Церковная старина в современной России

Мусин Александр Евгеньевич

Похоже, конфликт с самого начала имел и экономическую подоплеку. 17 января 1889 г. А. А. Бобринскому было переправлено отношение Обер-прокурора Синода К. П. Победоносцева министру народного просвещения. Речь шла о жалобе настоятеля, в которой сообщалось, что в процессе раскопок добывается и обычный камень, употребляемый для местных построек, который К. К. Косцюшко-Валюжинич продает для экспедиционных нужд: раньше монастырь был монополистом в продаже строительных материалов с городища.

В последующие годы монастырь не оставил своих попытки вмешаться в ход археологических исследований. Пик конфликта монастырской братии с ИАК пришелся на 1896–1897 гг., когда в Синод посыпались доносы на «католичество» главного археолога и его якобы равнодушие к погребениям похороненных в Херсонесе «православных христиан».

Противостояние не утихло даже тогда, когда в 1897 г. был открыт «храм

с ковчегом», южная часть которого была уничтожена еще в 1860-е гг. при строительстве монастырской гостиницы. На месте престола в серебряном ковчежце константинопольской работы были обнаружены завернутые в истлевшую ткань частицы мощей. Приглашенный К. К. Косцюшко-Валюжиничем на место раскопок архимандрит Александр открыл ковчег в присутствии духовенства и рабочих и торжественно перенес его в новый храм [138] .

138

Отчет ИАК за 1897 г. СПб., 1900. С. 103–105.

12 августа 1899 г. В. Саблер, исполнявший тогда обязанности обер-прокурора Святейшего Синода сообщил в Министерство императорского Двора о ходатайстве епископа Таврического Николая (Зиорова) об учреждении при монастыре церковно-археологического древлехранилища [139] . Он извещал министра, что Синод на своем заседании 16–30 июля признал осуществление этой идеи желательным, однако просил Комиссию сделать соответствующее распоряжение, дабы священные предметы, находимые при раскопках, не были пересылаемы за пределы епархии, а оставались для хранения в учреждаемом в монастыре древлехранилище.

139

РО НА ИИМК РАН, ф. 1, оп. 1, 1899 г., д. 197, л. 2–3.

Этому предшествовало письмо в Синод, написанное самим епископом Николаем еще 26 июня. Извещая, что в процессе раскопок на городище было найдено 37 храмов и многочисленные христианские древности, он отмечал, что многие святыни по личному «усмотрению» Косцюшко-Валюжинича отправляются то в Императорский Эрмитаж, то в Москву, то в другие места. Епископ писал, что «подобное отношение к делу не может быть названо вполне научным». Он предлагал — в целях охранения — создать особое хранилище для откапываемых святынь и таковые ни под каким видом не отдавать в музеи. При этом он предполагал «обойти» ИАК, приглашая в Херсонес специалистов по церковной археологии, в частности Н. Покровского, не предполагая, что тот с 1892 г. был сверхштатным членом Комиссии.

Прежде чем, ответить министру, А. А. Бобринской запросил мнение самого К. К. Косцюшко-Валюжинича. В своем письме тот, оставляя в стороне выдвигаемые против него обвинения, в целом приветствовал идею организации церковного музея в нижнем этаже храм св. Владимира и даже предложил проект положения о нем из 11 пунктов. При этом он выступал за научные правила экспонирования, а не случайное нагромождение отдельных вещей. Отбор вещей должен был производиться непосредственно ИАК, причем настоятель мог ходатайствовать о передачи ему тех или иных предметов. Все вещи, находимые монастырем при производстве хозяйственных работ должны передаваться начальнику склада древностей [140] .

140

РО НА ИИМК РАН, ф. 1, оп. 1, 1899 г., д. 197, л. 5–6 об.

Последняя жалоба епископа, касающаяся недолжного обращения с костными останками, находимыми при исследованиях, по выражению К. К. Косцюшко-Валюжинича, поразила его, «как удар грома в тихий ясный день», поскольку погребения, найденные при раскопках некрополя, свозились на новое место и перезахоранивались.

