Час волка
Шрифт:
– У-ух, дерьмо, - прошептал Мышонок в нечесаную нечистую бородку. Рядом с ним на сене полулежал Майкл, а дальше Дитц с Фридрихом, еще два бойца Сопротивления, которые эскортировали их с того момента, как четыре дня назад они добрались до золингенской деревни. Под сеном были спрятаны три автомата, два "Люгера", с полдюжины гранат и противотанковые фаустпатроны с прицельным устройством.
Гюнтер начал было протестовать, но лейтенант прошествовал вокруг фургона и заорал:
– Выходи! Всем выходить! Давайте, пошевеливайте ленивыми задницами!
Фридрих и Дитц, понимая, что лучше подчиниться, чем спорить с юным Гитлером, спустились из фургона. Майкл последовал за ними, последним
– Гюнтер хлопнул вожжами по лошадиному боку и подогнал фургон к сосенкам. Лейтенант погнал Майкла, Мышонка, Гюнтера и двух других человек к грузовику, где им выдали топоры.
Майкл огляделся, оценил взглядом, что немецких солдат было тринадцать. Военнопленных было человек тридцать, они валили сосны.
– Соблюдайте порядок!
– рявкнул лейтенант, выглядевший как чисто выбритый шнауцер.
– Вы, двое, туда!
– Он жестом указал Майклу и Мышонку направо.
– Остальные сюда!
– указал налево Гюнтеру, Дитцу и Фридриху.
– Э... извините, сударь?
– робко спросил Мышонок.
– Э... что нам предстоит делать?
– Рубить деревья, конечно!
– Лейтенант сузил глаза и глянул сверху вниз на бородатого и грязного Мышонка.
– Ты также слеп, как и глух?
– Нет, сударь. Я только поинтересовался, почему...
– Ты должен просто подчиняться приказу. Иди работать!
– Да, сударь.
– Мышонок, держа топор под мышкой, поплелся, куда указал офицер, а Майкл последовал за ним. Остальные перешли на противоположную сторону дороги.
– Эй!
– заорал лейтенант.
– Недомерок! Мышонок остановился и чуть согнулся, испуганный.
– Единственный способ извлечь из тебя пользу для немецкой армии заключается в том, чтобы зарядить тобой пушку и выстрелить!
– Несколько солдат рассмеялись, будто сочли это хорошей шуткой.
– Да, сударь, - ответил Мышонок и пошел в поредевшие деревья.
Майкл выбрал место между двумя пленными и стал тоже рубить топором. Пленные не прекратили работу и никак не отреагировали на него. Щепки летели в холодном утреннем воздухе, запах сосновой смолы смешивался с запахами пота и изнурения. Майкл заметил, что у многих пленных к робам была пришита желтая звезда Давида. Все пленные были мужчинами, все были грязны и у всех было одинаковое выражение лица, изможденное, с остекленелыми глазами. Они спрятались, по крайней мере на время, в свои воспоминания, и топоры у них мелькали в механическом ритме. Майкл свалил тонкое деревце и отступил назад, утирая лицо рукавом.
– Эй, там, не расслабляться!
– сказал один из солдат, став позади него.
– Я не пленный, - сказал ему Майкл.
– Я - гражданин Рейха. И заслужил, чтобы ко мне относились с уважением... мальчик!
– добавил он, поскольку солдату было самое большее девятнадцать.
Солдат зло глянул на него, с минуту было тихо, слышались только стуки топоров, потом солдат прорычал что-то про себя и пошел дальше вдоль шеренги работающих, неся в руках автомат "Шмайсер".
Майкл вернулся к работе, острие топора серебристо засверкало. Под бородкой у него скрежетали зубы. Было двадцать первое апреля, восемнадцатый день с тех пор, как они с Мышонком покинули Париж и отправились в путь по маршруту, разработанному для них Камиллой и французским Сопротивлением. Эти восемнадцать дней они ехали в фурах, бычьих повозках, товарных поездах, шли пешком и гребли на лодке по империи Гитлера. Они ночевали в подвалах, на чердаках, в ямах, в лесу и потайных нишах в стенах и держались на той диете, которой могли их снабдить помогавшие им. Иногда они бы и вовсе голодали, не найди Майкл способ ускользнуть, сняв одежду,
Так что же насчет Стального Кулака?
– думал Майкл в то время, когда острие его топора взметало в воздух щепки. Он упоминал это сочетание слов нескольким агентам от Парижа до Золингена, но никто из них не имел ни малейшего представления о том, что они могли бы значить. Все они, однако, были единодушны в том, что это - кодовое название в стиле Гитлера, идеально подходившее к его воле и сердцу, и мозгу, который, должно быть, тоже был из стали.
Чем бы ни был Стальной Кулак, Майкл должен был это выяснить, и необходимость этого росла с приближением июня и дня неизбежного вторжения союзников - штурм побережья без полного знания того, с чем им предстояло иметь дело, был бы самоубийством. Он повалил еще одно дерево. Берлин был менее чем в тридцати милях на востоке. Они дошли из такой дали по изрытой воронками и освещаемой по ночам бомбовыми взрывами земле, уклоняясь от эсэсовских патрулей, броневиков и подозрительных селян, для того, чтобы их зацапал желторотый лейтенантик, все интересы которого ограничивались рубкой сосен? Предполагалось, что Эхо в Берлине свяжется с Майклом - это было устроено Камиллой. На этом этапе любая задержка была чревата осложнениями. Отсюда - меньше чем тридцать миль, но топоры продолжают махать.
Мышонок срубил свое первое дерево и смотрел, как оно валилось. По обеим сторонам от него размеренно трудились пленные. В воздухе во все стороны густо летели щепки. Мышонок отдыхал, опираясь на топор, плечи у него уже ныли. Где-то дальше, в глубине рощи, застучал дятел, передразнивая топоры.
– Давай, продолжай работать!
– Солдат с винтовкой встал рядом с Мышонком.
– Я на минуточку отдохнуть. Я...
Солдат пнул его в икру правой ноги, не настолько сильно, чтобы сбить с ног, но достаточно, чтобы оставить синяк. Мышонок скривился и увидел, как его друг, человек, которого он знал только как зеленоглазого, прекратил работу и стал наблюдать за ними.
– Я сказал продолжать работу!
– приказал солдат, казалось, не заботясь о том, немец Мышонок или нет.
– Ладно, ладно.
– Мышонок опять поднял свой топор и прохромал чуть глубже в деревья. Солдат шел за ним по пятам, стараясь найти еще причину, чтобы пнуть маленького человечка. Сосновые иголки царапали лицо Мышонка, и он отводил ветки в сторону, чтобы подобраться к стволу.
И тут он увидел прямо перед собой две свисавших темно-серых мертвых ноги.
Он глянул вверх, потрясенный. Сердце у него тревожно забилось.
На ветке висел мертвый человек, серый, с бородой как у Иова, вокруг свернутой шеи обвилась веревка, рот был раскрыт. Руки у него были в запястьях связаны за спиной, одежда выцвела до оттенка апрельской грязи. Сколько лет было этому человеку, когда он умер, сказать было трудно, хотя у него были волнистые рыжие волосы, волосы молодого человека. Глаза вытекли, выклеванные воронами, и куски щек тоже были вырваны. Это была худющая, иссохшая оболочка, шею которой обхватывала проволочка, на которой висела табличка с поблекшими буквами: "Я дезертировал из своего взвода". Под этими словами кто-то нацарапал черным: "И ушел домой к Дьяволу".