Час, когда придет Зуев

Партыка Кирилл

— Проспал, что ли, Егорыч? Не похоже на него. Ладно, надо двигать в тепло, там разберемся.

Взваливая на спину свой груз, Волин оглянулся и вздрогнул Позади маслянисто поблескивали рельсы, а дальше взгляд упирался в черную стену ночи, подпертую стволами недалекой лесной опушки. Минуту назад все это скрывал застывший у перрона состав. Но теперь его не было. Поезд исчез, прокрался на цыпочках за их спинами, хитро посмеиваясь и не издав ни звука.

— Не понял, — удивился Лобанов, тоже глянув через плечо.

— Может, это такой акустический эффект? Мороз, снег, тайга близко. — Алексей почувствовал, как ночной холод вдруг проник

под ватник и зябко расползся по спине.

— Специалист! Наоборот должно было греметь, как бетономешалка. — Лобанов был тоже заметно обескуражен. — Ладно, черт с ним. Пошли.

Сергей повернулся и побрел к старому двухэтажному зданию вокзала. Стеклянная арка его фасада теплилась жидким электрическим светом.

Волин потащился следом, глядя на неровные борозды в снегу, оставляемые сапогами друга. Алексею пришло в голову, что, в сущности, это и есть начало восхождения к вознесшейся в упоительный ветреный простор вершине, на которую он так стремился.

Но радостное настроение почему-то не приходило. Вместо него в груди стальной пружиной все туже закручивалась тревога и росло невнятное предчувствие чего-то недоброго. Алексей вдруг отметил, что за все это время не увидел на перроне ни одного человека. Он огляделся. Да. Кажется, этот никому не нужный поезд промелькнул мимо станции, словно призрак. Никто не вышел к его прибытию и никто не сошел с него во время короткой стоянки. Искрящееся ватное одеяло снега, укрывшее перрон, оставалось гладким и нетронутым. Его уродовали лишь две колеи, пропаханные сапогами друзей. Волин потряс головой и украдкой ущипнул себя за ухо, желая убедиться, что это не продолжение томительного дорожного сна. Мочка отозвалась болью, но вокруг ничего не изменилось.

Когда Лобанов с лязгом распахнул массивную, подернутую инеем дверь вокзала, Алексей еще раз огляделся по сторонам, а потом поднял голову. Должно быть, тучи все еще не разошлись, потому что ни звезд, ни луны он не увидел.

Вскоре выяснилось, что в этих краях железнодорожная станция — не самое оживленное место: Полутемный, просторный, во всю высоту здания зал, на уровне второго этажа опоясанный таинственной галереей, был тих и безлюден. Посередине его выстроились в несколько рядов скамьи из гнутой фанеры, а справа и слева тускло светились зашторенные оконца с надписями: «касса», «справка», «дежурный по вокзалу». Быть может, когда-то здесь в очереди за билетами толпились пассажиры, досаждали дежурному бестолковыми вопросами. Но те времена давно миновали. По отчетливым признакам унылой заброшенности нетрудно было догадаться, что тишина и безлюдье обосновались здесь давно и надолго.

Оставив вещи на желтой скамье, изукрашенной корявой резьбой «памятных» надписей, Волин и Лобанов обследовали зал и примыкающие к нему помещения, подергали запертые двери, постучали в отгородившиеся шторами окошки касс, но нигде не обнаружили ни одной живой души. Лобанов даже, повысив голос, воззвал:

— Хозяева, ау-у!..

Хозяева не откликнулись. По полу, выложенному крупными истертыми плитками старого паркета, тянуло сквозняком, старое деревянное здание чуть слышно поскрипывало и вздыхало. На галерее Волину почудились чьи-то шаги, он вздрогнул и задрал голову, но там, по-видимому, тоже просто гулял ветер. Зато их собственная поступь раскатывалась по залу многоголосым эхом, которое бормотало и перешептывалось под высокими сводами, подолгу не желая умолкать. От этого Алексей нервно озирался и поеживался.

Вдруг

Лобанов издал торжествующий крик и ринулся между рядами скамеек, потому что в полутемном закутке его зоркому взгляду открылся телефон-автомат.

— Щас ты у меня, Егорыч, проснесси, — приговаривал Сергей, срывая трубку и накручивая диск, — щас ты из койки-то выпрыгнешь!

Волин, окрыленный надеждой, поспешил к приятелю.

На том конце провода отозвались почти сразу.

— Егорыч, ты?! — заорал Сергей так, что зал ожидания мгновенно наполнился многоголосым уханьем и болботанием. — Спишь, лицо твое неприятное! А мы тут припухаем!.. Что?.. Какой крематорий?! Я звоню на квартиру. — Он зло ударил по рычагу. — Шутники! — И опять крутанул диск. Потом отнял трубку от уха, недоуменно осмотрел ее, подул в наушник.

— Что еще опять? — нетерпеливо осведомился Волин.

— Сперва не туда попал, потом вообще тишина.

Лобанов снова набросился на аппарат. Но через несколько минут, едва не обломив рычаг, повесил трубку на место.

— Нету связи. Кончилась.

— Вот черт, невезенье!

— Попозже брякнем, может, восстановится. — Лобанов отошел.

Волин тоже повернулся спиной к капризному автомату и вдруг замер. Позади ему отчетливо послышалось совсем тихое, похожее за мышиный писк хихиканье, гадкое, глумливое и какое-то мультяшечное, будто даже не человеком производимое. Алексей резко обернулся в надежде, что это просто шутит свои шутки причудливое вокзальное эхо. Но звук не утихал, и от него волосы зашевелились у Алексея на голове. Волин сразу догадался, откуда доносится гаденький смешок, хоть поверить в это было трудно. Его издавала трубка, висевшая на рычаге оглохшего телефона.

Она даже слегка покачивалась, будто искоса, издевательски поглядывая на оторопевшего Алексея. Какой-то мелкий пакостный тролль прятался в ней и веселился неизвестно отчего, может быть в предвкушении неведомой беды, подстерегавшей приезжих на вымершем вокзале.

Волин судорожно шагнул вперед, рывком сдернул чертову трубку и поднес ее к уху.

При этом он зажмурился, словно в ожидании удара или укуса. Но эбонитовый наушник был плотно набит глухой спрессованной тишиной, сквозь которую не пробивались даже обычные для поврежденной линии потрескивания. Прикрыв глаза, Волин с минуту вслушивался в эту устойчивую немоту, а потом повесил трубку на место. «Не охота мне нужна, а седуксен». Он направился в центр зала.

— Мы в восхищении, — заявил Лобанов, усаживаясь на скамью и демонстративно закуривая.

— Мессир в восхищении, — согласился Волин и плюхнулся рядом. — Но курить все равно не полагается. Что тебе здесь, нехорошая квартира?

— Она самая, — подтвердил Сергей. — Гнуснейшая, можно сказать. И хозяева у нее поганые.

Они посидели молча.

— Что же это с Егорычем стряслось? — Лобанову надоело рассматривать паркетный пол. — И куда железнодорожные деятели подевались? Унесло на летающей тарелке?

— Смейся! Так до утра здесь и будем торчать?

— Ну, можно пойти вырыть берлогу в сугробе.

— А далеко твой друг любезный живет? Может, нанесем поздний визит?

Лобанов с сомнением глянул на громоздкое походное снаряжение, зевнул.

— Не близко. Нет, не потащимся среди ночи. Не помрем до утра, а там ох уж я его и разыщу!.. Хотя, может, случилось что.

Сплюнув, Алексей начал прикидывать, как бы поудобнее завалиться на скамью.

Заметив это, Лобанов сунулся к вещам.