Чаша цикуты. Сократ
Шрифт:
— Совершишь, — согласился Критон. — Но есть одно обстоятельство, которого ты не учёл, Сократ: ты осуждён несправедливо, потому что и богов отеческих не отвергал, и не совращал своими поучениями юношей. Ты и сам говорил об этом на суде, Сократ.
— Да, я говорил об этом, — согласно кивнул головой Сократ. — Но ещё раньше я говорил, что при любых обстоятельствах нельзя поступать несправедливо — ни тайно, ни явно, ни преднамеренно, ни но неведению, потому что и неведение — зло само по себе, так как человек по природе своей, по замыслу богов должен быть сведущим в том, что дурно и что хорошо.
— Ох, Сократ, — Критон закрыл руками лицо, предвидя, к чему тот клонит. — Остановись, Сократ, и исполни нашу горячую просьбу: согласись бежать. Мы умоляем тебя страстно и слёзно.
— Помолчи, — остановил
135
Что сделал когда-то для Пелопса возничий Эномая Миртил... — Герой древнегреческого мифа Пелопс, сын Тантала (по его имени получил название полуостров Пелопоннес), чтобы получить в жёны дочь царя Эномая Гиппродамию, должен был победить Эномая в состязании на колеснице. Помог ему в этом возничий царя Миртил, сын Гермеса, заменив металлическую чеку в колеснице Эномая на восковую, отчего в решающий момент состязания колеса соскочили с колесницы и она опрокинулась, а Эномай разбился при падении.
— Так, мой друг, и всё же я прошу...
— Да, я согласен, что афиняне совершают зло, осудив меня на смерть, ибо я невиновен.
— Вот! — обрадовался Критон. — Значит, ты понимаешь! Афиняне совершают преступление, убивая тебя. Преступление перед тобой, перед твоей семьёй, перед нами, твоими друзьями, перед светозарным Аполлоном, перед мудростью.
— Ты прекрасно сказал, — похвалил Критона Сократ. — Совершив преступление, афиняне не смогут оправдаться передо мной, потому что меня не будет. Но они должны будут ответить перед всеми другими, которых ты перечислил.
— Так не дай же афинянам совершить это преступление! — воскликнул Критон, полагая, что победил в споре. — Если ты умрёшь в тюрьме, афиняне окажутся преступниками. Если ты согласишься убежать, ты спасёшь их от преступления. Один спасёшь многих. Одним простым поступком спасёшь честь всего полиса. Не так ли?
— Убежав из тюрьмы, Критон, я совершу тем самым дурной поступок. Помнится мне, что об этом говорил ещё великий Фидий. Во-первых, все скажут, что я трус. А прослыть трусом даже во мнении одного человека мне не хочется. Во-вторых, я не намного продлю свою жизнь, так как смерть моя уже близка, потому что я стар. Так стоит ли ради немногого жертвовать столь многим? Я не раз сражался с врагами, когда был ещё молодым, но и тогда я не боялся смерти и не бегал от неё, Критон. В-третьих, я опорочу моим бегством мою философию, её истину, которая заключается в том, что ни при каких обстоятельствах нельзя поступать несправедливо, так как несправедливый поступок есть зло. В-четвёртых, я нарушу гражданскую присягу. В-пятых, я опорочу вас, моих друзей, потому что о вас скажут: они дружили с ничтожным, лживым и неверным человеком. В мире станет меньше справедливости и больше зла — вот что произойдёт, если я убегу из тюрьмы. Вот почему я говорю, дорогой мой Критон: нельзя отвечать злом на зло. Иначе эта цепь станет бесконечной и приведёт ко всеобщей гибели. Я не убегу, — добавил он, помолчав. — Конечно, я не хочу расставаться с жизнью, но ещё более я не хочу расставаться с честью. Понял ли ты меня, мой дорогой Критон?
— Да, — ответил Критон. — Но я буду настаивать...
