Чарованная щепка
Шрифт:
В утро вторника комнату отвели для Арис, впервые принесшей готовую тунику-артефакт. Кроили ее на Дария младшего и рассчитывали в дальнейшем провести блестящую демонстрацию в Оружейном приказе.
Вязунья обошла богатыря несколько раз по кругу, изображая большую озабоченность шириною туники и уточняя комфортность посадки. Строго говоря, все детали были ей давно ясны, однако ужасно не хотелось довершать примерку и переходить к следующей задаче, припасенной молодцем лично для нее.
Инициативный Дарий все еще занимался расширением ее маленького ремесла, для каковой цели то и дело требовал заполнять расчерченные листы. В этот
Безусловно, это приносило свои плоды и уже позволяло Арис придирчиво выбирать заказы, но процедура таких отчетов стала тоскливой повинностью. Творческая натура, погруженная в узоры из пряжи и чар, исправно пыталась от нее уворачиваться. Дарий неуклонно эту натуру преследовал, мстительно отмечая про себя, что Виоле-то Базилевне важность составления отчетов доказывать бы не пришлось.
Девица с тоской покосилась на приоткрытую дверь. Путь к побегу был ей предательски отрезан – в утро получения авансового жалования оружейня полнилась кузнецами, скорняками и магами. Стоял плотный гвалт, перекрываемый по временам окликами эконома из казначейской комнаты. Он гневно стучал чарованными костями счет и отделял ладийские луны с великой неохотой, считая Дария старшего не в меру щедрым к бестолковым наемникам.
– Не толпитесь! – лютовал он. – Мзду всем выдам. Кликните пособника для зарядки, у меня счеты зависают.
Многих соработников Арис уже встречала, сумела даже завоевать некоторое признание магов, оказавших помощь в ее трудах. Однако она оставалась редкою девицей в сем оружейном сообществе, так что обращение простоватых коллег порой граничило с развязностью. В последние дни, когда упавший с плеч камень позволил ее красе несколько оправиться и расцвести, взгляды в свою сторону она отмечала чаще.
Наблюдая девицыны поползновения к побегу, молодой купец вздохнул и перешел в тайное наступление: чтобы несколько оживить вязунью, он вежливо осведомился, вполне ли здорова ее матушка.
Арис в самом деле сию минуту потеплела – тема, бывшая прежде самой тяжелой, обернулась приятнейшей. Она не превратилась, конечно, в щебечущую болтушку, но поведала оживленно, что причина болезни была выявлена чудесным образом и о возврате хвори можно не тревожиться.
Об этом Дарий уже знал из гордых историй Виолы, коими она пространно питала его слух на протяжении вчерашней прогулки. Однако коварство скрипки все еще немало его изумляло.
– Кто же хотел вашей матушке такого зла? – не мог он уложить в голове, покуда стягивал тунику.
Арис вполне резонно донимала матушку тем же вопросом – на диво, та не стала закрываться прошлыми тайнами и поведала иную фантастическую историю.
По уверенным словам Леоноры, виною была банальная зависть. В то время, когда она гастролировала со знаменитым оркестром, поражая воображение ценителей музыки по всей империи, ее слава первой скрипки не давала покоя скрипке второй. Талантливая, но не столь утонченная в музыке соперница, похоже, изыскала жестокий способ добиться своего. На прямое вредительство не решилась, но добытые где-то чары для скрипки очень скоро заставили Леонору вернуться под кров избушки, так ничего и не заподозрив.
– Счастье, что Себастьян Базилевич оказался столь чутким, – поделилась Арис. – На волне слухов я выбросила бы цветок, а скрипка могла снова накопить заряд от непрестанного чарования заказов рядом с нею.
– Поэтому принесенные вами тогда лоскуты потребовалось заряжать заново? – припомнил Дарий.
Он чуть было не уронил тунику комком на стул по молодецкой привычке, но хватился и даже показательно вывернул ее перед тем, как отдать вязунье.
– Тогда мы не придали этому значения, – согласилась она. – Странным образом цветок действовал только в первые день или два и больше никак не успел себя проявить. Вторично он стал активен в субботу вечером, хотя я обнаружила это лишь после свадьбы Селены. Тунику мне пришлось заряжать заново.
Девица аккуратно упрятала помянутый артефакт в свою плетеную сумку. Дарий все еще проявлял участие, впрочем, вполне искреннее.
– Ваша матушка еще сможет играть на этой скрипке? – поинтересовался он. – После такого-то предательства.
Арис легко улыбнулась.
– Кажется, она полагает инструмент несчастной жертвой людской злобы и любит его еще больше.
– Кто бы мог подумать, что в мире высокой музыки бурлят столь жгучие страсти, – молодец покачал головой, впечатленный интригой.
– Я убеждала матушку объявить о преступлении в Приказ, – поделилась Арис, – но она лишь твердит "Бог ей судья".
Высокая степень кротости на самом объяснялась все тем же нежеланием Леоноры привлекать внимание к своей персоне.
В тот далекий год, когда она в одночасье стала женой двадцатилетнего царевича Флавия, жизнь показалась ей дивной сказкой – оставалось лишь дождаться окончания войны и вкусить всю выпавшую меру благоденствия. Обнаружив, что скоро станет матерью, Леонора было обеспокоилась грядущим объяснением с опекунами, но вопрос решился непредвиденно: империя назначила эвакуацию. Родные снабдили ее посильными средствами и выпроводили в столицу, намереваясь вскоре устроить свой переезд полноценно и обстоятельно. Им не повезло – край оказался в черте военных действий столь стремительно, что они навсегда остались под углями сгоревшей усадьбы.
В Итирсисе Леонора должна была обратиться к одной теток, почти не кровных за дальностью родства, но, наблюдая растущий живот, предпочла ни на чьи глаза не показываться. Она арендовала скромный дом, до сей поры смутно маячивший в памяти Арис. Тогда они могли еще позволить себе кухарку и няню.
Здесь Леонору догнали вести о пленении мужа и смерти опекунов.
Опуская неисчислимое горе, пережитое юной матерью в одиночку, стоит заметить только сделанный ею вывод: о родившейся дочери царевича не должна прознать ни одна живая душа.
Одно дело – неравный брак и нежеланная невестка. С большой вероятностью Флавий впал бы в немилость двора и был показательно игнорирован. Воспитанный для большой политики, он, пожалуй, пустился бы отстаивать участие в управлении страной, а вот влюбленную женщину с младенцем на руках очень бы устроила тихая семейная жизнь.
Совсем иное – если императрица проведает, что у почти наверняка потерянного сына здесь, в Ладии, осталась законная дочь.
Леонора была вполне убеждена: не успеет она моргнуть и глазом, как последнего родного человека у нее отнимут для воспитания во дворце, а ее саму сошлют в забытую провинцию, только пасторальная сия тишина не будет уже семейной.