Церковная старина в современной России

Мусин Александр Евгеньевич

В значительной степени все это было связано не только с правовой, но и с канонической безграмотностью, порожденной искажениями церковного сознания. Приходы Русской Православной Церкви Московского Патриархата автоматически рассматривались как «дочерние предприятия» патриархии, что и наделяло их, по аналогии с централизованной организацией, признаками правопреемства. Уже 30 мая—1 июня 1990 г. в Москве состоялась конференция представителей патриархии и деятелей православной культуры под названием «Церковь. Музей. Культура». В ее резолюции единственным законным правопреемником церковных святынь признавалась Русская Церковь в лице Московского Патриархата, который мыслился как юридическое лицо [163] . Стоит сопоставить подобную практику «перераспределения» бывшего церковного имущества с Определением Поместного собора «Об охране церковных святынь» от 12 сентября 1918 г. Здесь соборные отцы указывали, что «храмы и предметы, взятые мирской властью в обладание, могут быть принимаемы на хранение не случайными соединениями лиц, именующих себя православными, а лишь действительными православными на общих церковно-канонических основаниях». Дележ бывшей церковной собственности удивительно похож по формам и последствиям на «дикую приватизацию» начала 1990-х гг., тогда как в конфликтах конца 1990-х — начала 2000-х гг. патриархия и ее структуры действовали в соответствии с практикой «черных рейдерских

поглощений» и «гринмейлерского» шантажа. С середины 2000-х гг. получение патриархией церковной собственности и памятников культуры можно рассматривать как запоздалый вариант «олигархической приватизации», когда государство передает солидную и приносящую доход собственность в руки надежных партнеров, рассчитывая в ответ на всестороннюю политическую лояльность. В то же время строительство новых храмов в сложившихся городских районах справедливо уподобляется горожанами «уплотнительной застройке».

163

Святыни и культура. М., 1992.

Заместитель председателя Комиссии по вопросам религиозных объединений при Правительстве РФ Андрей Себенцов вспоминал, что во время жарких баталий при обсуждении закона СССР о свободе совести весной 1990 г. друзья подарили ему флакон валерьянки с надписью «Средство от юридического лица» [164] . Чиновник отстаивал тогда вполне правовую позицию, что «юридическое лицо» — термин гражданского права, связанный с обособлением имущества, поэтому говорить о юридическом лице Церкви в целом недопустимо: юридическое лицо может быть у московской патриархии как канцелярии патриарха, а не у Московского Патриархата как объединения общин — юридических лиц. Его главные оппоненты митрополиты Ленинградский Алексий (Ридигер) и Смоленский Кирилл (Гундяев), поддержанные председателем Верховного совета СССР Анатолием Лукьяновым, настаивали на обратном. Победили право и здравый смысл, однако со временем патриархия ввела в уставы своих приходов положение, ограничивающее принадлежащие им права пользования и распоряжения церковным имуществом, изобрела «централизованную религиозную организацию» и к 2009 г. фактически лишила приходы прав юридического лица в области распоряжения собственностью.

164

Поздняев М. «Вертикаль Божья». Церковь оказалась на пороге административной реформы // Новые известия. 2005. 5 июля.

Очевидные нарушения закона при передаче объектов культурного наследия разрушали главную составляющую этого процесса — стремление к справедливости. Кризис коснулся и стержня христианской жизни — нравственной сферы. Вместо персональной и соборной ответственности за происходящие перемены и судьбы церковной старины возникала коллективная безответственность, равнодушная или неприязненная по отношению к людям, волею судеб оказавшихся в церковных зданиях. На фоне этой агрессивности, ставящей во главу угла исторический реваншизм и «удовлетворение религиозных потребностей», благодушные рассуждения о том, что «верующих можно понять», лишь подливали масла в огонь. Претензии религиозных организаций начали восприниматься болезненно. Реакция общественности на них становилась жестче, сопровождаясь зачастую резкими антицерковными выпадами. Такие выпады использовалась патриархией как доказательство невменяемости своих оппонентов и необоснованности отказа в передаче бывшей церковной собственности, вызванного неприязненным отношением к религии.