— Не придумай чего-нибудь похуже побега, — предупредил Критона Сократ, зная, как велика любовь Критона к нему. — Меня можно напоить снотворным и унести из тюрьмы без моего согласия, просто связать и утащить... Не делайте этого, Критон, — попросил Сократ, наполняя кружки вином. — Поверь, мне легче умереть, чем совершить побег. Дайте мне сделать то, что мне легче сделать, ведь я всю жизнь делал то, что трудно: искал истину. Пожалейте меня, старика... И мне совсем не страшно умереть, мой друг. Многие люди, Критон, мужественно встречают смерть. Страшно умирать, когда слишком сильно любишь своё тело, или своё богатство, или почести. Впрочем, из этих людей иные тоже встречают смерть мужественно, но только из страха перед ещё большим несчастьем, чем смерть: из страха перед позором. Все, кроме философов, Критон, мужественны из боязни. Философия учит жить, не боясь смерти, и умирать, не цепляясь за жизнь.
Критон плакал, прикрыв лицо плащом: он не знал, что скажет друзьям, когда вернётся домой. Ведь они послали его, чтобы он склонил Сократа к побегу. Говорят, что кто-то из древних философов покинул шумный свет и удалился в дикие горы, чтобы жить там в пещере, в полном одиночестве. К этому его принудила философия, которую не любят ни правители, ни толпа. Первые — потому, что боятся мудрости, вторые — потому, что она им не нужна. Сократ слишком долго задержался в Афинах. Бедный Сократ. Не афиняне убивают его, а сама судьба. Философ — посредник между богами и людьми, свидетель и судья богов на земле. Люди же предпочитают жить так, словно и богов нет, и правды нет, и честь только показная или когда она выгодна, и долг — лишь слово для публичных речей. Люди лишь притворяются, что они люди, — из страха перед богами. Философы же — подлинные люди. Людьми их делает знание.
— Что я скажу друзьям? — спросил Критон, уходя. — Они меня не похвалят...
— Пусть приходят ко мне веселиться, пока ещё есть время, — ответил Сократ.
Симмий и Кебет приехали из Фив. В тюрьму их привёл Критобул, сын Критона. Симмий и Кебет были печальны, сосредоточенны, не хотели пить вино, которое принёс Критобул. Сократ догадывался, что их мучает тот же вопрос, что и Критона, — как склонить его, Сократа, к побегу из тюрьмы. Они лишь не знали, как заговорить с ним об этом. Сократу стало жаль молодых фиванцев, которых он очень любил: и Симмий и Кебет были его частыми слушателями, по многу дней гостили в Афинах только для того, чтобы разговаривать с ним, ходили за ним по пятам, приводя в недоумение многих афинян тем, как это богатые, хорошо одетые молодые люди позволяют себе находиться в одной компании со старым и злоречивым оборванцем Сократом.
— Хватит вздыхать, — сказал он юношам. — И не обижайте Критобула — пейте его вино. Как я, — показал он пример, выпив кружку вина без передышки. — На том свете, знаете ли, вина не будет. Но кто проникнет в суть вина здесь, тот на том свете лишь от одного воспоминания о нём получит наслаждение. Там всё будет именно так для знающих и глубоких душ: едва душа подумает о чём-либо — и тут же овладеет этим.
— Но бессмертны ли наши души? — спросил Кебет.
Сократ засмеялся: его подсказка сработала безошибочно — Кебет станет сейчас говорить, что существуют сомнения относительно бессмертия души и что, стало быть, не так уж достоверно то, что есть иной мир, Поля Блаженных, Элисий, где обитают бессмертные души. Может статься, что никакой жизни после смерти нет. А коли так, то смерть есть зло, конец всякой жизни, ничто. Будь это иначе, боги бы тоже умирали.
Предположение Сократа было правильным — именно об этом заговорил с ним Кебет.
— Трудно вообразить себе, что такое душа, — поддержал Кебета Симмий. — Говорят, что разумная её часть обитает в голове, чувственная — в сердце, а вожделенная — возле пупка. Как же они общаются? Или не общаются вовсе, а после смерти разлетаются в разные стороны? И какая из этих частей бессмертна? И может ли часть быть бессмертной, если разрушено целое?
— Они общаются, как звуки разных струн, — ответил Сократ.
— Не в том загадка, как они общаются при жизни человека, — сказал Кебет. — Загадка в том, может ли звук жить без лиры или без кифары. Когда разрушается музыкальный инструмент, то погибает и звук. Не так ли относится душа к телу: погибнет тело — погибнет и душа. Нет звуков ничьих, и нет ничьих душ. И свет без огня исчезает, и запах без цветка, и вкус вина без вина, и тяжесть камня без камня, и любовь без влюблённых. Н вот если душа не бессмертна, если после смерти нет жизни, то нет и иного мира, потому что в нём никто не живёт.