Час пробил
Шрифт:
«Ничего себе первая декада. Надо же, так невинно. Первая декада: шестое и девятое августа сорок пятого, Хиросима и Нагасаки, бомбы «худышка» и «толстяк». Все это и есть первая декада…» ч
— Вы считаете, с покушением на Лоу как-то связаны Харт, Барнс и Розенталь?
— Почему? — Голос миссис Уайтлоу был еле слышен.
— Вы занимаетесь расследованием. Вы решили, что Барнс и Розенталь имеют отношение к делу Лоу. Вы предположили: каким-то таинственным образом с ними связан и Харт.
«Ничего себе таинство — пиво!»
— Непонятно, почему
— Почему мы беседуем ночью, при таких странных обстоятельствах?
— Чтобы вы поняли — наши рекомендации серьезны. Подойди я к вам среди бела дня на улице, вы подумали бы: мальчишки, уголовная мелкота. Да мало ли что могло прийти
вам в голову! Ночные разговоры имеют свойство оставаться в памяти. Миссис Уайтлоу, вам следует выйти из игры. Если вы этого пе сделаете, вам свернут шею. К тому же вы не одна на свете. Не одна.
Элеонора стиснула зубы. Она поняла намек незнакомца — дочка!
— Наконец, если вы испытываете финансовые затруднения, их можно будет уладить. У вас сегодня была на дороге неприятность?
— Была. Если бы парень сзади не успел затормозить, наш разговор пе состоялся бы.
— Угу-угу, — пробормотал мужчина. — Спасибо парню сзади. Спасибо. Тем более что он — мой человек. Вот так, миссис Уайтлоу.
Элеонора поежилась. Она лежала неподвижно всего несколько минут, а ноги у нее затекли. Мужчина быстро пересек комнату и, уже выходя, произнес:
— Больше предупреждений не будет. Ваш шанс — ваше благоразумие! Не говорю: до встречи. Наша встреча не в ваших интересах. 4
Он исчез так же бесшумно, как и появился. Прошла еще минута, и Элеонора уже готова была думать, что это лишь сновидение, и ничто другое. Некоторое время она лежала, уставившись в потолок. Потом забылась в лихорадочном сне, как бывает, когда тяжело болеешь.
Барнс не удивился, когда ему позвонили поздно вечером. Ему часто звонили в любое время. Он был настоящим врачом и полагал, что, когда кому-то плохо, неудобства для врача перестают существовать. Женский голос сообщил адрес и рассказал, как лучше проехать. «Не мой клиент», — подумал Барнс. Женщина жила на окраине города в приличном, но многоквартирном доме.
Барнс доехал быстро. Поднялся на лифте, позвонил. Дверь ему открыла Лиззи Шо. Доктор удивился, увидев хорошенькую служанку Лоу.
— О, Лиззи, вот уж не думал увидеть вас! Что приключилось? Почему вы здесь?
Лиззи проводила его в комнату, усадила в кресло. «Как принижает человека необходимость прислуживать, — подумал Барнс, — у себя дома она не просто хорошенькая пустышка, какой кажется в особняке Лоу, но вполне светская, обаятельная женщина».
— Моя обитель. Вы но анали, что у меня есть квартира? — Лиззи виновато улыбнулась.
Она понимала: Барнс в курсе ее отношений с Марио Лиджо. Сейчас опа, конечно, не скажет, что у нее был еще и Джоунс, задолго до Марио Лиджо. Вот почему она так набросилась на помощника Харта, представив его Элеоноре бабником и мерзким типом, когда он с капитаном пришел в особняк Лоу. Она была более чем мила, эта неожиданно появившаяся миссис Уайтлоу, и Лиззи но хотелось, чтобы
— Доктор! — Лиззи волновалась. — Доктор! Я вовсе не больна!
Барнс не скрыл изумления. Он решил, что чего-то не понял.
— Не больны? Зачем же я приехал?
— Вот, — произнесла Лиззи и положила на полированную поверхность стола бумажную трубочку.
Барнс развернул ее и вслух прочел:
— «Час пробил. Встреть его как полагается… — Поднес записку ближе к глазам и закончил: — Прощай, если можешь!»
Лиззи с ужасом смотрела на доктора. Он спохватился: записку не следовало читать вслух.
— Чепуха! Просто дружеская чепуха!
Барнс хотел казаться веселым. Веселье получилось грустным. «Что-то вроде юмора висельника», — мелькнуло у него. Он машинально положил записку в карман. Лиззи остановила его:
— Нет, нет! Записку вы должны вернуть! Во что бы то ни стало!
— Понимаю. — Он протянул ей клочок бумаги.
«Итак, жизнь заканчивается. Я часто грешил, думая: зачем эта бессмысленная жизнь? Когда она есть, вроде и ни к чему. Когда же ее отнимают, отнимают с гарантией, только тогда понимаешь, что это за штука — жизнь».
Когда Элеонора открыла глаза, светило солнце. Ночной разговор казался до смешного нереальным. Опа выскользнула из-под одеяла, подошла к окну и на подоконнике увидела горку пепла и потушенную сигарету. Опа и не помнила, чтобы незнакомец курил. Вчера вечером окурка тоже но было. Войдя в помор, она сразу же отметила, что он идеально прибран.
Элеонора расплатилась и вышла на улицу. Нигде не было ни одного грузовика. Она подошла к машипо, достала из сумочки ключ и увидела, что передняя дверь но заперта. Элеонора потянула ручку на себя, дворь открылась. На переднем сидоньо миссис Уайтлоу увидела глянцевую карточку, на которой типографским способом было отпечатано: «Счастливого пути!»
Ночного визитера им показалось мало. Они дали понять? залезть в машину для нас пустяки. Оставив карточку, они показали, что достаточно галантны. Нет, дело но в галантности. Они хотели отмежеваться от банальной уголовщины. Желание это было высказано и незнакомцем. Опи прямо заявляли: мы не обычная уголовная клиентура, к которой вы привыкли, мы совсем другие, и возможности у нас другие; а раз так, поймите — наши предупреждения но пустая угроза.
Дорога ровной лентой тянулась до горизонта. Встречные машины попадались редко. Вчерашний зной сменился приятной прохладой. Даже но дребезжала какая-то железяка в багажнике. «Действительно, у них неограниченные возможности. Пожелали счастливого пути — и вот, пожалуйста, все как по заказу: дорога, погода, машина…»