Чаша цикуты. Сократ

Домбровский Анатолий Иванович

«О, Алкивиад, — мысленно обратился к своему другу Сократ, выслушав обвинение Фессала, — это твоя смерть».

Сократа спросили, участвовал ли он в столь неслыханном святотатстве.

— Нет, — ответил Сократ, — не участвовал.

— А Политон, Теодор и другие, названные в обвинении, участвовали?

— Я знаю лишь о том, что я ничего не знаю.

Допрашивающий усмехнулся: эта знаменитая фраза Сократа давно была известна афинянам и повторялась многими кстати и некстати.

— Ты хочешь сказать, Сократ, что ты не знаешь, участвовали ли Политион и Теодор в кощунственной мистерии?

— Я не знаю также и о том, совершалась ли кощунственная мистерия, — ответил Сократ.

— Но ты допускаешь, что она могла быть?

— Всё, что делают одни люди, могут сделать и другие, —

сказал Сократ. — Собака не умеет блеять, а овца не умеет лаять. Но люди могут даже то, что могут животные: блеять, лаять, мычать, выть, рычать, свистеть, мяукать, чирикать. И даже то, чего животные не могут: например, допрашивать друг друга. — Теперь и он мог улыбнуться.

Но Алкивиада он не спас: о кощунственной мистерии, устроенной некогда юным Алкивиадом в своём доме, рассказали под страхом смерти другие. Смерть давно уже шла за ним по пятам и вот теперь, кажется, настигла его. И какая нелепость: то, что ежегодно делается жрецами в Элевсине, поощряется и приветствуется, но, повторенное однажды Алкивиадом тайно в собственном доме, обрекало его на казнь.

Сократ не был посвящён в элевсинские таинства, потому что не принадлежал к роду знатных, но Перикл, чьими стараниями в Элевсине на развалинах древних храмов было возведено новое святилище Деметры, прикрыл его однажды своим плащом и ввёл в зал мистерий. Так Сократ увидел то, что не подлежит разглашению и что давно разглашено. К последнему, рассказывают, приложил руку даже великий Эсхил [114] , за что был изгнан из Афин.

114

Эсхил (525 456 до н. э.) — древнегреческий драматург. Участник греко-персидских войн. Из 80 драм Эсхила сохранилось семь: «Персы», «Семеро против Фив», трилогия «Орестея», «Просительницы» и «Прикованный Прометей». Из остальных дошли только отрывки.

— О, Деметра, земля-мать, о, Хлоя, богиня посевов, о, Карпофора, дарительница плодов, о Феспофора, устроительница жизни, о Сито, богиня хлеба! Ты прекрасна обликом, волосы у тебя цвета спелой пшеницы. Ты благостна к людям, ты научила их вспахивать землю и засевать поля пшеницей, подарив им её зёрна. Ты даруешь плодородную силу земле, животным и людям. Ты была несчастной, потому что потеряла свою дочь Персефону, похищенную Аидом. Ты знаешь, что такое горе. И что такое любовная страсть. И потому прости Алкивиада. Не губи его за то, что он воспылал любовью к тебе в образе земной женщины. И не лишай меня счастья лицезреть его до конца моей жизни среди живых. О, Деметра, дочь Кроноса и Реи, супруга Зевса, владыки владык, смилуйся!..

Там, в огромном элевсинском телестерии, святилище Деметры, в девятый день осеннего месяца боэдромиона [115] жрецы и жрицы храма представляли страсти Деметры. Посвящённые заполнили весь телестерий, тихо войдя под его своды через шесть ворот. Гранит и мрамор святилища были едва освещены. А то, что происходило в центре его, скрыто мраком. Но там слышны были осторожные шаги, вздохи, там двигались какие-то тени.

Ожидание становилось напряжённым, как предчувствие жуткого крика в гробовой тишине. Мистический ужас остановил дыхание людей. И вдруг — яркий свет, словно Гелиос спустился с небес. Многоголосый стон облегчения прокатился под сводами. Вспыхнули факелы и лампионы. В пурпурной мантии и в царском венце возник из мрака иерофант, верховный жрец храма Деметры. Он стоял на лугу, усыпанном цветами, — так был убран центр телестерия. Взмах его рук — свет покатился дальше, и грянул хор, исполняющий гимн в честь Деметры. Всех обуял священный восторг: люди пожимали друг другу руки, улыбались и плакали, не зная, как ещё выразить свою любовь к животворящей богине, и с душевным трепетом ожидая её появления. Но первой на луг вышла Кора-Персефона. Кора беззаботно играла на лугу, собирала цветы, плела венок и не знала, какая судьба уготована ей отцом, всемогущим Зевсом. Но хор уже предрекал несчастье. И вот разверзлась земля посреди цветущего луга, из мрачной расселины вышел бог подземного царства

