Церкви и всадники
Шрифт:
В свою очередь, сообщения о действительном строительстве материального здания порой сопровождаются метафорическим осмыслением его как внутреннего созидания. Виконт Гетенок, задумавший перестроить свой замок, обращается за советом к монахам близлежащего монастыря, чтобы узнать, «… в какой день и час, и на каком основании» ему лучше всего начать свою постройку. Монахи же дают ему на это риторический ответ: «Христос есть всему наилучший фундамент, и что выстроено на нем, не может упасть». Такая фраза может быть понята двояко: во-первых, как моральное наставление, призывающее обратиться от повседневных забот к ценностям веры (в словах явно угадывается евангельская цитата о «надежном камне» в основании дома); во-вторых, как совет выстроить церковь (как следует из грамоты, эти слова нужно трактовать именно так – далее виконт обещает, расширив замок, отдать часть его под приорат монастыря) [178] .
178
Mortet I. № 11. P. 51–52. Евангельская цитата о Христе (вере во Христа) как надежном камне, закладываемом в основание праведных начинаний, – метафора, довольно часто сопровождающая повествование о строительстве церквей. См., например, об основании собора в Хильдесхайме: «Quo decreto Karolus Aulicensis ecclesiae primam fundamenti petram ipse ponens eandem ecclesiam quasi primitias Saxoniae et desudati Christo triumphi titulum fundato supra petram, qui Christus est, celi clavigero dedicavit» (MGH SS. T. 30. Pars 2. P. 941).
Спасение души нередко формулировалось заказчиками в качестве причины, побудившей их к строительству. В некоторых случаях более пространные оговорки дают понять, что речь здесь не только об ожидаемой награде за благое начинание: сам процесс созидания храма осмысливался как преобразующий душу заказчика, приводящий ее в более совершенное состояние. Так, нередко инициатор строительства находит нужным заметить, что ему нравилось заниматься этим делом; что само
179
«Quod, quia etiam in scholis addiscens hoc facere si unquam possem appetebam, libentius complevi» (Abbot Suger on the Abbey Church of Saint-enis and its treasures / Ed. E. Panofsky. Princeton, 1979. P. 42); «Quod quidem et facio, non tamen decenter sufficiens ad donorum amplitudinem, voluntarie tamen conscientie afferens hilaritatem» (Mortet I. P. 83–84).
180
«Ad hujus itaque spiritualis templi non ambigitur pertinere structuram, quisquis ad honorem Dei omnipotentis exteriorem quoque satagit aedificare basilicam». PL. T. 144. Col. 470.
Заказчик старается не только для себя самого, но и для своей семьи: ради спасения душ родственников, как живых, так и усопших – подобные формулы нередко встречаются в документах [181] . При упоминании членов семьи часто специально указывается их единодушие в желании строительства: заказчик принимает решение по их совету, опираясь на их содействие и одобрение [182] . Нечто подобное можно отметить и в отношении церковной (прежде всего монашеской) общины, когда решение аббата сопровождает оговорка «по совету братьев» [183] и деяние свершается в память предшественников. Вовлекая в круг сочувствия и единомыслия (а часто и содействия) своих ближайших спутников и вспоминая об усопших, заказчик делает их соучастниками своего волевого акта, распространяя на них и награду. Кроме того, своим решением он дает возможность мастерам проявить таланты [184] . Начатое им дело побуждает других лиц внести свои пожертвования на строительство. В «Книге о делах, свершенных за время правления» аббата Сугерия особенно ярко описан процесс объединения самых разных людей вокруг создания новой церкви Сен-Дени, и в центре этой сферы притяжения – деятельная личность аббата [185] . В этом отношении заказчик явственно предстает как aedificator – податель доброго примера, способствующего спасению ближних. Здесь можно отметить соприкосновение разобранного выше «внешнего» (в отношении человеческой общности) и «внутреннего» (в отношении души) упорядочивания, одинаково увязанных с возведением здания церкви.
181
«Hanc autem cessionis perpetue donacionem facio, pro redempcione anime mee et patris mei Rogerii et matris mee Aladeir et fratris mei Hugonis et avunculi mei Saxatonis seu omnium parentum meorum sive omnium fidelium defunctuorum» (Дарственная хартия Уно де Гаваре, будущего аббата Муассака, при вступлении его в монастырь. Цит. по: Rupin E. L’abbaye et les clo^itres de Moissac. P., 1897; Treignac, 1981. P. 58); «…pro suorum peccatorum remissione suorumque antesessorum» (Mortet I. P. 295).
182
«…satagente mecum carissimo genitore meo, Huberto, vicecomite Vindocinensium, sed et religiosa matre mea studiosius allaborare incipiente…» (Mortet I. P. 83); «…consentiente uxore sua, Gothelonis ducis filia, restruxit…» (MGH SS, T. 15. Pars 2. P. 962).
