Час волка
Шрифт:
Вряд ли, подумал Майкл.
– А как Ад... Вернер узнал об этом?
– Я рассказал ему. Я встретился с Вернером прошлым летом. Я был тогда в Париже с другим моим другом. Как я сказал, Вернер был джентльменом. Благородным джентльменом. Ах, да.
– Он сделал подавленный жест мундштуком, и тут на его лице промелькнул страх.
– Гестапо... они не... Я имел в виду, Вернер не сказал им обо мне, правда?
– Нет, не сказал.
Франкевиц с облегчением вздохнул. Набежал новый приступ кашля, и он его вытерпел.
– Слава Богу, - сказал он, когда смог говорить опять. Слава Богу. Гестаповцы... они делают с людьми страшные
– Вы говорили, что вас провели от самолета к складу. Вас не везли?
– Нет. Сделали шагов может тридцать, не более.
Тогда склад был частью аэродрома, подумал Майкл.
– Что еще лежало на складе?
– У меня не было случая оглядеться. Все время рядом находился охранник. Я все же видел какие-то бочки и корзины. Это были, я думаю, бочки с маслом и какое-то оборудование. Шестерни и детали.
– И вы подслушали название "Стальной Кулак"? Верно?
– Да. Полковник Блок разговаривал с человеком, приехавшим для осмотра работ. Он называл того человека "доктор Гильдебранд". Блок сказал это несколько раз.
Тут было нечто, требовавшее уточнения. Майкл сказал: - Почему Блок с Гильдебрандом допустили, что вы их подслушали, если секретность была столь высокой? Вы, должно быть, были при этом с ними в одном помещении, да?
– Конечно, так оно и было. Но я работал, и может быть поэтому они решили, что я их не услышу.
– Франкевиц пустил в потолок струю дыма. Однако таким уж секретом это не было. Мне пришлось их написать.
– Написать их? Что написать?
– Слова. Стальной Кулак. Мне пришлось написать их на куске металла. Блок показал мне, какими должны были быть буквы, потому что я не умею читать по-английски.
Майкл молчал, пока это наконец не дошло до него.
– Английский? Вы написали...
– "Стальной Кулак" английскими буквами, - сказал Франкевиц.
– На зеленом металле. Точнее, оливково-зеленом. Очень тусклом. А пониже я нарисовал картину.
– Картину?
– Майкл потряс головой.
– Я не понимаю.
– Я вам покажу.
– Франкевиц подошел к мольберту, сел в кресло и положил перед собой блокнот для рисования. Он достал угольный карандаш, когда Майкл встал позади него. С минуту Франкевиц молча думал, потом стал набрасывать рисунок.
– Это очень грубо, вы понимаете. В последнее время рука делает не то, чего я хочу. Я думаю, это от погоды. Эта квартира по весне всегда сырая.
Майкл смотрел, как рисунок приобретал очертания. Это был большой бесформенный кулак, покрытый броневыми листами. Кулак сдавливал фигуру, которая еще не была нарисована.
– Блок стоял и смотрел из-за моего плеча, вот так же, как сейчас вы, - говорил Франкевиц. Карандаш рисовал худые ноги, болтавшиеся под стальным кулаком.
– Мне пришлось сделать пять грубых набросков, прежде чем он удовлетворился. Потом я нарисовал его в красках на металле, пониже надписи. В школе искусств я был в первой тройке. Профессор говорил, что я многообещающий художник.
– Он тщеславно улыбнулся, рука у него работала сама по себе.
– Мне все время досаждают кредиторы. Я думал, что вы - один из них.
– Он дорисовывал пару жиденьких рук.
– Лучше всего мне работается летом. Когда я могу выбраться в парк, на солнышко.
Франкевиц закончил тело фигуры, куклы, стиснутой в кулаке. Он взялся за обрисовку головы и черт лица.
– Однажды моя картина выставлялась на выставке. До войны. Это была картина
– Он нарисовал пару больших выпученных глаз и вздернутый нос.
– Знаете, кто купил ту картину? Один из секретарей Геббельса. Да, самому Геббельсу! Эта картина, насколько мне известно, висит сейчас в рейхс-канцелярии!
– Он набросал прядь черных волос, свисавших на лоб.
– Картина с моей подписью в рейхс-канцелярии. Да, этот мир - весьма странное место, не правда ли? Он завершил рисунок, наметив черный квадратик усов, и отнял карандаш. Вот. Это то, что я нарисовал полковнику Блоку.
Это была карикатура на Адольфа Гитлера, глаза у того вылезали из орбит, а рот был широко раскрыт в негодующем крике, поскольку именно его сжимал стальной кулак.
Майкл онемел. Мысли беспорядочно крутились в его мозгу, но не могли найти никакой зацепки. Полковник СС Эрих Блок, явно нацист, заплатил Франкевицу, чтобы тот нарисовал довольно нелепую карикатуру на рейхсфюрера? Это абсурд! Это было своеобразное неуважение, оказываемое лицу с положением, некая уловка, и сделано это было фанатиком Гитлера. Пулевые отверстия, пробитое стекло, карикатура, стальной кулак... для чего все это?
– Я не задавал вопросов.
– Франкевиц поднялся с кресла.
– Я не хотел знать слишком много. Блок сказал мне, что я могу опять им понадобиться, чтобы сделать какую-нибудь другую работу. Он сказал мне, что это - особое задание, и что если я кому-нибудь дам знать об этом, гестапо узнает и придет за мной.
– Он разгладил складки на шелковом халате, пальцы у него опять задергались.
– Я не знаю, зачем рассказал об этом Вернеру. Я знал, что он работает на другую сторону.
– Франкевиц смотрел, как дождь струился по окну, на его изможденное лицо легли тени.
– Я думаю... что сделал это... потому что... из-за того, как Блок смотрел на меня. Как будто я был собакой, которая умела делать трюки. Это было в его взгляде: он чувствовал ко мне отвращение, но я ему был нужен. И, наверное, он не убил меня потому, что думал, что я ему еще понадоблюсь. Я - человек, а не скотина. Вы понимаете?
Майкл кивнул.
– Вот все, что я знаю. Больше ничем не могу помочь.
– Дыхание у Франкевица стало опять хриплым. Он отыскал еще одну спичку и вновь зажег уже потухшую сигарету.
– У вас есть деньги?
– спросил он.
– Нет.
– У него был бумажник, полученный вместе со всей прочей одеждой, но денег в нем не было. Он засмотрелся на длинные белые пальцы Франкевица, потом снял замшевые перчатки и сказал: - Вот. Для чего-нибудь могут сгодиться.
Франкевиц без колебаний взял их. Голубой дымок выходил из его губ. Благодарю вас. Вы истинный джентльмен. В мире осталось не много таких, как мы.
– Вам лучше уничтожить это, - Майкл показал на карикатурного Гитлера. Он двинулся к двери и остановился, чтобы прибавить напоследок.
– Вы не должны были говорить мне про все это. Я ценю ваш поступок. Но одно я должен вам сказать: я не могу ручаться, что вы в безопасности, зная о том, что вы делали.
Франкевиц повел мундштуком, оставив в воздухе завиток дыма.
– Есть ли в Берлине сейчас кто-нибудь, кто в безопасности?
– спросил он.
На этот вопрос у Майкла ответа не было. Он стал отпирать дверь; ему начало становиться душно в сырой комнате с узкими мутными окнами.