Час пробил
Шрифт:
— Знаешь, что у них в проволочных корзинах? Нет! И если я тебе не скажу, в жизни не догадаешься. В этих корзинах сидят трупные мухи. Они работают. Вот мы сейчас треплемся, а они работают. Когда они чуют или слышат — или как там у мух это происходит, не знаю, — одним словом, когда они чувствуют, что труп рядом, они от радости, как ты понимаешь, в предвкушении прекрасных денечков начинают гудеть. Да как! Что «дугласы» сорок лет назад. Где гудят сильнее всего, там и копай. Понял? (Парень согласно кивнул.) А собачки — вовсе не собачки! Это дрессированные лисы. Они пожирают падаль и очень чувствительны
Он помолчал и добавил:
— Если тело доктора не увезли отсюда.
— Вы все-таки надеетесь найти его здесь?
— Видишь ли… — начал Харт.
Он вдруг вспомнил далекие годы, Окинаву и маленького, худенького китайца, которого война неизвестно как забросила на японский островок, где он убирал мусор на аэродроме. Сейчас Харт видел его тонкие губы, произносящие слова, смысл которых Харт тогда не понимал, и лишь по прошествии многих лет и жизненных перипетий догадался об их глубине.
— Видишь ли, самое трудное ночью, в темной комнате, поймать черную кошку, особенно если ее там нет.
— Последние слова не для печати?
— Совершенно верно! Последние слова не для печати, — ответил Харт, спуская ноги под руль и давая понять, что аудиенция окончена.
Парень обиженно взглянул на полицейского. Харт отер лоб. Ему стало неудобно, что так грубо оборвал разговор, и, пытаясь сгладить резкость, спросил.:
— Слушай, а в газете тяжело работать?
Газетчик смешно подпрыгнул, поправил ремешок аппарата на шее и, широко улыбаясь, ответил:
— Смотря, что делать. Если редактировать объявления типа: «Светлая шатенка с хорошими манерами и приличным образованием ежедневно ждет вашего визита с четырнадцати до двадцати четырех…» — то несложно. А если ловить черную кошку там, где ее нет, — приходится попотеть.
Они дружелюбно распрощались, и парень поскакал к своей машине.
«Усек с полуслова, о чем речь. — Харт смотрел ему вслед. — Главное, что розыск получит прессу: «Полиция использовала самые совершенные методы. Расследованием лично руководил начальник полиции Харт. Приняты меры… в дальнейшем планируется… все возможное… есть основания надеяться… продуманное руководство… завидная оперативность…» И пошло-поехало — эдак на полполосы. Что и требовалось доказать».
Харт удовлетворенно потер руки и открыл холодильник в машине: пиво было ледяным. Недаром же Харт столь высоко ценил достоинства этого необычного автомобиля.
— Ничего, сэр! — услышал он голос Джоунса за спиной и, не выпуская банку из рук, повернулся к помощнику. — Ничего нет, сэр! Спецы говорят: если бы труп был здесь, на участке, его давно бы обнаружили.
Харт посмотрел на часы — за полдень. «Конечно, обнаружили бы! Они здесь с восьми, уже больше четырех часов, и участок Барнса по размерам уступает пустыне Мохаве, хотя солнце жарит здесь никак не меньше».
— Поеду, — сказал он Джоунсу, — проследи, чтобы все было в порядке. Дом опечатать. Ты узнал, у доктора были родственники? — спросил Харт, прекрасно зная, что никаких родственников у Барнса нет.
— Он был одинок, сэр. — Джоунс преданно смотрел на шефа.
— Жаль, — пробормотал Харт, — очень жаль.
Внизу,
— Что это? — спросила Наташа, как бы не веря глазам.
— Насилие. Невысокой степени. Скажем так: насилие двадцатой степени жестокости.
Человек вынул из чехла ракетку, удовлетворенно проверил натяжение струн. На руке — массивные дорогие часы. Он поднес их к глазам, явно ожидая кого-то, и в этот момент на корте появилась девушка лет двадцати, может, чуть больше, но никак не старше Наташи. Толстяк подобрался, его улыбка засверкала так, что померк блеск невероятных часов. Он что-то выкрикнул и сделал полупоклон такого изящества, какого и в Севилье дамы не видывали, наверное, уже лет триста.
— Вот это кавалер! Тайфун лоска. — Наташа перегнулась через решетку.
Мне понятна ее ирония, и все же ей видится в этом лоск. Жаль. Сам по себе лоск не плох, в нем нет ничего предосудительного. Но нельзя быть по-хорошему вылощенным и швырять котят в надежде, что этого никто не видит. Тайфун лоска? Нет, вовсе нет. Это камуфляж насилия — вот что это такое. Меня охватила злость:
— Пошел он к черту вместе со своим лоском!
— Видишь, он вежливый, а ты — грубиян.
Она поцеловала меня, давая понять, что думает как раз наоборот, и все же что-то в ее словах меня задело. Если бы знать что? Вероятно, показалось. Хотелось не доверять. Ах, как иногда хочется подозревать весь мир в плохом, к тебе отношении! Но это слишком большая роскошь. Если весь мир относится к тебе плохо, на этом можно даже блистательную карьеру построить.
— Я тебе надоела? — неожиданно спрашивает Наташа.
— Что ты! Конечно — нет! '
Ответ слишком поспешный, чтобы быть убедительным. Я знаю: хорошего не жди, раз начинают задавать такие вопросы. С другой стороны, каждый понимает: «да» на них отвечают редко. Во-первых, невежливо. Во-вторых, уж очень здорово должен насолить человек, чтобы так прямо ему сказать: надоел хуже горькой редьки. А редька здесь при чем?
Сегодня такой день, что не знаешь, идти на пляж или нет. Бывают такие дни — не знаешь, что делать. Звонить или не звонить. Пригласить или не приглашать. Совершить поступок или не совершать. И, что бы ты ни сделал, удача может тебя обойти.