Чародейка
Шрифт:
В океане отчаянья единственным лучиком сверкала мысль:
«Не стану чудовищем! Мир без солнца среди хищников не для меня. Я не хочу, не буду так!».
Тихие шаги, шуршащие за спиной. Как дуновение смерти.
Человек их услышать не смог бы. Даже метаморфу услышать такое не по силам. Хотела Джайна того или нет, но проклятие уже распахивало острозубую пасть.
Молодая женщина обернулась к мужу. Слезы кололи горло, мешая не то, что говорить - дышать.
Рай силился сохранять спокойствие. Но новое зрение нежити позволяло девушке за наигранной, подчеркнуто-показной театральностью
– Мы будем рядом, и в жизни, и в смерти, - с задумчивой отстраненностью проговорил он.
– Так, как ты всегда того хотела, светлая моя. Ты подарила мне Тьму - я отблагодарил тебя. – Рай оскалился, по-волчьи. – Мы коронованы черной короной, нам вручила скипетр тьма.
– Нет, - покачала головой Джайна.
– Что «нет»? – передразнил её принц.
Непостижимым образом лицо его выражало страстность, свойственную жизни, и леденящий холод, которого у живых не бывает. По волосам пробегали зеленые блики, напоминавшие недавние зарницы. Такие знакомые, привычные объятия на деле грозили смертью. Джайна отдавала себе в этом отчет.
Она подняла на мужа взгляд.
– Ты никогда меня не любил?
Рай смерил жену задумчивым взглядом:
– В прежние времена ты внушала мне щемящую жалость, нежность и гнетущее чувство вины. Как иначе? Ты же подарила мне все, о чем только может мечтать мужчина. А взамен мне нечего было тебе дать. Подумай сама, – этот новый мир не для тебя. Он жестокий, кровавый и …пошлый. Ты вся такая воздушная, чистенькая, нежная. Как ты станешь жить с мыслью о том, что твоя драгоценная сестричка беленькими ручками разорвала горло твоему папаше? Ведь такая действительность тебя не устроит? Я убиваю тебя не из ненависти, Джайна, - скорее из жалости. Подобный мир создан не для таких, как ты.
Джайна не сводила с него печальных, блестящих от непролитых слез, глаз.
Улыбка сошла с лица Рая:
– Ты умрешь, Джайна.
Ледяное кольцо рук сомкнулось, принося сладостное, замешенное на ужасе, блаженство. Но в следующий момент истому как рукой сняло: острые клыки впились в горло. Мучительная боль яркой вспышкой ворвалась в сознание. Тот, кого она любила убивал её.
Вместе с адреналином душу затопила ярость. Из последних сил Джайна перекинулась. Лапы её пробили грудную клетку, разрывая сердце. Рай дернулся, Джайна перебила ему позвоночник. Тигриные зубы с хрустом сомкнулись на плоти, вырывая огромный кусок. Руки мертвеца, сойдясь на горле зверя, принялись душить. Ни нежить, ни оборотень не рассчитывали вырваться живым. Любовники-враги, - они были беспощадны друг к другу.
Земля под ногами начала расступаться, они проваливались в трясину. Данное обстоятельство не прервало вампирской трапезы, руки Рая по-прежнему сжимали кисти Джайны тяжелыми кандалами.
Ярость, выросшая из попранной любви, топила обоих в глубокой, полной грязи, яме. Но никто не желал отступать. Сплетаясь в единый клубок, они уходили в землю, размытую горестными слезами попранных и забытых богов.
Джайна уцепилась руками за плечи мужа, не давая ему вырваться в последний момент.
Рай захохотал:
– О, моя утратившая разум и чувство грани прелестница! Где же твоя Великая Любовь?
– Тонет в грязном болоте! – Прохрипела Джайна.
Вода, ледяная, грязная, бурлящая, прибывала скоро.
У всего своя цена: у любви, гнева, счастья, мести. Каждый волен выбирать сам, за что умирать. За синее ли небо и за то, чтобы твои дети продолжали смеяться, радуясь жизни. Или же ради смерти ненавистного врага или неверного любовника.
Джайна знала, что её поступок темный и багряно-красный. Но она ни о чем жалела. Язвительный гордый смех не оставлял ей времени на сомнения.
– Джайна!
– Донесся полный животной, непереносимой боли, крик сестры. – Джайна! Не надо! Вернись, вернись, пожалуйста! Я не смогу жить без тебя. Джайна. Джайна! Джай-на!!!
Столько ужаса, ярости, боли разве может поместиться в одном существе?
Тяжело жить, если ампутируют руку или ногу. Но как жить, если часть души берут, отламывают и отбрасывают в сторону?
Горивэя, бедная Горивэя…
«Прости меня, - мысленно обратилась Джайна к сестре. Или к тому, что от неё осталось в результате её фатальной, жуткой ошибки, извращенной любви. – Прости за все. Ничего уже не исправить».
– Не смей, Джайна! Не смей оставлять меня одну! Будь ты проклята! Будь ты проклята! Джайна, вернись!
Джайна попыталась откликнуться, рвануться вверх.
«Вернись! Вернись! Вернись,…».
Вода, земля, грязь, трясина смыкались, вязко, густо, неотвратимо.
Земля – тяжелое одеяло. Укрывшись – его уже не скинуть.
Мозг, отрезанный от кислорода, угасал, порождая картинки, яркие, полные жизни и красок.
– Джайна!
– Горивэя!
Звонкий девичий смех. Яркая, нереально яркая небесная голубизна с легкими облачками. Сестры летят на лошадях, идущих бок о бок, холка к холке, голова к голове. Колени почти касаются друг друга. Ладошки звонко смыкаются, пытаясь одна поймать другую. Горивэя подхватывает поводья и приподнимается в стременах, понукая лошадь увеличить скорость.
– Я не смогу быстрее! – Задыхаясь, кричала Джайна.
– Глупости! Просто пришпорь и следуй за мной!
– Вэя! Я не могу…
Смех, звонкий, заливистый, взлетающий вверх, будто пузырьки в игристом вине. Яркая амазонка мелькает между веток. Джайне приходится прилагать усилия, чтобы не отстать и не потерять лихую всадницу, бездумно несущуюся вперед.
Сухой ритмичный звук дробно бьющих по земле копыт.
Всадница в красном, картинно перелетает через поваленное дерево и поросль густых колючих кустов.
– Слышишь, как поет ветер?
Огненный алый колокол юбки юлой завертелся вокруг ног.
– Вэя!
Красные пятна…
Тяжесть.
Удушье!
Света больше не было.
Дорога может казаться бесконечной. На самом деле у всего есть конец.
Мне хотелось бы верить, что Герда отыщет Кая.
Что не зря был тот путь через холод, беду и слезы.