовка к празднованию 300-летнего юбилея правившего Дома Романовых. Круглая
И в то же время в 1913 г. Государь даровал духовным академиям Москвы, Петербурга, Киева и Казани наименование императорских, приветствовал прославление героя Смутного времени XVII столетия патриарха Гермогена, утвердил решение Святейшего Синода об открытии с 1914–1915 учебного года в Московском Скорбященском монастыре женского богословского института. Но почему же не было напоминаний о Соборе? Очевидно, Собор мог нарушить с такими трудами восстановленное спокойствие, пробудить к активности не только искренних сторонников тесных церковно-государственных связей, но и тех, кто в возвращении к идее соборности усматривал шанс добиться изменения «симфонии властей» в петровском варианте. В условиях относительной стабилизации власти предпочтительным казалось укрепление «внешнего» авторитета Церкви как Церкви главенствующей. Это удобнее было делать, демонстрируя ее крепкие связи с государством. Потому-то члены Святейшего Синода, в своей «Благословенной грамоте» по случаю 300-летнего юбилея и не забыли указать, что «только в неразрывном союзе Церкви с государством – сила и мощь Руси родной».
В 1913 г. в истории Православной Российской Церкви произошло трагическое событие, связанное с насильственным разрешением так называемого «спора об Имени Божием». Краткая история вопроса такова. В 1907 г. появилась книга схимонаха Илариона «На горах Кавказа. Беседа двух старцев-пустынников о внутреннем единении с Господом наших сердец, чрез молитву Иисус Христову, или духовная деятельность современных пустынников». Переизданная в 1910 и в 1912 гг. с одобрения духовной цензуры, книга эта встретила самый горячий отклик в русских скитах на Афоне. Главное, на что обратили внимание иноки, был вывод о. Илариона об Имени Иисуса Христа, которое обоготворялось и о котором заявлялось, что в нем (Имени) находится «Сам Спаситель». Однако эта книга вызвала резкое недовольство архиепископа Волынского Антония (Храповицкого; 1863–1936), инициировавшего в феврале 1912 г. публикацию в журнале «Русский инок» разгромной рецензии на книгу о. Илариона.
На Афоне с подобными суждениями были не согласны: для многих русских иноков, живших на Святой Горе, вывод о слиянии в «умной молитве» Имени Иисуса Христа с Самим Христом был близок и вытекал из собственного опыта. Естественно, резкая критика владыки Антония встретила ответную реакцию афонцев. Лидером «имяславцев» (так стали называть сторонников почитания Имени Божьего) оказался отставной ротмистр иеросхимонах Антоний (Булатович; 1870–1919 гг.). С 1912 г. в России стали появляться статьи о. Антония в защиту Имени Божия. Чем дальше, тем больше события обострялись: в сентябре 1912 г. в спор вмешался Вселенский Патриарх Иоаким III (Деведжи; 1834-?), осудивший взгляды имяславцев.
К 1913 г. ситуация максимально обострилась. Архиепископ Антоний (Храповицкий) в своих полемических статьях стал даже сравнивать имяславцев с хлыстами. Весной 1913 г. Святейший Синод, выслушав доклады владыки Антония, Вологодского архиепископа Никона (Рождественского; 1851–1918) и магистра богословия С.В. Троицкого, присоединился к окончательным их (докладов) выводам, осудив почитателей Имени Божьего. Тогда же на Афон для улаживания конфликта был командирован архиепископ Никон. 5 июня 1913 г. на канонерской лодке владыка причалил к пристани Святой Горы. Когда его увещевания оказались тщетными, 7 июня к решению богословской и церковно-административной проблемы приступили власти светские: была предпринята попытка проверить монашеские паспорта. Это вызвало неповиновение безоружных монахов и, как следствие, прибытие 11 июня на Афон роты солдат. С 14 по 17 июня была произведена перепись: сторонников Святейшего Синода оказалось 661 человек, имяславцев – 517; 360 иноков все-таки к переписи не явились. Чтобы окончательно прекратить «смуту», сторонников о. Илариона (которых оказалось 833 человека!) насильно вывезли в Россию.
Но насилие не привело к водворению порядка: определением от 14–18 февраля 1914 г. Св. Синод поручил Московской синодальной конторе принять к рассмотрению дело о 25 наиболее ревностных защитниках имяславия. Среди них был и иеросхимонах Антоний (Булатович), 25 марта 1914 г. направивший Государю Николаю II письмо в защиту имяславия. «Мы не хотим раскола, – писал о. Антоний, – скорбим о том бедствии, которое ныне постигло нашу Церковь, желали бы, чтобы в Церкви снова наступил мир и всякие догматические споры прекратились, но отступать от исповедания Божества Имени Божия мы не считаем для себя вправе и покориться Св. Синоду считаем за вероотступничество». Государь в ответ отправил письмо на имя Московского митрополита Макария (Парвицкого-Невского; 1835–1926), в котором благоприятно отозвался о имяславцах. В мае 1914 г. Московская синодальная контора сделала два взаимоисключающих отзыва об имяславии: как о ереси-лжеучении и как об учении, в котором «нет оснований к отступлению ради учения об именах Божиих от Православной Церкви». Святейший Синод утвердил первый отзыв, но отсрочил окончательный суд над монахами-имяславцами. Так, вплоть до 1917 г. эта проблема и не была решена, хотя многие богословы и православные миряне искренно поддерживали взгляды имяславцев (им симпатизировала также и императрица Александра Феодоровна). Вопрос об имяславии был включен в повестку дня Поместного Собора 1917–1918 гг., но соборного определения так и не последовало.
