Час волка

МакКаммон Роберт Рик

– Именно из-за Гитлера упали те бомбы, которые уничтожили твою семью, - сказал Майкл.
– Думаешь, никто не скорбел над мертвыми, когда нацистские самолеты бомбили Лондон? Думаешь, твоя жена и дети - единственные, чьи тела вытащили из развалин взорванного дома? Если думаешь так, то ты дурак.
– Он говорил тихо и спокойно, но его зеленый глаз пронзительно смотрел на Мышонка.
– Варшава, Нарвик, Роттердам, Седан, Дюнкерк, Крит, Ленинград, Сталинград. Гитлер усеял города трупами так далеко на север, юг, восток и запад, как только мог достать. Сотни тысяч, над кем скорбят. Повсюду многие люди, как и ты, плачут в развалинах.
– Он покачал головой, ощущая смешанное чувство жалости и отвращения.
–

Твоя страна гибнет. Гитлер ее уничтожает. Но прежде, чем с ним будет покончено, он планирует уничтожить как можно больше людей. Твой сын, жена, дочери - кто они для Гитлера? Имели они для него какое-то значение? Не думаю.

– Заткни свой поганый рот!
– Слезы блестели в щетине на подбородке Мышонка как фальшивые бриллианты.

– Я сожалею, что бомбы упали сюда, - продолжал Майкл.
– Я сожалею, что они падали в Лондоне. Но когда к власти пришли нацисты и Гитлер начал войну, где-то просто обязательно должны были падать бомбы.

Мышонок не отвечал. Он не смог найти в мусоре никакой фотокарточки и сел на обгоревший пол, обхватив себя руками.

– У тебя здесь есть какие-нибудь родственники?
– спросил Майкл.

Мышонок поколебался, потом покачал головой.

– Тебе есть куда уехать?

Еще одно покачивание головой. Мышонок шмыгнул носом и вытер влагу.

– Мне нужно завершить свою миссию. Если хочешь, можешь поехать со мной в безопасное место. Оттуда Гюнтер сможет вывезти тебя из страны.

– Мой дом здесь, - сказал Мышонок.

– Разве?
– Майкл оставил этот вопрос висеть в воздухе, ответа на него быть не могло.
– Если ты хочешь жить на кладбище, это твое дело. Если хочешь встать и поехать со мной, давай вставай. Я уезжаю.

Майкл повернулся к Мышонку спиной, прошел по изуродованным пожаром комнатам к лестнице и спустился на улицу. Гюнтер с Дитцем пили из бутылки шнапс, ветер становился более пронзительным. Майкл ждал рядом с входом в обгоревший дом. Он даст Мышонку две минуты, решил он. Если этот человек не выйдет, тогда Майкл будет решать, что делать дальше. Ему будет очень печально делать это. Но Мышонок знает слишком много.

Прошла минута. Майкл смотрел на детишек, копавшихся в куче почерневших кирпичей. Она нашли пару ботинок, и один из ребятишек погнался за другим. Потом Майкл услышал, как заскрипела лестница, и смог наконец расслабиться. Мышонок вышел из развалин на мрачный серый свет. Он посмотрел на небо, на окружающие дома так, будто увидел все это в первый раз.

– Ладно, - сказал он, голос его был усталым и бесцветным, распухшие глаза обведены красными кругами.
– Я поеду с тобой.

Как только Майкл и Мышонок залезли обратно в фургон, Гюнтер хлестнул вожжами, и напрягшая задние ноги крестьянская лошадь тронулась. Дитц предложил Майклу шнапс, и Майкл отпил из бутылки, затем передал ее Мышонку. Маленький человечек покачал головой. Он задумчиво смотрел на свою правую ладонь. В ней лежал Железный Крест.

Майкл не знал, что бы он сделал, если бы Мышонок не вышел. Убил его? Вероятно. Он бы не задумался. Он был специалистом в грязных делах, и первым и самым главным для него была его миссия. Стальной Кулак. Франкевиц. Блок. Доктор Гильдебранд и газовое оружие. И, конечно, Гарри Сэндлер. Как все они взаимосвязаны и какой смысл имели нарисованные на зеленом металле пулевые отверстия?

Он должен выяснить это. Если ему это не удастся, то точно так же может не удаться вторжение союзников в Европе.