Нарастающий вал требований религиозных общин породил первые робкие сомнения в правильности тех «большевистских методов», которыми восстанавливались попранные большевиками права Церкви. 28 марта 1990 г. в «Литературной газете» появляется открытое письмо деятелей науки и культуры «О будущем наших храмов», одним из инициаторов которого стал реставратор памятников древнерусского искусства Савва Ямщиков. В нем говорилось о необходимости «оказать государственное содействие в повсеместном возвращении Церкви всех выдающихся памятников религиозной культуры и придать им на законодательной основе статус церковных музеев». Требование безусловного отказа от революционных возвратов, разрушающих сложившиеся музейные и реставрационные структуры, о перспективном подходе, сочетающем интересы Церкви, общества и культуры, оказалось не услышанным [165] . Тогда же отреагировали на вышеупомянутое обращение ведущие российские искусствоведы Алексий Комеч, Геннадий Попов и Энгелина Смирнова. В их письме были впервые сформулированы основные причины обеспокоенности интеллигенции процессом безответственной передачи памятников церковной старины религиозным организациям. Формулировки становятся впоследствии хрестоматийными и начинают «кочевать» из одного протеста в другой. Вне музейного опыта и особых условий будет сложно сохранить памятник, а при ежедневной богослужебной эксплуатации станет невозможно достойно его представить. Передача храмов и святынь в непосредственное пользование верующим возможна лишь при гарантиях нормальных условий хранения. В качестве первоочередной меры авторы письма предполагали передачу тех храмов, которые не используются в культурных целях. Иконостасы этих храмов могли формироваться за счет некоторых категорий икон из музейных запасников, а также за счет создания копий. Создание церковно-археологических музеев, которые должны, по мысли их инициаторов, создаваться на основе уже существующих коллекций, рассматривалось как шаг назад. В письме был приведен и список первых утрат и угроз: Успенский собор во Владимире, Успенский собор на Городке в Звенигороде, врата Троицкого собора Александровской слободы и некоторые другие памятники. Чуть позже в Ферапонтовом монастыре при попытке захвата церковных помещений пострадали фрески Дионисия (XV в.).

165

Позднее на ту же тему: Кончин Е. Тучи над Святогорьем // Культура. № 22. 1992. 15 авг.

Процесс возвращения храмов, в котором основную роль играли требования «с мест», грозил стать неконтролируемым, а паства — неуправляемой. Инициативу снизу нужно было заменить регулируемым епископатом процессом, предполагающим проявление «волеизъявления прихожан» в нужном месте и в нужное время. Именно на это время и пришлось избрание на московскую кафедру ленинградского митрополита Алексия (Ридигера), с именем которого будет связана последующая культурная политика патриархии вплоть до его кончины 5 декабря 2008 г. Инициатива в это вопросе в начале 1990-х гг. окончательно перешла от мирян к архиереям.

30 августа 1990 г. патриарх — народный депутат СССР направляет письмо председателю Совета Министров РСФСР Ивану Силаеву [166] . Письмо за исходящим номером 1721 было посвящено централизации вопроса передачи церковной недвижимости. К нему прилагался список храмов, монастырей и предметов культа, о возвращении которых, как явствовало из заголовка, «ходатайствуют епархиальные преосвященные».

Список содержал 544 позиции на всей территории России, из которых значительное число принадлежало 54 музеям. При знакомстве с ним удивляет произвольность в его формировании. Если в Ижевской епархии упоминалось 72 храма, на возвращение которых претендовала епархия, то по всей Москве — только 32. По Кировской епархии таких церквей числилось 51, тогда как православному Новгороду нужно было всего 4 объекта. При этом список в большинстве случаев не содержал указания на то, кем эти храмы и монастыри используются в настоящее время. Часто в общем перечне списка присутствовали «церковная утварь, иконы, царские врата, богослужебные книги и богословская литература, хранящаяся в областном художественном и краеведческом музеях». Епархия в Вологде претендовала на Софийский собор и Кремль, а также Спасо-Прилуцкий монастырь. В Ипатьевском монастыре в Костроме архиерею были нужны лишь Троицкий собор, колокольня и церковь свв. Хрисанфа и Дарьи. В Петербурге это были Александро-Невская лавра, Исаакиевский собор, Казанский собор, храм Спаса на крови, а так же безадресные «церковные дома и здания социального назначения, ранее национализированные». В ряде случаев в списке содержались заведомо недостоверные сведения. Так, сообщалось, что в Хутынском монастыре под Новгородом располагалась «валютная гостиница», хотя всем было известно, что обитель находится в руинированном состоянии.

166

Государственный исторический архив Новгородской области, ф. Р-3686, оп. 10, д. 1882, В-2, т. 3, л. 244–275.

В любом случае, список не был по всем позициям согласован с епархиальными архиереями и тут же оказался пополнен их амбициями. Один из первых конфликтов на этой почве разразился в Петербурге уже в сентябре 1990 г. Новый митрополит Иоанн (Снычев) потребовал вернуть церкви Рождественский собор Смольного монастыря, который не входил в патриарший список и в котором до сих пор располагается концертный зал. Обращение вызвало полемику в прессе и недовольство патриарха. Его интерес к церковному Петербургу в ущерб местному епископу, традиционно назначаемому из числа «благодарных провинциалов» с кругозором сельского священника, был очевиден. В январе 1991 г. патриарх практически согласился с предложением мэра города Анатолия Собчака организовать ставропигию Казанского и Исаакиевского соборов и храма Спаса на крови в виде «особого патриаршего попечения» над ними. Интересно, что тогда патриарх еще считал возможным сосуществование в Казанском соборе действующего храма и Музея русской воинской славы 1812 г., а храм Спаса на крови предложил приписать к Казанскому собору и сделать его музеем русской мозаики [167] .

