Чакра Фролова
Шрифт:
– Ты кто? – спросил у Фролова первый.
Фролов не придумал ничего лучше, как назвать свою фамилию.
– Я – Фролов.
– А я – Петров. Еще раз спрашиваю, ты – кто?
– Свой, – смутился Фролов, не очень понимая, какого ответа от него ждут. Вопрос «ты – кто?» подразумевал слишком большое количество трактовок. Мужчина, человек, интеллигент, холостяк, млекопитающее, сын, внук, друг – да мало ли!
– И я свой, – сказал первый. – Последний раз спрашиваю, ты – кто?
– Кинорежиссер, – чувствуя, что снова не угадал, сказал Фролов и слегка зажмурился в ожидании удара – ну, раз последний раз спросили.
– Да че ты к нему пристал, Петрович? – встрял второй, оторвавшись наконец от бутылки. – Отведем его к Веселому, и все дела.
– Точно, – неожиданно легко согласился первый. – Пусть Веселый с ним разбирается.
Он сунул два пальца в рот и свистнул куда-то в сторону.
– Че там у вас?! – крикнул он.
– Курево и шоколад! – отозвался кто-то третий. – А у вас?
– Да шипучка со сгущенкой! – проорал второй, демонстративно подняв руку с бутылкой.
– Хорош трезвонить, – сказал первый, отбирая бутылку.
Фролову завели за спину руки и стянули запястья его собственным ремнем. Затем легонько ткнули в живот прикладом.
– Сядь-ка пока.
Все время, покуда разведчики – а их оказалось шесть человек – набивали рюкзаки жратвой и куревом, а после перетаскивали добычу в какой-то лесной схрон, Фролов пытался прийти в себя после ночного происшествия и последствий алкогольного опьянения. Выходило не очень, потому что болела голова и хотелось спать. В какой-то момент он даже не выдержал и прилег на бок. Спать ему, вроде, не запрещали.
Через час разведчики закончили со своими перетаскиваниями и Фролова легонько пнули ногой.
– Ты чего, режиссер? Помер, что ли?
Фролов со сна замотал головой, но сам встать не смог из-за стянутых за спиной рук. Его подняли и сказали, что если он обещает, что не будет кричать, ему не станут завязывать рот. Фролов пообещал, но попросил, чтобы ему связали руки на животе, а то за спиной они уже затекли. Поразмыслив, разведчики выполнили его просьбу. После чего гуськом отправились в путь. Шли долго, петляя какими-то лесными тропками. Вечером устроили привал на полчаса, а глубоко ночью перешли линию фронта. Фролов, конечно, понимал, что линия фронта – величина абстрактная, чай, не государственная граница, чтоб на ней указатели ставить, но все же было странно, когда окружавшие его разведчики вдруг расслабились и принялись друг над дружкой подшучивать. Переход линии фронта оказался более прозаичным, чем Фролов это себе представлял.
– Прорвались, – подмигнул Фролову один из бойцов. – Скоро дома будем. А ты у нас заместо «языка».
– Веселый разберется, – буркнул кто-то сзади, видимо, тот, что пытал Фролова дурацким вопросом «ты кто».
Всю оставшуюся до части дорогу Фролов размышлял о своем ближайшем будущем. Вообще-то дела его были не так уж плохи. На горячий дружеский прием он и не рассчитывал, а то, что его взяли как «языка», так ведь могли и пристрелить. Правда, он сильно сомневался, что с ним «разберутся». В логику военного времени он давно не верил. Особенно его смущал этот Веселый. По школьному опыту он знал, что кличка либо соответствует действительности, либо придумывается от обратного. Например, в их гимназии были Карапуз и Каланча. Так вот если первый действительно был коротконогим и полным, то второй был ему под стать – таким же коротышкой и ни по каким статьям не подходил под кличку Каланча. Так что этот Веселый мог оказаться и вправду веселым, а мог оказаться и мрачным садистом. Пятьдесят на пятьдесят. Кличка – штука хитрая.
Глава 51
Начальник особого отдела дивизии 22-й армии капитан Владимир Петрович Веселый сидел напротив Фролова и жевал дымящуюся папиросу. Изредка затягивался, но все-таки больше жевал. Измятая папиросина гуляла из стороны в сторону, как будто никак не могла пристроиться. Глядя на это равномерное блуждание, похожее на нервное качание маятника, Фролов подумал, что, возможно, это какой-то отвлекающий маневр. Или гипнотизирующая уловка. Может, в особом отделе их так учат раскалывать допрашиваемых. Жертва входит в состояние транса и подписывает любое признание. Но капитан не требовал никакого признания. Он даже не смотрел на Фролова. Просто листал какое-то дело и задумчиво молчал. Фролов тоже молчал – не начинать же первым. Он от нечего делать стал разглядывать небогатое убранство избы, в которой они находились. Она ему напомнила о Невидове и приятно защемила сердце – интересно, как там Никитин? В эту секунду Веселый громко захлопнул папку, отложил ее в сторону и… подмигнул.
