Час близнецов
Шрифт:
– Впервые слышу, чтобы металл усыхал, – заинтересовавшись, признался Тассельхоф. – Разве что тут было слишком горячо. Впрочем, это идея. Надо как следует разогреть твои железки, чтобы они расширились, и тогда мы, быть может, сможем засунуть тебя внутрь. А может быть, следует намылить тебя как следует?..
– Заткнись! – прорычал Карамон.
– Я хотел как лучше, – заметил Тас, оскорбленный в лучших чувствах. Затем его лицо снова стало прехитрым. – Так вот, что касается госпожи Крисании... Я дал священную клятву. Могу только, пожалуй, сказать, что она попросила меня поведать ей все, что мне известно о Рейсшине. Я рассказал, и то поручение, которое она мне дала, было связано с моим рассказом. Крисания вообще удивительный человек, Тика, – торжественно продолжал кендер. – Ты, может быть, не заметила этого, но я не слишком религиозен, как, впрочем, и все кендеры. Так вот, вовсе не надо быть глубоко религиозным, чтобы почувствовать в госпоже Крисании истинное добро. К тому же она умна. Может быть, даже умнее Таниса.
Глаза кендера блестели от сознания собственной важности.
– Я думаю, кое-что я могу вам рассказать, – сказал он таинственным шепотом. – У нее есть план! План, как спасти Рейсшина! Бупу – часть этого пиана. Крисания возьмет ее с собой к Пар-Салиану!
Услышав это, даже Карамон посмотрел на Тассельхофа с сомнением. Тика же про себя подумала, что, возможно, Танис и Речной Ветер были правы: Крисания действительно безумна. И все же любое начинание, которое могло помочь Карамону, которое могло дать ему надежду...
Но Карамон, похоже, и сам кое-что решил.
– Понятно. Во всем виноват этот Фис... фисенбе или как там его... – сказал он, неловко поправляя кожаные ремни креплений, врезающиеся в его дряблое тело.
– Этот колдун Фисбен... или Паладайн, он все нам рассказывал. Да и Пар-Салиан тоже кое-что об этом знает... – Лицо Карамона просветлело. – Мы все устроим! Я привезу Рейстлина сюда, как мы и собирались, да, Тика? Он может даже жить в комнате, которую мы для него построили. Мы станем заботиться о нем, ты и я – вместе. В нашем новом доме. Это будет замечательно, просто замечательно!
Глаза Карамона сияли, а Тика боялась даже взглянуть на него. Он говорил так, как говорил прежний Карамон, Карамон, которого она когда-то полюбила...
С трудом сохраняя на лице суровое выражение. Тика резко повернулась и направилась в спальню.
– Я пойду соберу твои вещи... – сказала она.
– Стой! Погоди! – воскликнул Карамон. – Нет! То есть спасибо. Тика. Я сам справлюсь. Может быть, ты лучше... гм-м... соберешь нам в дорогу что-нибудь из еды?
– Я помогу! – вставил Тассельхоф с энтузиазмом и направился на кухню.
– Прекрасно. – Тика протянула руку и схватила кендера за длинный вихор на макушке. – Только не так быстро, Тассельхоф Непоседа. Ты никуда не пойдешь до тех пор, пока не вывернешь свои карманы и кошельки.
Тас протестующе взвыл. Пользуясь всеобщим смятением, Карамон метнулся в спальню и захлопнул за собой дверь. Оказавшись в одиночестве, он, не колеблясь, прошел в угол, схватил вожделенную флягу и поболтал ею над ухом. Суда по звуку, там оставалось еще больше половины. Улыбнувшись самому себе, он затолкал ее на самое дно походного мешка и торопливо прикрыл какой-то мятой рубашкой.
– Эй! Я готов! – крикнул он Тике как можно приветливее.
Ему никто не ответил, и он пошел на поиски.
– Я все собрал! – повторил Карамон, в конце концов выхода на крыльцо.
Это было зрелище! Похищенные драконьи доспехи, в которых он сражался последние месяцы войны, после возвращения в Утеху были им полностью переделаны.
Он поотбивал страшные шипы, отрихтовал вмятины, начистил и отполировал гладкие поверхности, так что доспехи засверкали как новые, совершенно перестав походить на ненавистную броню, в какую были одеты завоеватели. Карамон немало потрудился над ними, прежде чем бережно и с любовью убрал их в сундук, так что они и теперь были в отличном состоянии, чего нельзя было сказать о нем самом.
Между черненой кольчугой, прикрывающей грудь, и широким поясом, которым едва удалось стянуть его расплывшуюся талию, виднелось дюймов шесть живота.
Даже с помощью кендера он не смог затянуть ремни, которые удерживали набедренники, и теперь он был вынужден тащить эту часть доспехов в дорожной котомке. Поднимая щит, Карамон крякнул и с сомнением на него покосился, будто подозревал, что за два года кто-нибудь мог шутки ради утяжелить его свинцовыми болванками. Оружейный пояс не застегивался на животе, и он, пыхтя от напряжения и краснея, кое-как пристроил меч в потертых ножнах за спиной.
Увидев на крыльце Карамона, Тас не выдержал и отвернулся. Сначала ему показалось, что он вот-вот расхохочется, однако выяснилось, что он скорее готов заплакать.
– Я выгляжу как дурак, – пробормотал Карамон, заметив, как поспешно спрятал лицо кендер.
Бупу, выбравшись из лужи, смотрела на него во все глаза. Рот ее приоткрылся.
– Он выглядеть совсем как моя повелитель, Верховный Блоп Пфадж Первый, – вздохнула она.
Тассельхоф мгновенно вспомнил разжиревшего, неряшливого короля племени овражных гномов, из Кзак Царота. Схватив Бупу за плечо, он поспешно затолкал ей в рот кусок хлеба, чтобы она заткнулась. Но было поздно. Видимо, Карамон тоже помнил Пфаджа Первого.
– Ну, все! – прорычал он, и лицо его стало багрово-красным. В ярости он отшвырнул свой щит на крыльцо. – Я никуда не еду! С самого начала это была дурацкая затея!
Он с укором покосился на Тику и, повернувшись, попытался вернуться в дом.
Но Тика загородила ему дорогу.
– Нет, – сказала она негромко, – ты больше не войдешь в мой дом, Карамон, до тех пор, пока не вернешься из похода одним целым человеком.
– Да, он здесь чрезвычайно много. Хватит на целый три, – пробормотала Бупу с набитым ртом.
Тас поспешно затолкал ей в рот еще одну горбушку.
– Ты ничего не понимаешь! – отрезал Карамон свирепо и положил ей руку на плечо. – Прочь с дороги. Тика!
– Выслушай меня, Карамон, – сказала она непреклонно. В ее негромком голосе звучал металл. Положив руку на грудь мужа. Тика серьезно посмотрела на него снизу вверх. – Помнишь, однажды ты предложил Рейсшину последовать за ним во тьму?
Карамон сглотнул, побледнел и молча кивнул.
– Он отказался, – спокойно продолжала Тика. – Он сказал тогда, что это будет означать твою гибель. Но разве ты не видишь, Карамон, разве ты не видишь, что ты последовал за ним во тьму Ты уже умираешь с каждым днем, с каждой минутой. Рейстлин велел тебе идти своим путем и предоставить ему право пойти своим. Но ты не прислушался к нему. Ты идешь двумя путями сразу, Карамон. Одна твоя половина уходит во тьму, а вторая пытается утопить в вине ужас и боль, которые ты там видишь.