Чакра Фролова
Шрифт:
Казалось, он доверяет каждому слову, а вопросы задает исключительно из человеческого любопытства. Впрочем, изредка он что-то черкал на листке, но как ни пытался разглядеть Фролов, что именно, так и не смог.
– Значит, этот Фляйшауэр хотел, чтоб вы ему помогли?
– Отчасти, – уклончиво отвечал Фролов. – Но это просто фильм… Мы же никого не предавали.
– Да ну конечно! – восклицал Веселый. – Просто сотрудничали с немцами на почве, так сказать, искусства. Я правильно понимаю?
– Нет, мы не сотрудничали, – упрямо возражал Фролов.
– Ну это я так, образно. Он трудился и вы трудились. Так сказать, сотрудились. То есть сотрудничали.
– Да не сотрудились мы с ним! – нервно отвечал Фролов, вытягивая очередную папиросу из пачки Веселого. – Мы вообще отказались от какого-либо сотрудничества.
– Ну это понятно – с технической точки зрения дело непростое.
– Не поэтому, – гнул свою линию Фролов. – Просто потому что… не хотели.
Странное дело – чем больше подробностей и деталей выкладывал Фролов, чем больше хотел внести в свое повествование неоднозначности и сложности, тем более однозначным и простым все выглядело. И на немцев работали, и с какими-то сомнительными элементами в виде уголовников якшались, и партизанам помогать отказывались.
– Да мы не отказывались, – поправлял особиста Фролов, чувствуя, что веселость последнего имеет какую-то неприятную зацикленность – в шутливой форме все перевирать в сторону легкомысленного, если не сказать, преступно легкомысленного поведения допрашиваемого. – Просто откуда мы знали, где их искать? Да и не просили они у нас ничего.
– А потом, значит, все друг дружку поубивали? Немцы уголовников, и наоборот.
– Ну, получается, так, – кисло согласился Фролов.
– И что же, никто не выжил?
– Наверное, кто-то выжил, но мы-то не знаем. Там живых не было.
– А вы в это время купались?
– Да никто не купался. Я же сказал. Просто Тимофей этот топиться пошел, а невидовцы пошли его спасать.
– А вы с Никитиным…
– За компанию пошли.
– Из любопытства?
– Да, – вздохнул Фролов.
Выглядело это как-то жалко и некрасиво, но ведь так было на самом деле.
– То есть ни свет ни заря встали и пошли смотреть, как человек топится. А я, кстати, понимаю. Какое-никакое, а зрелище. Хлеба и зрелищ, как говорится. У меня у самого был случай. Пошли мы как-то… Но это в другой раз. А уголовники, получается, никого из деревни не выпускали.
– Почему? Выпускали.
– Нет, просто странно, что пока немцы караулили, вы, рискуя жизнью, бежали, а когда беги не хочу, вы пошли на озеро развлекаться.
– Да, странно, – невольно согласился Фролов, но потом опомнился. – Но ведь уголовники – наши, вроде. Чего ж бежать, если враг выбит?
– А что же, в Минск вы уже решили не возвращаться?
– Нет, ну просто прошла пара дней всего, как уголовники немцев выгнали – мы ждали удобного случая.
– Чтобы бежать?
– Ну да.
– Так ведь вы только что сказали – зачем бежать, если враг выбит?
– Сказал. Но… рано или поздно все равно пришлось бы возвращаться в Минск. Мы же просто не сразу поняли, что к чему. Да и как разобрать? Уголовники-то как там очутились? Сами по себе или их специально привезли? Наши они или вроде мародеров? Вот и ждали удобного случая.
– Но какой же может быть удобный случай, если уголовники вас не караулили?
– Ну не знаю… Мы хотели на авто бежать. Ногами-то далеко не убежишь. А наш автомобиль был порезанный, а их грузовик под присмотром.
– А при немцах ногами бежали и ничего. Ох, запутались, Александр Георгич, запутались.
Веселый рассмеялся и шутливо пригрозил пальчиком.
Этот жест Фролову не понравился. Однако он мужественно продолжил рассказ. Но теперь он почти не спотыкался, поскольку понял, что сомнительные детали надо опускать. Не говоря уже о таких крупных просчетах, как съемки немецкого пропагандстского фильма. Они и безо всяких объяснений тянули на измену Родине. Из рассказа также исчез партизан, которого Кучник угостил кулаком в челюсть статуя Сталина, на которой плыл Райзберг, контуженый пассажир в машине, еврейские партизаны, а также Варя с ее немецким офицером. На всякий случай даже Гуревича Фролов упомянул исключительно вскользь – а то выйдет, что они скупщику краденого помогали. Единственное, что проскочило, это несчастный Кучник, улетевший из вагона. Детали со спущенными штанами и сгущенкой Фролов хотел опустить, но без них все выходило либо недостоверным, либо говорило в пользу сознательного прыжка, что было бы подозрительно.
Как ни странно, история с Кучником Веселого не развеселила, а как-то даже огорчила.
– М-да… Вот так живешь, живешь, а потом… а впрочем, что я его заранее хороню, а?
– Да, – неуверенно сказал Фролов. – Хоронить не надо.
Веселый затушил папиросу и выдержал паузу.
– М-да, Александр Георгич… вот что у нас получается. В истории вашей много случайностей и несуразностей. Согласны?
– Согласен, – кивнул Фролов.
– И отпустить я вас вот так просто не могу. Ситуация, сами понимаете, напряженная.
«Так, – подумал Фролов, – не хватало только добраться до своих, чтобы быть расстрелянным».
– А ведь мы у самого Смоленска. И враг движется на нас с угрожающей скоростью.
Сказано было хитро – как будто не фронт движется (а следовательно, и Красная армия под его давлением отступает), а только враг. И Красная армия просто терпеливо ждет, пока он приблизится настолько, чтобы дать ему наконец бой.
– Поверьте, и рад бы вам помочь, но… один раз слабину дашь, второй, а на третий уже меня самого объявят врагом.
«Вот это честно», – подивился Фролов.
– Поэтому я вас… отправлю в тыл – пусть там разбираются. И мой вам совет: если есть свидетели или просто кто-то, кто может за вас поручиться, разыщите их. Дело ваше шаткое – от одного слова может зависеть судьба. И поменьше болтайте про немцев.
«Не расстреляли – уже хорошо», – мысленно успокоил себя Фролов. А напоследок попросил несколько папирос в дорогу.
– А это завсегда, – дружелюбно протянул пачку Веселый.
Тем же днем к Фролову приставили молодого бойца, который проводил кинорежиссера к грузовику с ранеными, затолкал его в кузов и сам залез следом. И всю дорогу, пока они тряслись в кузове, пристально следил за каждым движением Фролова.