183
«…eciam per vestrum commune consilium seculari cellerario ecclesie vestre prioratum constituit…» (Bullaire du pape Calixte II, 1119–1124. Essai de restitution par Ulysse Robert. P., 1891. T. 2. P. 40).
184
Работа мастеров также осмысливается как деяние, ведущее к спасению их душ: «Guillelmus prior… coepit aedificare aecclesiam per manum Petri de Mogono, monachi sui, cui hoc opus pro remedio anime sui injunxerat» (Mortet I. № 33. P. 91).
185
Sugerii liber. P. 43.
Строительство церкви как дар
Строительство церкви осмысливалось его инициатором как дар Богу и святому патрону (если быть точнее – Богу через посредничество святого) – об этом свидетельствуют многие источники, как письменные, так и визуальные. Прежде всего здесь, наверное, стоит вспомнить о надписях. Следуя древнеримской традиции, заказчики раннего Средневековья и эпохи Каролингов нередко оставляли на фасадах зданий (иногда в интерьере – как в Ахенской капелле) пространные посвятительные формулы, где созданный по их воле храм представал как дар. В раннесредневековых надписях действие заказчика бывает прямо передано глаголом «дарю» – offero [186] . В этом действии происходило соединение церкви-личности и церкви-здания: святой как бы принимал творение заказчика и делал его своим. Сам акт этого соединения свершался во время таинства освящения церкви. Визуально же (в сюжетах церковных росписей и рельефов) он представал как передача церкви-произведения заказчиком святому из рук в руки. На таких изображениях заказчик обычно держит в руках уменьшенную модель храма (или той детали, которая обязана ему своим появлением, – алтаря, витража, резной капители), протягивая ее Христу, ангелам или святому патрону церкви. Таков, например, рельеф капители Нотр-Дам дю Пор в Клермон-Ферране, изображающий заказчика Стефана, который протягивает скульптурную деталь ангелу. Изображение сопровождается надписью, не оставляющей сомнений в том, что человек, представленный как даритель, именно заказчик: IN ONORE ST MARIAE STEPHANUS ME FIERI IUSSIT (Стефан приказал сделать меня в честь Святой Марии) [187] .
186
См.: Favreau R. Les commanditaires dans les inscriptions du haut Moyen ^age occidental // Settimane di studio del Centro Italiano di Studi sull’ arto Medioevo. Commitenti e produzione artistico-letteraria nell’ alto medioevo occidentale: 4–10 aprile 1991. Spoleto, 1992. P. 681–727. В этой статье Р. Фавро отмечает, что формулировки с глаголом offero практически исчезают в более позднюю эпоху (VIII–IX вв.), предполагая на этом основании, что акцент в осмыслении действий заказчика постепенно смещается с «дарения» на «созидание», и внимание, ранее сосредоточенное на самом произведении как дарственном приношении, теперь захватывает и самого заказчика, отмечая его творческие усилия. Это соображение, однако, не означает, что осмысление церкви как дара исчезло – так, в отличие от письменных формул, в иконографии каролингского времени изображения заказчиков как дарителей очень распространены.
187
См. подробнее об иконографии изображений заказчиков в разделе «Заказчик как автор».
Строительство церкви и дарения в ее пользу в текстах описываются как благодеяния одного порядка: так, в истории коллегиальной церкви Сент-Обен в Намюре, восстановленной графом Альбером, постройка им монастырских зданий для регулярных каноников и пожертвования недвижимости перечисляются одно за другим в описании благочестивых поступков графа. Здание храма, выстроенное графом заново, дарится им церкви – «святому месту» – точно так же, как земли и прочая недвижимость [188] .
188
MGH SS. T. 15. Pars 2. P. 962–963.
Таким образом, церковь-произведение, интересующая нас как объект приложения активности заказчика, при всем отмечавшемся нами выше синкретизме понятия «церковь» может быть вычленена как отдельная составляющая и в пространственно-временном плане: здание церкви является таковым до оформления «дара» (то есть до освящения храма). Всегда возникавшая необходимость в переосвящении церкви после ее реконструкции может быть рассмотрена и как необходимость закрепления нового или возобновленного дара заказчика.
Строительство церкви и устройство посмертной судьбы
Вернемся к двум упомянутым выше аспектам осмысления действий заказчика: строительство церкви как спасение души и церковь как дар Богу и святому. Эти моменты, как правило, более или менее явным образом связаны в тексте документа: желаемое спасение души ожидается в виде непосредственного воздаяния за дар [189] . Логика do ut des нередко проявляется во вступительных формулах грамот о строительстве церквей, например таких: «…когда мы жертвуем что-либо свое святым местам, то ожидаем воздаяния и правосудия Господа, сказавшего: “Подавайте милостыню, и да будет мир с вами”…» [190] ; в одном из стихов, размещенном Сугерием на алтаре Сен-Дени, он обращается к святому Дионисию с просьбой облегчить его попадание на небеса (camera coeli) в обмен на новое обиталище (novam cameram), выстроенное им для святого [191] .