– Ну, что, Александр Георгич, поговорим?
Фролов кивнул.
Веселый задавил измочаленную папиросу в щербатом блюдце и достал из пачки новую. Заметив жадный взгляд Фролова, протянул и ему одну. И даже услужливо поднес зажженную спичку.
– А то, знаете ли, у меня от всех этих изменников и паникеров голова уже кругом. Скучные люди… Без фантазии. Один на весь взвод трепался, что война проиграна, другой в освобожденной деревне икону позолоченную спер из местного антирелигиозного музея, третий самострел себе устроил – причем в упор стрельнул, так что вся рука порохом обожжена, а четвертый и того хлеще: решил к немцу перебежать. Ну, решил и решил. Так нет – стал немецкий учить. Чтоб уж наверняка, как говорится. С гарантией. Достал где-то учебник школьный и по ночам шпрехал себе под нос. Но и это ладно бы – так он же еще себе на листочек нужные фразы и слова выписывал. А фразы такие: не стрелять, я ненавижу большевиков, я могу помочь и так далее. Не, ну, хочешь бежать, беги. Но дневник-то зачем вести? Тренируй память, раз такой конспиратор. А потом они все здесь сидят, носами шмыгают, как двоечники в кабинете у директора, а я с ними возись. Думаете, большая радость? К тому же… начнешь такого вот субчика допрашивать, а он двух слов связать не может. Бе, ме… Попробуй тут протокол составь. Нервы-то у меня не железные. Не выдержишь, гаркнешь: «Когда, рядовой такой-то, приняли решение дезертировать?!» – а он только голову в плечи втянет и мычит что-то невнятное. А ведь небось на своем заводе или в колхозе активистом был, с трибуны выступал, мнение свое высказывал, рационализаторские предложения вносил. Вот я и думаю… А может, не было никакого мнения у него, а?
Не дождавшись ответа на этот риторический вопрос, Веселый вдруг разразился хохотом.
Фролов невольно улыбнулся – уж больно заразительным был этот смех.
– И тогда приходится самому все расписывать, а им только на подпись давать. Читать умеют и то хорошо. Хотя попадаются и безграмотные. А вы, как я понял, человек творческий. Кино снимаете. А кино что? Кино – важнейшее из искусств. В общем, я наконец помолчу и послушаю гладкую русскую речь.
Сказано это было без малейшего сарказма или скрытой угрозы. Наоборот, очень добродушно. Иными словами, особист Веселый действительно был веселым. Причем дружелюбно веселым. Что тоже важно. В конце концов, бывают веселые садисты. Он был не из их числа. Что же до фамилии, то в свое время ему, только-только перешедшему в НКВД из комсостава Красной армии по ранению, предлагали сменить легкомысленную фамилию. Но поскольку предлагали, а не требовали, он отказался. Биография у него была идеальная, послужной список тоже неплохой – чего ж стесняться? После некоторых колебаний начальство оставило Веселого в покое. Тем более что новую службу он освоил легко и быстро пошел по карьерной лестнице (в те времена, впрочем, это было в порядке вещей – и поднимались быстро, и падали с такой же скоростью). Кроме того, оказалось, что и фамилия новичка, и его манера ведения допроса располагали арестованного к доверию. А доверие иногда эффективнее угроз.
«Надо же, – подумал Фролов. – И ведь не какой-то там писательский псевдоним типа Артема Веселого, а самая настоящая фамилия. Угораздило ж такого очутиться в особом отделе НКВД, где уместнее звучало что-нибудь вроде Угрюмов или Хмуров».
– А с чего начинать? – спросил Фролов. – Я уже, вроде, представился… Родился в…
– Не, это скучно, – перебил его Веселый. – Это я и потом записать могу. Вот вы, значит, по профессии кинорежиссер?
– Да. Работал на «Белгоскино» в Минске.
– Вот! – обрадовался Веселый. – А что сняли? Может, я видел.
– Не видели, – хмуро буркнул Фролов. Хотел добавить «и не увидите», но не стал.
– Ну ладно. Давайте тогда сразу с 22 июня. Где были? Как узнали о начале войны?
Фролов подробно рассказал о своей командировке, о Никитине, о том, как застряли в Невидове, как туда вошли немцы…
Веселый с огромным интересом слушал рассказ Фролова. Искренне восхищался каждым «сюжетным» поворотом и подталкивал собеседника к новым подробностям.
– Да? – хохотал он. – Так. Ну а вы? А он? А вы?! А они?!?