Чаша цикуты. Сократ
Шрифт:
— Неси кувшин во двор и угости товарищей. А я посижу и поболтаю теперь с Эвангелом. По-стариковски.
Кинжал, о котором Сократ сказал Архиту, он подарил Алкивиаду после битвы при Делии. Так он тогда отблагодарил Алкивиада за своё спасение. Битву при Делии, что в Беотии, афиняне проиграли и были обращены в бегство. Многие тогда погибли. Не миновать бы смерти и Сократу, когда б не Алкивиад. Он поднял его тогда на своего коня, и они вместе вырвались из вражеского кольца. После возвращения в Афины Сократ долго искал подарок для Алкивиада. В конце концов купил в Пирее у финикийца кинжал, сам выточил для него рукоятку из пентелийского мрамора и вручил этот кинжал Алкивиаду. Подарок был не ахти какой, но Алкивиад с ним с той поры никогда не расставался и уверял Сократа, что кинжал приносит ему удачу. «Из-за Силена, — говорил ему Сократ посмеиваясь. — Рукоятка кинжала сделана из мраморного пальца
Сократ вспомнил о кинжале, когда решил отправить письмо Алкивиаду. Такое письмо, которое никто, кроме Алкивиада, не смог бы прочесть. И такое письмо он написал. На длинной полоске папируса. Чтобы написать его, он отыскал кусочек мраморного пальца Силена, выстрогал круглую палочку — скиталу — той же толщины, что и палец Силена (как и мраморная рукоятка на кинжале Алкивиада), плотно обернул её полоской папируса — аккуратной спиралью — и уже после этого написал на ней письмо, располагая буквы строчками вдоль скиталы. Снятая со скиталы полоска папируса оказалась усыпанной буквами, которые не складывались в слова. Чтобы прочесть письмо, полоску папируса необходимо было вновь намотать спиралью на скиталу точно такой же толщины (то есть на рукоятку кинжала, некогда подаренного Алкивиаду Сократом).
Сократ написал Алкивиаду: «Тебя ждёт смерть за поругание Деметры». Буквы же на полоске папируса, снятой со скиталы, читались сверху вниз (хотя писались снизу вверх) в таком, как будто ничего не означающем порядке: деагдржмзуетясьрие бмтонмеерпаент [117] .
Сократ заночевал у Эвангела — Эвангел сам уговорил его остаться на ночь. И потому был свидетелем того, как ранним утром триера «Саламиния», дружно взмахнув десятками весел, отошла от берега и легко заскользила по тихой глади залива. Теперь следовало попросить синекудрого Посейдона, чтобы плавание её было безбедным...
117
Читатель может проверить, что это именно так, если напишет буквы (расположив их вертикально: одну под другой) в указанном порядке на бумажной полоске шириной в 1,4 см, а затем намотает ее на палочку диаметром в 2,4 см. (Авт.)
— Я приду ещё раз, когда вернётся «Саламиния», — сказал Сократ, прощаясь с Эвангелом.
Она возвратилась с опозданием на три дня против ожидаемого срока. Отряд вооружённых государственных скифов напрасно поджидал её на берегу, чтобы сопровождать Алкивиада в Афины: Алкивиада на «Саламинии» не оказалось.
Сократ увидел Архита лишь издали. Тот поприветствовал его поднятием руки и кивнул головой. Это означало, что переданное с ним письмо Сократа попало в руки Алкивиада. Об остальном Сократ узнал из разговоров, которые несколько дней будоражили Афины: Алкивиад сбежал. Сначала он подчинился приказу «Саламинии», поднялся на триеру без сопротивления, объявив своему войску, что покидает его ненадолго. Вёл себя во время перехода из Сицилии в Фурии [118] спокойно и был даже приветлив с капитаном триеры, пил с ним вино и тем усыпил его бдительность. А ночью, когда «Саламиния» стояла в итальянских Фуриях, городе, основанном Периклом, Алкивиад тайно покинул триеру и не вернулся. Два дня поисков оказались безрезультатными: Алкивиад словно в воду канул. На третий день «Саламиния», обескураженная случившимся, прекратила поиск и ушла в Афины навстречу своему позору. Отряд государственных скифов сопровождал из Пирея в Афины не Алкивиада, а капитана «Саламинии»...
118
Фурии — греческий город в Южной Италии, основанный Периклом.
