Чебурашка
Шрифт:
— Его? Вот уж не подумал бы… Вообще, это был еще один вопрос, не дававший мне покоя. Кстати одежда в багажнике, забрал сегодня из химчистки.
— О, здорово! Я заберу. Хотя, шапку и шарф можешь, наверное, оставить себе. На всякий случай. Я, кажется, уже упоминала, что они не очень ладят со Степиной курткой.
— Конфликт брендов… Да-да, что-то такое припоминаю. Что это за бред, вообще?
— Не знаю. Подростки, что с них взять? У них во всем конфликт на конфликте.
— А сколько лет твоему сыну?
— Будет четырнадцать. Он
— Ничего себе!
— Да уж…
Стефан задумчиво притормозил на светофоре, и мы молча уставились, как то там, то тут, сталкиваясь друг с другом, торопятся пешеходы.
— То есть, мужа у тебя нет.
— Нет.
— И парня нет?
— Нет.
— И если я захочу, скажем, тебя поцеловать…
— Кажется, приличные девушки на первом свидании не целуются… Но я не уверена… Четырнадцать лет не была на свиданиях.
— Чушь все это! — решительно сказал Стефан и двинулся навстречу.
***
— Мам… Ма-а-ам!
— А?
— Я говорю, ты чего зависла?
— Голова болит. Пойду воздухом подышу.
Накидываю куртку, ботинки и выхожу на крыльцо. Конец апреля выдался ветреным. Вихрь моментально окружает меня свежим воздухом, треплет волосы, играет с подолом платья.
Выдул бы он еще из головы дурацкие мысли, но те слишком прочно засели.
Хочется домой и отчего-то плакать. Настроение скатилось куда-то в минус бесконечность и вряд ли уже вернется обратно. Надо уезжать, чтобы не портить хорошим людям вечер.
На удачу в кармане нахожу мобильник и через приложение вызываю такси. Время ожидания — десять минут. Стоимость поездки… а не важно — не разорюсь вроде как…
Мягко щелкает дверь. Даже не оборачиваясь знаю, кто стоит за спиной. Этот аромат еще долго выкручивал мне нервы всякий раз, когда директор оказывался в радиусе двух метров.
Селективная, мать ее, парфюмерия.
Стефан стоит позади. Я по-прежнему не оборачиваюсь. Не знаю, что сказать. Все было сказано еще тогда. И мне нечего добавить. Он нашел свое счастье, как я и советовала. Разве что… «совет да любовь»?
Отчего же мне так тошно?
Отчего мне так обидно за себя?
Обидно даже не на Стефана (Господи, на него-то за что?), а так… в целом… На судьбу что ли… на женскую свою природу. На ее (мое) несовершенство.
Отчего я не роковая женщина? Отчего, если даже нравлюсь мужчинам, не вызываю в них желания бороться? Отчего им всем так легко меня покинуть? Почему меня не любят до потери пульса? До искр из глаз? Почему во мне не нуждаются? Не дышат мной? Не восхищаются?
Отчего не страдают по мне годами? Не хранят верность, не ищут встреч, не вспоминают, не сожалеют, не посвящают песен и стихов, не бьют друг другу лица…
Отчего я такая … никакая? И можно ли стать кем-то лучше? Тем более, когда тебе за тридцать.
Как там было в том фильме? Помните?
«Так хочется быть красивой, я б тогда за всех обманутых девчат отомстила! Вот иду я красивая по улице, а все встречные ребята
— Она, правда, хорошая, — выдергивает меня из мыслей Стефан тихим проникновенным голосом, — Моника…
— Другую ты бы и не выбрал, — отвечаю я, борясь с подступающими слезами. Спасибо ветру, что безжалостно бросает волосы мне в лицо.
— Так… Ты и Соколовский…
— Мы родители Степы… Не более…
— Мне показалось…
— Тебе показалось.
Уединение нарушается еще одним желающим подышать свежим воздухом. Матвей. Он осторожно вешает мне на шею мой тонкий шарфик. Так себе предлог вмешаться в наш со Стефаном тет-а-тет. С одной стороны жест вполне невинный, но, кажется, Соколовский метит территорию.
Глупость какая.
Не может он знать о нашем прошлом со Стефаном. Да хоть бы и узнал. У Ашкетова в доме невеста сидит — ей хоть сейчас на голову корону Мисс Мира надевай. Я ей не конкурентка, даже если бы и захотела ею стать.
Хотя, может быть, я и хочу.
А может, просто пьяна.
Бесцеремонный хлопок двери добавляет в нашу компанию Степу.
— Вы чего тут застыли? Там Тамара Яковлевна торт режет. Мам, не стой на ветру, продует.
— Я домой поеду. Голова болит ужасно. Извинись за меня перед Тамарой.
— Я с тобой.
— Нет.
— Я вызову тебе такси, отвез бы сам, но выпил, — встревает Стефан.
— Еще чего, — перебивает того Соколовский, — Я сам отвезу! Сейчас только за ключами схожу.
— Я доеду сама.
— Мам, пять минут, я оденусь…
— Две минуты, Зой…
— Может, останешься на чай? Или кофе? Торт же…
Они галдят, перебивая друг друга, будя во мне невиданного зверя, что готов рычать и кусаться, бросаясь на окружающих.
— НЕТ! — рявкаю я, развернувшись к ним лицом. — Я поеду домой сама. Одна. Можно мне уже в конце концов сделать так, как я хочу, а не угождать вашим желаниям, требованиям и ультиматумам?!
Мое негодование возымело эффект. Мужчины замерли, раскрыв рты и больше не перечили. Входящий звонок оповестил о подъехавшем такси и я, развернувшись, иду прочь.
И никто меня не останавливает. А я… Я, противореча сама себе, даже не знаю, хорошо это или плохо.
Хочу домой.
И плакать.
Старею…
Глава 40
Зеркала врут. Бессовестно и беспощадно. В них нет ни сочувствия, на жалости, ни любви, ни превосходства. Замечали ли вы, насколько по-разному отражаетесь в зеркалах? Как стройнят они в примерочных дорогих магазинов, как до безобразия уродуют в дешевых парикмахерских, как преувеличивают каждое несовершенство в пудреницах, как равнодушно честны в родных ванных комнатах.