Час пробил
Шрифт:
Снова мелькнула черная тень. Было поздно. Тучи заволокли небо. Отсветы луны иногда пробивались сквозь дыры в облачном покрове. Ветер усиливался. Начинался шторм.
ДЕСЯТЫЙ ДЕНЬ ОТДЫХА
Ночыо разыгралась буря, бушевала, до раннего утра, и с рассветом прекратилась так же внезапно, как началась. На берегу
лежали горы водорослей, выброшенных морем. Они бурым хребтом тянулись на километры по обе стороны пансионатского пляжа. Пахло йодом. Море, тихое и мутное, с пузырями и желтой пеной на поверхности, плескалось в лучах восходящего солнца. Казалось, силы природы иссякли после ночного буйства.
десятый день отдыха
Жильцы угловой комнаты сегодня встали еще раньше, чем всегда. Они шли по пляжу, оба с длинными палками, и ворошили ими водоросли. Изредка попадались необыкновенные находки: разбитые раковины причудливых форм, крабы и их пустые панцири, обрывки канатов, куски материи, деревянные обломки, обточенные тысячами волн овальные кирпичи, бутылки… Рядом с рыбой, которая пыталась вернуться в воду, лежала неизвестно как попавшая сюда огромная плетеная корзина. Рыба натыкалась на тугую ручку из ивовых прутьев и откатывалась назад.
— Смотри, — Наташа дотронулась концом палки до серебристого бока.
Рыба, замерла. Глаз в красном ободке смотрел сквозь Наташу, сквозь Лихова, в нем была первобытная ископаемая безысходность и мудрость живой материи, которая не хочет умирать до последнего, даже зная, что шансов на спасение нет. Наташа бережно подняла рыбу и понесла к морю. Рыба, лежала на ее ладонях не шевелясь, как будто тепло человеческих рук убеждало ее: самое страшное позади, осталось только чуть-чуть потерпеть.
Наташа вытянула руки, рыба изогнулась в кольцо и легко соскользнула в воду.
— Один шанс из миллиона, — Лихов носком матерчатой туфли отшвырнул ржавую банку, — что кто-то будет гулять в половине шестого утра, когда море грязное, вода холодная и беспомощные рыбы бьются на берегу. Рыбе повезло.
В этот момент суковатая длинная палка уперлась во что-то твердое. Андрей разгреб сплетение водорослей и увидел большую, красивой фюрмы бутылку. На темно-зеленом стекле сохранилась чудом не отклеившаяся этикетка с замечательным чайным клиппером «Катти Сарк», его острые обводы рассекали волны, и ветер дул в белоснежные паруса. На дне бутылки что-то лежало. Записка? Лихов отвернул белую пробку с гербом, из узкого горлышка выскользнула отсыревшая бумажная трубочка. Он развернул ее и прочел: «Вася-\- Маша=дураки!» Лихов отшвырнул бутылку, она покатилась к воде. Набежал неизвестно откуда взявшийся вал и с негодованием вынес бутылку в вязкую грязную жижу, застоявшуюся и издающую дурной запах.
В конце пляжа громоздилась «скамейка»: старая дверь, положенная поверх бетонной плиты. Плита была толстой и короткой. Они сели. Наташа провела рукой по шероховатой поверхности бетона и сказала:
— Как цементный гроб, в котором нашли Барнса, да?
Море. Влажный песок. Безлюдье. Правда, волнорез был не из старых покрышек и не летел желто-зеленый воздушный шар, а в остальном похоже. Наташа думала, что не очень бы удивилась, подойди к ней человек со словами: «Я из береговой охраны. У нас тут нефть разлилась. Но дело не в этом. Хочу предупредить вас. Не купайтесь! Очень много акул. Вообще-то они никого не трогают, больше болтовни, но сегодня они не в себе».
— Акулы сегодня не в себе, — вырвалось у Наташи.