189
О средневековой традиции обмена материальных даров на спиритуальные, где одним из главных объектов обмена выступает молитва за спасение души, см.: Эксле О.Г. Memoria и мемориальная традиция в раннее Средневековье // Действительность и знание: очерки социальной истории Средневековья. М., 2007. С. 233–269.
190
Mortet I. № 53. P. 178–179.
191
Magne Dionysi, portas aperi Paradisi, Suggeriumque piis protege praesidiis. Quique novam cameram per nos tibi constituisti, In camera coeli nos facias recipi, Et pro praesenti coeli mensa satiari. Significata magis significante placent (Sugerii liber. P. 54).
Спасение после смерти осмысливалось как переход в Царствие Небесное. Земная церковь считалась его прообразом (или образом Небесного Иерусалима из «Откровения» Иоанна Богослова). По всей видимости, эта параллель была естественна и понятна не только адептам ученой культуры, но и всякому человеку, посещавшему мессы и проповеди [192] . Эсхатологическим символизмом были проникнуты многие обычаи и ритуалы Средневековья. Традиция, по которой всякий правоверный христианин должен был упокоиться после смерти если не в самой церкви, то по меньшей мере в прилежащей к ней освященной земле, несет на себе отпечаток этого символизма. Храм, который строил заказчик, был прообразом чаемого им Царствия Небесного. Возводя его, он не просто занимался благодеянием, но и выстраивал модель желаемой судьбы. Нередко заказчик заранее предполагал церковь местом своего будущего упокоения и строил ее именно с такой целью [193] . А если эта цель им и не формулировалась специально, то все равно погребение человека в им лично выстроенном храме казалось современникам наиболее естественным [194] . Символические параллели, подразумевающие взаимосвязь ритуализированных действий в дольнем мире и событий в мире ином, характерны для средневековой культуры (если не сказать – для религиозной культуры вообще). Локализации тела внутри прообраза Царствия Небесного должно было отвечать перемещение бессмертной души в рай. О такой «инсценировке» посмертной судьбы косвенным образом свидетельствуют некоторые exempla – поучительные истории, вставляемые священниками в проповеди. Целая серия этих рассказов посвящена своего рода неверным проекциям – то есть случаям, когда похороненным в церкви оказывался человек, не заслуживший спасения, и это становилось причиной конфликта с потусторонним миром: тело грешника, похороненного в церкви, во время богослужения неведомая сила выкидывала вон из церкви [195] ; призрак ростовщика, похороненного в храме, являлся ее служителям с упреками в том, что, несмотря на «правильное» захоронение, он попал не в рай, а в ад [196] ; святой являлся во сне священнику с требованием удалить тело грешника из церкви [197] и т. д. Нередко смиренность в сознании собственных грехов мешала мирянину претендовать на место внутри церкви, и он завещал хоронить себя в ее преддверии – или такое решение принималось за него [198] .
192
Изображение рая как храма – частый мотив средневекового искусства, присутствующий и в рельефах церкви Сен-Пьер в Ольнэ (на одном из архивольтов портала, в сцене с разумными и неразумными девами). Метафора звучала, судя по всему, и в проповедях. Символика частей церкви как прообраза Небесного Иерусалима разобрана как нечто априорное, в частности, Гонорием Августодунским в популярном богословском сочинении «De gemma animae»: «Per ecclesiam ergo Ecclesia figuratur, quae in ea ad servitium Dei congregatur. Domus haec super petram locatur; et ecclesia super Christum firmam petram fundatur. Quatuor parietibus surgit in altum; et Ecclesia quatuor Evangeliis crescit in altum virtutum. Domus haec ex duris lapidibus construitur, et Ecclesia ex fortibus in fide et operatione colligitur». Mortet II. № 2 P. 14–15; о церковном светильнике (corona), который должен напоминать молящимся о Небесном Иерусалиме: «Corona ob tres causas in templo suspenditur: <…> tertia ut caelestis Hierusalem nobis ad memoriam revocetur, ad cujus figuram facta videtur» (Ibid. P. 16–17). Сопоставление монастыря с Небесным Иерусалимом проводит Дольский архиепископ Бодри при описании аббатства Фекан: «Monasterium altis et decentissimis in altum parietibus, et magna ex parte plumbo coopertum est: porta caeli et palatium ipsius Dei aula illa dicitur et caelesti Hierusalem assimilatur» (Mortet I. № 128. P. 345).