В том же 1913 г., когда по всей православной России гремело «афонское дело» имяславцев, Церковь столкнулась и с другой проблемой, не столько богословского, сколько политического характера. Как известно, с 25 сентября по 28 октября 1913 г. в Киеве слушалось громкое «дело» еврея Менделя Бейлиса, обвиняемого в «ритуальном» убийстве христианского мальчика Андрея Ющинского. В качестве экспертов на суд были приглашены выдающиеся православные богословы, профессора духовных академий П.К. Коковцов, П.В. Тихомиров и И.Г. Троицкий. Все профессора единодушно отвергли тезис о «ритуальной» подоплеке «дела», а П.В. Тихомиров даже специально подчеркнул, что, в отличие от Католической, Православная Церковь активного участия в поддержании ритуального обвинения никогда не принимала. Показательно, что выступавший затем в качестве эксперта московский раввин Мазе практически полностью согласился с суждениями, высказанными русскими профессорами. Таким образом, Православная Церковь в лице лучших своих ученых не только отвергла кровавый навет, но и доказала перед всем миром свою богословскую самостоятельность и честность.
В 1906–1917 гг. Православная Российская Церковь активно участвовала и в работе Государственной Думы. Если в Первой и во Второй ее депутатов было совсем немного (соответственно 6 и 13 человек), то в Третьей и Четвертой число клириков-депутатов существенно выросло (соответственно до 44 и 48 человек). Среди них были и архиереи. Если депутаты Государственной Думы первого и второго созывов были в большинстве своем «левыми», то члены Третьей и Четвертой Дум преимущественно сидели на правых скамьях. При этом никаких «клерикальных» устремлений русские священники-депутаты не обнаруживали, участвуя в работах фракций преимущественно консервативного направления. Православную Церковь, впрочем, они не представляли, ее полномочным представителем был обер-прокурор Святейшего Синода, который, как и другие министры, отстаивал «ведомственные» интересы, выступая с думской трибуны. Многие современники уже тогда задавались вопросом: правомерно ли это, ведь депутаты (часть которых была инославной, а часть – и вовсе неверующей) получали право обсуждать церковные дела, т. е. вмешиваться во внутреннюю жизнь Церкви. В то время ответ на этот вопрос был исключительно сложен, и реально разрешить его было можно, лишь реформировав существовавшие в империи церковно-государственные отношения. Без созыва Собора подобное оказывалось невозможно. Круг, как видим, опять замыкался на церковной реформе.
Итак, без преувеличения можно сказать, что с 1913 г. и вплоть до 1917 г. Православная Церковь пребывала в двусмысленном положении: с одной стороны, она продолжала готовиться к созыву Собора, с другой – понимала, что его перспективы неясны и даже сомнительны. После вступления России в августе 1914 г. в мировую войну вопрос о церковной реформе, естественно, был отложен – до лучших времен, которых, однако, Православная Церковь так и не дождалась.
Однако нельзя сказать, что это время— с 1914 по 1917 гг. – было для Православной Церкви России «эпохой застоя», ведь именно тогда имели место две крупные канонизации: 28 июля 1914 г. состоялось прославление мощей святителя Питирима, епископа Тамбовского и 10 июня 1916 г. – прославление святителя Иоанна, митрополита Тобольского и Сибирского (хотя последнее оказалось осложнено конфликтом, возникшим между сменившим В.К. Саблера обер-прокурором Святейшего Синода (в июле-сентябре 1915 г.) А.Д. Самариным (1868–1932) и епископом Варнавой (Накропиным; 1859–1924), другом печально известного Григория Распутина; 1869–1916) [3] .
3
Конфликт стоил А.Д. Самарину обер-прокурорского кресла, но и сменивший его гофмейстер Двора А.Н. Волжин (1860–1933) не сумел проявить себя на этой должности, в августе 1916 г. покинув духовное ведомство. Последним дореволюционным обер-прокурором Св. Синода был действительный статский советник Н.П. Раев (1856–1919), сын митрополита Петербургского Палладия. Этот обер-прокурор пользовался благоволением императорской четы, хотя Государь никогда не воспринимал Раева как серьезное политическое лицо.