167

Алексий II, Патриарх Московский и всея Руси. Церковь и духовное возрождение России. Слова, речи, послания, обращения 1990–1998. М., 1999. С. 698–699.

Текст сопроводительного письма патриарха от 30 августа премьеру представляет самостоятельный интерес. Мы присутствуем при продолжении неоконченного диалога. Текст начинается словами «в качестве первого этапа — препровождаю Вам список храмов, которые необходимо вернуть в собственность церкви». При этом предлагалось «долевое участие государства и общественных организаций и фондов» в финансировании восстановительных работ, а также выделение «на все передаваемые объекты через систему материально-технического снабжения РСФСР достаточного количества строительных материалов». В официальных биографиях И. Силаева, с июня 1990 г. по сентябрь 1991 г. занимавшего пост председателя Совета Министров РСФСР, постоянно говорится: «Одним из первых шагов правительства Силаева была инициатива передачи 500 церквей и храмов Русской Православной церкви, которая была поддержана его святейшеством Патриархом Московским и всея Руси Алексием II». Так кому же принадлежала инициатива — председателю или патриарху? Очевидно, у каждой из сторон здесь были свои интересы. Возрождение церковной жизни в сознании большинства россиян связывалось исключительно с открытием храмов. Правительство «шло навстречу пожеланиям народа», одновременно рассчитывая передать «на баланс» церкви многочисленные храмовые здания. К тому же предстояло противостояние российской и союзной бюрократии, и поддержка со стороны «патриарха всего СССР» была важна для исхода этой борьбы. 18 сентября И. Силаев накладывает на письмо резолюцию, обращенную к совминам автономных республик, край- и облисполкомам, Московскому и Ленинградскому горисполкомам: «Прошу рассмотреть и сообщить, в какие сроки можно освободить». После этого премьер задумался и о культуре: «т. Соломину Ю. М. Прошу переговорить». Характерна реакция местных властей на поручение премьера, выразившаяся в практически повсеместном отказе исполнить «московскую волю». Однако в стране назревали более важные для церковной жизни события, чем келейные договоренности между государственной и церковной властью о разделе собственности. Закон СССР «О свободе совести и о религиозных организациях» № 1689–1 был принят 1 октября 1990 г., а 25 октября 1990 г. Верховный Совет России принимает Закон «О свободе вероисповеданий». Они предусматривали возвращение религиозным организациям не только прав юридического лица, но и имущества религиозного назначения на основе договора с государством.

Чуть позже, 25 декабря 1990 г., Верховный Совет принял постановление № 447–1 «О неотложных мерах по сохранению культурного и природного наследия народов РСФСР», подписанное Борисом Ельциным. Местным советам предлагалось (пункт 5) предусмотреть приоритетное право использования культовых зданий по их первоначальному назначению с одновременным отводом земель и строений, необходимых для выполнения религиозными организациями их функций. Порядок передачи государством зданий и культовых предметов религиозным объединениям определяется законодательством РСФСР. Естественным развитием этого постановления становилось совершенствование законодательства, посвященного передаче памятников культуры религиозным организациям и усилению ответственности за порчу и разрушение этих памятников. Однако Россия так и не приняла подобного акта в отличие от СССР. Закон № 2284-I (Д) «Об уголовной и административной ответственности за нарушение законодательства об охране и использовании памятников истории и культуры», подписанный Михаилом Горбачевым 2 июля 1991 г., фактически сразу же утратил силу и не обрел правоприменительной практики на территории России.

Одновременно патриарх обращается в Моссовет с предложением вернуть патриархии 175 церквей и 8 часовен, в которых размещаются 68 культурно-просветительских учреждений, в том числе 28 музеев. Если комиссия Моссовета изначально настаивала на дифференцированном подходе к памятникам, то более радикальный Ленсовет намеревался пойти по пути всеобщей передачи [168] . К июлю 1991 г. из 4578 памятников культового зодчества в РСФСР 900 было передано патриархии, 635 были заняты музеями и учреждениями культуры, 1236 вообще не использовались, а в остальных располагаются мастерские, склады, организации, жилые дома.

168

Семенюк М. Страсти по очищению // Советская Россия. 1991. 6 июня.