2 ноября 1899 г. председатель ИАК направил письмо в канцелярию Министерства. В тексте указывалось на сознательные неточности, допущенные епископом в послании в Синод, дабы произвести нужный эффект. Так, не без причины утверждалось, будто бы раскопки в Херсонесе производятся членами некоего Археологического общества: по сути дела, здесь имела место попытка игнорирования Высочайшей воли 12 июня 1887 г. о поручении раскопок в Херсонесе ИАК, т. е. правительственному учреждению. А. А. Бобринской отмечал, что в том же повелении содержалось и распоряжение о том, чтобы добываемые в процессе раскопок древности были

бы максимально доступны для обозрения публикой, что возможно лишь в центральных музеях. С этой точки зрения монастырское древлехранилище представляет очевидное неудобство. При этом монастырь не располагает специально подготовленными научными силами. Все это неминуемо приведет к еще более сильному распылению коллекции и войдет в противоречие со смыслом Высочайшее соизволения. ИАК была согласна на создание склада христианских древностей в качестве отделения при общем складе, которые бы находились под единым руководством [141] .

141

РО НА ИИМК РАН, ф. 1, оп. 1, 1894 г., д. 250, л. 19–22.

Только в 1902 г., когда Херсонес посетили два Николая, Зиоров и Романов, новый епископ Таврический и император, конфликт пошел на убыль. Император высоко оценил найденные археологами древности. В 1903 г. Археологическая комиссия представила в Министерство императорского Двора проект ведения раскопок в Херсонесе на землях, занятых монастырем. Согласно этому документу, доставленному в канцелярию Синода 12 мая, монастырю вменялось в обязанность заблаговременно извещать заведующего раскопами о любых земляных и строительных работах на городище. Представителю Археологической комиссии должна была быть предоставлена возможность вести раскопки на неисследованных участках внутри ограды — при условии, что монастырским постройкам не будет причинено вреда. Все древности, находимые внутри монастырской ограды, должны были передаваться заведующему, монастырю категорически запрещалась их продажа. Предметы, оставшиеся от прежних раскопок и хранящиеся в монастырском складе древностей, должны были быть переданы по описи для хранения в музее комиссии. Кроме этого, монастырю запрещалось устраивать на городище пастбища для скота и свалки мусора и вменялось в обязанность вести надзор за нищими, приходящими за трапезой и ночлегом, с запретом для них раскапывать городище.

На этот документ последовала незамедлительная реакция. В отзыве К. П. Победоносцева от 16 октября, составленном на основе мнения Таврического епископа, указывалось, что в проекте учитывались только интересы заведующего раскопками, лица не православного и «даже не русской национальности». Для устранения имевшихся разногласий предлагалось учредить специальную комиссию из епархиального архиерея, настоятеля монастыря, заведующего раскопками, уполномоченного от Археологической комиссии и члена Симферопольской архивной комиссии. К 15 марта 1904 г. ИАК представила новое положение о раскопках, так никогда обоюдно и не утвержденное [142] .

142

РО НА ИИМК РАН, ф. 1, оп. 1, 1902 г., д. 2а, л. 95–95 об., 97–99 об., 100–100 об., 103–104 об.

Вместе с тем отношения между заведующим раскопками и монастырем не исключали определенного сотрудничества. Находки раскопок первых лет хранились в монастырской гостинице в специально выделенном для этого помещении. Настоятель монастыря архимандрит Иннокентий консультировался с Косцюшко-Валюжиничем относительно мер предосторожности, которые необходимо было соблюдать во время проведения земляных работ при строительстве храма во избежание нарушений предписаний Археологической комиссии [143] .

143

РО НА ИИМК РАН, ф. 1, оп. 1, 1890 г., д. 26, л. 8.

После кончины К. К. Косцюшко-Валюжинича, последовавшей 27 декабря 1907 г., перед Императорской Археологической комиссией встал вопрос о назначении в Херсонес нового заведующего раскопками. В этот момент Обер-прокурора Синода П. Извольский (1863–1928), которого Таврический епископ Алексий (Молчанов) уже проинформировал о грядущих переменах, направляет председателю ИАК А. А. Бобринскому письмо.

Внешним образом оно преследовало цель избежать возможных в будущем конфликтов между ИАК и монастырем, причину которых прокурор и епископ видели следующим образом: покойный Косцюшко-Валюжинич, будучи поляком и католиком, «нередко игнорировал в своих действиях справедливые заявления администрации… монастыря и вообще относился к этой обители без достаточного внимания и уважения», из-за чего и возникали частые недоразумения.