мёртвых Аид, брат Зевса, и обвил своими могучими руками прекрасную Персефону. Она забилась, как бабочка в паутине, как цветок на ветру. Заплакал хор, но помощи нет. Аид увлёк Персефону в земные недра. Расселина затянулась цветами. И тогда все увидели прекрасную и горестную Деметру. Босая, с распущенными золотыми волосами, она звала дочь, припадала ухом к земле и обращалась к небу, но никто не мог сказать ей, где Персефона, ибо Зевс приказал всем молчать. Приносящая всему живому счастье Деметра оказалась несчастной сама. И тогда она постучалась в дом к людям, чтобы найти утешение среди них. Она знала, что беда — частый гость в человеческом доме, и хотела научиться искусству одолевать беду.

115

Боэдромион — месяц афинского календаря, соответствует концу сентября началу октября.

Дочери элевсинского царя Келея привели её к отцу. Жалея несчастную женщину, жена Келея, Метанира, доверила ей присматривать за своим сыном Демофонтом. Весёлый мальчик так полюбился Деметре, что она решила сделать его бессмертным. И напугала Метаниру, которая однажды увидела, как Деметра держит Демофонта над огнём.

Тогда Деметра открылась Метанире и поведала ей о своём материнском горе. Теперь она уже не могла оставаться среди людей и попросила Келея построить для неё храм, чтобы удалиться в него и оплакивать свою дочь в одиночестве.

За одну ночь Келей возвёл для Деметры храм. Деметра простилась с Келеем и Метанирой и попросила их служанку Ямбу проводить её к храму.

«Не печалься, богиня, — сказала ей жизнерадостная Ямба. — Есть одно средство, которое избавляет от всех печалей. Это средство — любовь. Она всего сладостнее на земле. И если у тебя похитили одну дочь, ты можешь родить другую. Нет ничего прекраснее любви».

Деметра впервые засмеялась. Засмеялись и все, кто был в святилище: ведь это правда, что любовь сладостнее всего на земле. А горше всего голод, потому что это смерть для всех. С той поры как Деметра предалась печали, земля превратилась в пустыню: увяли травы, погибли сады и всё живое, люди и животные истощились от голода, а многие умерли.

Бог солнца Гелиос услышал смех Деметры и нарушил приказ Зевса — рассказал ей, кто похитил её дочь. Зевс воспылал любовью к жене и повелел Аиду вернуть ей Персефону.

И вот снова раскрылся вход в подземное царство, и навстречу измученной долгими страданиями Деметре вышла Персефона. Воспрянула вся природа: расцвели цветы и запели птицы, согнулись от плодов зелёные ветви деревьев, заколосились тучные нивы, вышли на пастбища стада. И грянул вакхическую песнь хор: весна! Весна! Минуло время смерти!

Преобразилась и Деметра. Она снова стала прекрасной богиней. Гривастые кони вынесли из тьмы золотую колесницу Зевса. Владыка владык, совершеннейшая сила блаженных и совершенных — Зевс сошёл с колесницы и заключил в объятия Деметру.

Костяные бряцала кифаредов ударили по звучным струнам, в соловьиных трелях зашлись авлосы [116] , хор зазвучал во всю мощь — наступил великий миг всей мистерии, миг соития Деметры и Зевса. Гаснут светильники, но уже наступил рассвет. Великие боги, как драгоценные камни, лежат на трижды вспаханной земле, устав от любви. Брошено семя новой жизни. Семя бессмертия...

116

Авлос - духовой музыкальный инструмент.

— Итак, не печальтесь, — заключил мистерию верховный жрец. — Наступила осень, но снова придёт весна. И тот, кого одолевают мысли о кончине, пусть отныне думает о вечности. Вы очищены от уныния. Смерти нет!

Алкивиад устроил элевсинскую мистерию в своём доме. Он был иерофантом, верховным жрецом, он же был и Зевсом. Его друзья исполняли другие роли. Деметрой была гетера Нефтида. Зевс обладал Деметрой под непристойные пьяные крики друзей — таков был безобразный финал элевсинской мистерии в доме Алкивиада.