Он уселся, прислонившись спиной к борту фургона, и ощутил в сене рядом с собой автомат. Мышонок неотрывно смотрел на Железный Крест, завороженный тем, что такая маленькая холодная вещица должна стать последним, что имело какой-то смысл в его жизни. А потом стиснул

награду в кулаке и положил ее в карман.

3

Явка располагалась в берлинском районе Нойкельн, месте с мрачными заводами и выстроенными в шеренги домиками, облепившими железнодорожные пути. Гюнтер постучал в дверь одного из таких домов, и ее открыл худой молодой человек с коротко подстриженными каштановыми волосами и лицом с выдававшейся челюстью, выглядевшим так, как будто оно никогда не знало улыбки. Дитц и Гюнтер последовали за своими подопечными в дом и вверх по лестнице на второй этаж, где Майкла и Мышонка ввели в гостиную и оставили одних. Спустя почти десять минут вошла женщина средних лет с волнистыми седыми волосами и принесла поднос с двумя чашками чая и нарезанным черным хлебом. Она ни о чем не спросила, и Майкл не стал спрашивать у нее. Они с Мышонком жадно уничтожили чай и хлеб.

Окна гостиной были закрыты маскировочными занавесками. Наверно через полчаса после того, как им подали чай с хлебом, Майкл услышал шум автомобиля, остановившегося снаружи. Он подошел у окну, чуть отодвинул занавеску и выглянул. Спускалась ночь, на улице не было ни одного фонаря. Дома были темными на фоне тьмы. Но Майкл разглядел черный "Мерседес", остановившийся у края тротуара, и увидел, как водитель вышел, обошел кругом и открыл дверцу с другой стороны. Сначала показалась красивая женская ножка, потом и она сама. Она глянула вверх, на полоску желтоватого света, пробивавшуюся сквозь край маскировочной занавески. Лица ее видно не было. Затем водитель захлопнул дверцу, и Майкл опустил занавеску на место.

Снизу послышались голоса: Гюнтера и какой-то женщины. Элегантный немецкий выговор, весьма рафинированный. В гласных звуках слышалась аристократичность, но в ней была странность, нечто такое, чему Майкл не мог дать точного определения. Он услышал, как кто-то поднялся по лестнице, услышал, как женщина взялась за ручку закрытой двери в гостиную.

Ручка повернулась, дверь открылась, вошла женщина без лица.

На ней была черная шляпа с вуалью, скрывавшей черты лица. В руках, обтянутых черными перчатками, она держала черный чемоданчик, а поверх темно-серого в полоску платья на ней был черный бархатный плащ. Но из-под шляпы выбивались золотистые кудри, густые белокурые волосы кольцами ниспадали на плечи. Женщина была стройной, высокой, примерно пяти футов десяти дюймов росту, и Майкл видел, как блестели сквозь вуаль ее глаза, когда она остановила свой взгляд на нем, потом перевела его на Мышонка и опять вернула к нему. Она закрыла за собой дверь. Майкл ощутил запах ее духов: нежный аромат корицы и кожи.

– Вы - тот самый человек, - сказала она светским немецким языком. Это была констатация факта, обращенная к Майклу.

Он кивнул. В ее акценте было что-то странное. Что же?

– Я - Эхо, - сказала она. Затем положила черный чемоданчик на стол и раскрыла его застежки.
– Ваш попутчик - немецкий солдат. Что делать с ним?

– Я не солдат, - запротестовал Мышонок.
– Я - повар. Был поваром, я имею в виду.

Эхо уставилась на Майкла, за вуалью черты ее лица оставались бесстрастными.
– Что делать с ним?
– повторила она.

Майкл понял, что она имела в виду.
– Ему можно доверять.

– Последний человек, веривший, что можно доверять любому, уже мертв. Вы взяли на себя опасную ответственность.

– Мышонок... мой друг... и хочет выбраться из страны. Нельзя ли это устроить?

– Нет, - прервала Эхо.
– Я не рискну ни одним из моих друзей, чтобы помочь вашему. Этот...
– она быстро глянула на маленького человечка, и Майкл почти почувствовал, как она сжалась.
– Этот Мышонок на вашей ответственности. Вы позаботитесь о нем сами, или придется мне?