Лихов посмотрел на нее и ничуть не удивился. Он думал
примерно о том же: «Акулы. От них жди чего угодно».
— Недавно на Кубе, — сказал он, —
Он вспомнил записку из бутылки с белоснежным парусом и пожалел, что на ней не были написаны такие слова: «Акулы-\-Мерзавцы-\-Те, кому на всех наплеватъ-\-Озлоб-ленные тупицы=Дураки!» Потом он решил, что акулы, в сущности, ни. при чем. Они такие, как есть, такими их создала природа. Акулы эхе не кричат на каждом шагу, что они самые добрые, самые свободомыслящие, самые гуманные и ничего не желают так сильно, как счастья своим блиэхним. Акулы не хотят казаться лучше, чем они есть, а кое-кто хочет.
— Блок полый внутри? — Наташа постучала пяткой по бетону.
— Не знаю. Во всяком случае, в нем никого нет. Мы, слава богу, живем далеко от тех мест…
«Привязалась к нему — жуть! Не думала, не хотела, боролась. Ничего не выходит. И пускай. Не отказываться же от чего-то хорошего только потому, что когда-нибудь хорошее превратится в плохое. А если не превратится? Не превратится назло всему: здравому смыслу, эхитейской практике, советам посторонних…»
— Наши отношения на подъеме? — она прижалась к нему.
— Скорее да, чем нет.
— Мы не будем их гробить? Сами?
— Не будем. Гробить не будем, а там — как повезет.
О СОБЫТИЯХ 20–27 ИЮЛЯ 1980 ГОДА
«Харт что-то знает, но говорить не хочет». Элеонора напряженно всматривалась в дорогу. Внезапно стемнело, а галогеновые фары ее машины — удобные штуковины, — как назло, разбили вчера мальчишки. Горели только подфарники.
«Уиллер — это нечто. След. Конкретная информация. Снова пойду в архив. Теперь есть за что зацепиться. И еще. Надо сделать то, о чем договорились с Дэвидом. Сделать непременно, не откладывая в долгий ящик. Сразу же после приезда из архива. Настоящая фамилия — сокровище. Подарок судьбы».
Но они — те, кто послал ночного визитера в мотель, — знают о ее первой поездке в архив. Появись она там, могут возникнуть непредвиденные осложнения. Она под постоянным наблюдением. Надо послать кого-то вместо себя. Кого? Это должен быть неглупый, владеющий собой в сложных ситуациях человек, которому можно доверять.
Странно: если вам понадобилось найти в вашем окружении неглупого человека, которому вы доверяете, выбор окажется столь скудным, что вы удивитесь. Провести вечер, говорить ни о чем, обсуждать безобразное поведение той или того — для таких славных дел у каждого из нас масса партнеров. Но когда вам нужен неглупый, сдержанный и приличный человек для серьезного дела, выясняется — это необыкновенная редкость. Кто? Кто может быть таким человеком?
Джерри! Конечно, Джерри. Максимально, что он может потребовать взамен, да и то в наиделикатнейшей форме, — возможности заехать, случайно задержаться, ну и остаться со всеми вытекающими последствиями. Ничего страшного. Бывший муж. Неплохой парень, даже хороший. Не получилось совместной жизни. Ну и что? Каждый из нас, взятый порознь, совсем не плох. Совсем. К тому же выбора нет. Больше довериться некому. Есть пара приятелей из других сыскных агентств, но обратиться к ним — значит ввести их в курс дела, возможно, втянуть в серьезные неприятности, да и с оплатой может возникнуть неразбериха. Как бы хорошо они ко мне ни относились, не будут же они тратить свое время просто так. У них тоже своя жизнь. Свои хлопоты, свои проблемы. Дети, которым надо казаться любящими отцами. Жены, которым надо казаться преданными мужьями. Любовницы, которым надо казаться или беззаботными жуирами, или несчастными, непонятыми мужьями, или чем-то средним, но непременно обаятельными, щедрыми и умирающими от любви.