Ожидал ли Сократ, отправляя с Архитом тайное письмо в Сицилию, что Алкивиад поступит именно так? Ответить себе на этот вопрос он не мог. Да, он предупредил Алкивиада о грозящей ему опасности. Это был долг дружбы. Всё остальное должен был решить сам Алкивиад: бежать, не бежать, подчиниться приказу архонтов, схватиться в рукопашной с командой «Саламинии», арестовать её, послать просьбу архонтам отложить суд до окончания похода, поднять армию против Афин, попытаться отстоять свою жизнь на суде признанием или непризнанием вины, покончить с собой до суда... У него был выбор. И этот выбор он обязан был сделать сам — как человек, как
Нельзя отвечать злом назло, коварством на коварство, обманом на обман, если ты осуждаешь зло, коварство и обман, иначе злу, коварству и обману не будет в этом мире конца. И тогда ты хуже своих врагов, потому что они начали злое дело, а ты продолжил его. У честного человека есть только один путь в борьбе со злом, коварством и обманом — до конца служить добру, честности и правде, не отвечать злом на зло, коварством на коварство и обманом на обман. И нельзя во всех случаях и любыми способами хвататься за жизнь, которая может стать для тебя позором: обречь на нищету, скитания и всеобщее презрение...
Афины заочно приговорили Алкивиада к смертной казни через отравление, конфисковали всё его имущество и постановили, чтобы все жрецы и жрицы прокляли его.
И тогда он возник из безвестности, как бог безрассудного мщения. Он перебрался из Фурий к спартанскому царю Агидему и открыл ему план осады Сиракуз. Спартанцы бросились на Сицилию и разбили афинян. Семитысячное войско было разгромлено за несколько дней, потому что спартанцы напали с тыла. Погиб Никий, главный афинский стратег, — спартанцы взяли его в плен и казнили, не приняв в расчёт его старость. Тысячи гоплитов и лучников стали спартанскими рабами.
Агидем дал Алкивиаду войско, и тот двинулся с ним на Афины. Афины устояли. Да и Алкивиад, кажется, решил повременить со штурмом Афин, остановился в Декелии на северо-востоке от Афин, укрепил это селение, сделал его неприступным со всех сторон и стал совершать из него грабительские набеги на Аттику. Но страшнее для Афин стало другое: вследствие их слабости после поражения в Сицилии от них отпали многие острова во главе с Хиосом и Лесбосом. Хозяевами на морях стали спартанцы и персы. Этому во многом содействовал сам Алкивиад. Афиняне назвали его Алкивиадом-изменником...
III
Во время сицилийского похода афинян Платону было двенадцать лет, и он мало что помнил о том времени. То есть он помнил, конечно, о том, что Сицилийский поход был, но тогда он мало занимал его, и поэтому в памяти сохранилось лишь то, что Сицилийский поход оказался для афинян неудачным и что виноват в этом был Алкивиад, двоюродный брат его дяди Крития. Дядя ненавидел за это своего двоюродного брата, всегда называл его изменником. Даже в те дни, когда Алкивиад после десяти лет, прошедших со времени Сицилийского похода, с триумфом вернулся в Афины. Этот день, день возвращения Алкивиада, Платон помнил хорошо, потому что это было совсем недавно, год назад, а ещё потому, что вместе с Сократом находился в Пирее, когда к причалам подошли триеры Алкивиада. Платон и Сократ стояли в толпе ликующего народа, пришедшего из Афин в Пирей, чтобы встретить своего героя. Многие ожидали, что Алкивиад войдёт в гавань на триерах, разукрашенных добытыми в боях вражескими щитами и рострами потопленных спартанских кораблей. Все искали пурпурные паруса триеры командующего. Говорили даже, что Хрисогон, победитель на Пифийских играх, будет исполнять на флейте песню для гребцов, стоя на носу триеры Алкивиада, а знаменитый трагический актёр Каллипид, одетый в длинный хитон и мантию, как на состязаниях, станет командовать ими. Но флотилия Алкивиада вошла в Пирейскую бухту без шума и украшений. Триера Алкивиада ничем не отличалась от других, и её не сразу нашли. Толпа металась от одного причалившего корабля к другому и всё кричала:
— Где Алкивиад? Где наш Алкивиад? Куда вы дели Алкивиада?
И хотя на берег уже сходили другие стратеги, никто не обращал внимания из них, их не видели, им не досталось ни одного венка. Первым Алкивиада увидел Эвриптолем, его двоюродный брат.
— Да вот же он! — закричал Эвриптолем, бросаясь к одной из триер, причалившей в стороне от толпы — Алкивиад! Брат! Мы ждём тебя с радостью и слезами!
Толпа устремилась за Эвриптолемом. Послышались возгласы приветствия и рыдания. Алкивиаду достались все венки, вся радость и слёзы, вся слава, вся любовь. Велико было счастье афинян, но и пережитое ими горе было тяжко: ведь были потеряны моря и острова, враг бесчинствовал в предместьях, а в самих Афинах ни днём ни ночью не утихала вражда партий, шла настоящая война, лилась кровь, и у тюремщиков уже не хватало яда цикуты. Алкивиад вернул Афинам могущество и покой — доблестный воин, племянник Перикла, чьи годы правления афиняне называли золотым веком. Афиняне не требовали от Алкивиада раскаяния за прошлые грехи, они сами готовы были повиниться перед ним за то, что приговорили его к смерти за юношеские проказы и не дали ему довести до победного конца Сицилийский поход.