193
Так, к примеру, пишется в хронике о графе Намюра Альбере: «…memor resurrectionis corporis sui, locum hunc sibi requiei elegit…» (MGH SS. T. 15. Pars 2. P. 962); Адемар Шабаннский упоминает об основании Ришаром Нормандским монастыря Св. Троицы в Фекане как будущего места упокоения (Ad'emar de Chabannes. Chronique // L’ an mil. OEuvres de Liutprand, Raoul Glaber, Ad'emar de Chabannes, Adalberon, Helgaud / 'Ed. E. Pognon. P. 167).
194
См. например, сообщение Эйнхарда о погребении Карла: «Сперва сомневались, где его надлежит похоронить, ибо сам он при жизни не оставил об этом никаких распоряжений. Затем все согласились, что нигде для него не найти гробницы достойнее той самой базилики, которую сам он, из любви к Богу и Господу нашему Иисусу Христу и в честь святой Приснодевы Марии, Богородицы построил в том поселении на собственные средства» (цит. по: Историки эпохи Каролингов. С. 30).
195
Index exemplorum. A Handbook of Medieval Religious Tales / F.C. Tubach. Helsinki, 1969. № 1267. P. 102a.
196
Ibid. № 5031. P. 380.
197
Ibid. № 1267. P. 102b.
198
Так, по словам Сугерия, отец Карла Великого Пипин за грехи своего отца Карла Мартелла был похоронен лицом вниз у входа Сен-Дени (Abbot Suger on the Abbey Church of Saint-Denis… P. 45); Адемар Шабаннский пишет о захоронении графа Пуатье и Ангулема Эменона и графа Ангумуа и Перигора Бугрена у входа в базилику Сен-Сибар (Ad'emar de Chabannes. Chronique // L’an mille. Oeuvres de Liutprand, Raoul Glaber, Ad'emar de Chabannes, Adalberon, Helgaud. P., 1947. P. 157–158); графа Пуатье Адемара у подножия церкви Сент-Илер в Пуатье (Ibid., P. 163); граф Гийом VII (знаменитый Гийом-трубадур), отличавшийся гораздо меньшей праведностью и усердием в замаливании грехов в сравнении со своим отцом, был похоронен «в городе Пуатье у нового монастыря» (Мальякский хроникон // Жизнеописания трубадуров / Изд. М.Б. Мейлах. М.,1993. С. 364), тогда как его отец Гийом VI, основатель означенного монастыря, упокоился в самом нефе церкви.
Кроме того, как уже говорилось, возводимая церковь осмысливалась заказчиком как дар, адресованный Богу через посредничество святого. Обмен дарами был важной коммуникативной составляющей в средневековом мире, и общение с миром иным часто выстраивалось по тем же законам [199] . Всякий дар требовал адекватного ответа; сама его форма нередко служила подсказкой тому, каково должно быть воздаяние (вспомним упомянутый выше стих Сугерия: небесное пристанище выспрашивается им в обмен на земное «обиталище», выстроенное для святого). Потому в дарении образа Небесного Иерусалима было заключено и подспудное ожидание возвратного дара в виде действительного Царствия Небесного.
199
О даре как средстве коммуникации не только с людьми, но и с высшими силами см.: Мосс М. Очерк о даре // Мосс М. Общества. Обмен. Личность. М., 1996. С. 103–111 («Подарок людям и подарок богам»).
Итак, мы попытались выявить некоторые глубинные культурные основы, которые проявлялись в деятельности средневековых заказчиков: по меньшей мере они обнаруживают себя в текстах интересующей нас эпохи, представляющих осмысление этого феномена. Выявить их было тем более важно, что в рамках самой средневековой культуры специфика конкретной деятельности заказчика, как правило, не привлекала устойчивого внимания, уступая более глобальному осмыслению его действий как созидания храма. Религиозный характер большинства документов, на которые мы сейчас вынуждены опираться, конечно, во многом определяет характер и ориентиры их повествования. Но поскольку здание церкви – объект, неотделимый от религиозной культуры, такая перспектива осмысления представляется необходимой и для нас. Созидание храма предстает исключительно важным деянием для человека, связанным с осмыслением и внешней репрезентацией как своей индивидуальной судьбы, так и общественной роли. Этот процесс происходит в форме коммуникации с трансцендентным миром: здание является одновременно даром, призванным вызвать благорасположенность вышних сил, и посланием, свидетельствующим о нравственном улучшении созидателя и его усердии в исполнении своей земной роли. Одновременно коммуникативная составляющая присутствует и в отношении к людям. Созидатель церкви вносит порядок в человеческую общность, побуждает многих присоединиться к процессу созидания и – посредством своей деятельности – адресует людям также некоторое послание, характеру которого мы уделим внимание в свое время.