Час пробил
Шрифт:
В этот момент ему становится ясно: у них уже общее прошлое, общие взгляды, они на многое смотрят одинаково. Приглашая ее поехать, он не рассчитывал, что так случится. Даже опасался такого исхода. Как, впрочем, и отчуждения. То есть любого мыслимого завершения их романа — и положительного, и отрицательного.
Зато после биллиарда он выиграл. В пинг-понг! (По дороге обнаружился свободный столик, а Андрей жаждал реванша.) Лихов не любил, когда пинг-понг его студенческих лет называли теннисом, застенчиво опуская якобы принижающее его слово «настольный». С ним играла совсем молоденькая
Лихов выиграл два раза, положил ракетку на стол, поклонился и сказал:
— Спасибо за доставленное удовольствие. Вы — прекрасный партнер.
— Неужели? — вырвалось у нее. Она, вспыхнула и растерянно добавила: — Большое спасибо!
После победы, хотя и нетрудной, Андрей предложил пройтись. Они гуляли по аллее, густо усыпанной сухими сосновыми иголками. Справа тянулся пляж, слева кусты туи. Прошло полчаса: игра в пинг-понг казалась далеким прошлым. Вдруг Наташа со странной интонацией заметила:
— Видишь! Тебе еще большое спасибо говорят. Молоденькие девочки…
— Вижу…
Лихов шел и думал: «Что ни говори, а чертовски приятно, когда тебя ревнуют. Казалось бы, проявление низменных страстей и как там еще все это называют. А вот ведь как получается. Беда с этими низменными страстями».
На аллею выскочил лохматый фокстерьер с квадратной мордой и тремя медалями — двумя золотыми и одной серебряной— на ошейнике. Лихов остановился, посмотрел на собачонку.
— Таких фоксов, по-твоему, обожают?
— Таких тоже…
Странные вещи происходят с собаками. Один приятель рассказал Лихову: завел себе пуделя и пробил ему медаль — то ли по блату, то ли за деньги, сейчас это неважно, — одним словом, пудель этот стал чрезвычайно уважаемой личностью среди пуделиного народа. «И вот, — огорчался приятель, — представляешь, моему пуделю, если он кого-нибудь покроет, платят сорок пять рублей. А мне?.. И трояка никто не даст. А я, между прочим, доктор наук. Вот и пойми, что к чему на этом свете».
Наташа присела, взяла морду фокса в ладони и указательным пальцем дотронулась до влажного холодного носа.
— Осторожнее! Он у нас серьезный парень. Может и тяпнуть!
На аллею вышел дородный мужчина в темных очках, с лицом, побитым оспой, живот у него начинался прямо от шеи. Наташа поднялась, виновато улыбнулась хозяину собаки. Фокс стал тереться о ее ноги. Лихов не останавливался
и
— Как бы я хотел оказаться на месте моего пса!
«Это нетрудно устроить», — с холодной яростью рассудил Лихов: слух у него был тонким. Он круто развернулся на месте. Наташа уже бежала к нему. «Скажет или нет? — думал он. — Наверное, нет. Мораль служанки Лиззи Шо. Та чистосердечно призналась: если бы кто-то ее изнасиловал, никогда и никому бы не сказала. Но Лиззи окружают вздорные, совсем чужие и недоброжелательные люди. Я-то Наталье свой человек, близкий. Почему бы не сказать?» Он не выдержал:
— Синька! Ты мне доверяешь?
Он называл ее Синькой по фамилии Синельникова, называл, когда злился или когда она вызывала у него чувство всепоглощающей, даже чуть сентиментальной симпатии.
— С чего вдруг сомнения?
— Да так, — Лихов поддал ногой мягкую продолговатую шишку, — да так…
Приближалась сосна. Одинокая, с облупленным стволом и малюсенькой чахлой кроной, вознесенной на самую верхушку. Обычно они доходили до этого места и поворачивали назад. Сосна была выше всех и стояла на отшибе, выделяясь среди других и не боясь выделяться.
Лихов остановился и прочел какое-то четверостишие по-немецки.
— Знаешь, что это? — Он оперся о ствол, привлек спутницу к себе.
— Не-а. — Она смотрела ему в глаза. Шумели сосны, ветер гонял по пляжу какие-то бумажки, в воздухе пахло солнцем…
— Знаменитое стихотворение Гейне «Сосна и пальма». Смысл его в том, понимаешь, что отчуждение двоих…
Он оборвал фразу на полуслове. Ну кто же объясняет смысл стиха?
— Андрюш! Андрюш! Помнишь, Элеонора включила радио, передавали про собаку англичанина Джона Грея, которая четырнадцать лет ходила к нему на могилу? Помнишь?
Лихов кивнул.
— Тоже был терьер?
— Тоже. — Он внимательно слушал.
— Неужели собака вот этого, с рябым лицом, ходила бы на его могилу четырнадцать лет?
За время их отдыха Лихов еще никогда не испытывал к ней, такой признательности.
— Не ходила бы. Точно знаю!
— Совершенно точно?
Совершенно.
Наташа запрокинула голову. Высоко в небе плыли маленькие рваные облака, искрилось море, жаркое полуденное марево дрожало меж стволов.
— Мне никогда еще не было так хорошо. Мой первый настоящий взрослый отдых, моя первая… — Она опустила голову, ткнула его указательным пальцем в живот и продолжила, вернее, закончила по-другому: — Моя первая поездка на собственные деньги.