Чеченская рапсодия
Шрифт:
Ближе к утру Дарган принял окончательное решение. Он оставил у входа в ущелье пятерых казаков во главе со своим братом подъесаулом Савелием на случай, если абреки не обнаружат убитого часового на месте и поднимут тревогу, или если отряду придется спешно возвращаться назад, потом дал команду трогаться.
Станичники, укутанные концами башлыков по самые брови, положили поперек седел ружья, поудобнее умостили заряженные пистолеты. Копыта коней, обмотанные тряпками, мягко ступали по густой траве, не слышно было ни звяка, ни стука, ни лошадиного фырканья. Впереди ехали казаки, хорошо знающие горские наречия, за ними следовали воины, умеющие стрелять без промаха, замыкали группу из пятнадцати человек силачи, способные свернуть рога быку.
До самых ворот никто не встретился на пути отряда, но когда всадники приблизились к башне, из бойницы показалось лицо абрека, держащего в руке зажженный факел.
— Аллах акбар! — крикнул он, сжимая в другой руке ружье.
— Аллах акбар, — по-татарски отозвался Захарка, считавшийся в семье Даргановых знатоком языков. — Дар эс саламалейкум, уважаемый.
— Ваалейкум эс салам. Откуда вы, братья?
— Мы кабардинцы из Баксана, что под горой Эльбрус, пришли по зову предводителя всех горцев имама Шамиля на священную войну против неверных.
— Да продлит аллах его жизнь! Вы настоящие правоверные мусульмане. Кабардинцы к нам еще не приходили, — обрадовался часовой и, обернувшись назад, отдал какое-то приказание, а затем продолжил расспросы: — Вы соблюдаете законы шариата?
— Да, мы сунниты. Аллах велик, и мы свято чтим законы, по которым он повелел жить всем правоверным.
— Вы принимаете провозглашенный имамом Шамилем газават против неверных? — дозорный продолжал с пристрастием допрашивать верховых, из которых ни один не говорил по-кабардински, в том числе и сам Захарка.
Его расчет строился на том, что сами кабардинцы под русским давлением давно утихомирились, а чеченцы, как и дагестанцы, признавали только свой язык, да еще русский, который был средством общения со всеми кавказскими народами.
— Мы потому и пришли под зеленое знамя ислама, что все как один против насаждаемых русскими порядков.
Часовой скрылся в башне, через несколько мгновений за тяжелыми воротами загремели железные засовы, створки со скрипом распахнулись и показалась не широкая улица высокогорного аула, освещенная несколькими факелами и ведущая на центральную площадь.
— Дорогие гости, мы рады вам, нашим братьям по вере, — прижимая руку к сердцу, сказал один из часовых, отступил в сторону и показал рукой вдоль дороги. — Проезжайте до площади, там вы найдете еду и питье, там вас встретят джигиты, собравшиеся со всего Кавказа.
Отряд казаков шагом проехал мимо воротных столбов. Когда створки закрылись за последним из всадников и абреки вновь собрались укрыться в стенах башни, Дарган, находящийся в середине группы, поднял руку. Замыкавшие шествие станичники завернули лошадей назад и с маха опустили шашки на головы дозорных, ослепленных пламенем факелов. Атака была настолько дерзкой и быстрой, что никто из абреков не успел прикоснуться к своему оружию.
Панкрат спешился, юркнул в узкий проход башни, внутри которой шла наверх узкая лестница, но на смотровой площадке никого не оказалось. Он спустился, подобрал одну из чадящих смоляных чурок, посветил под лестницу заметил в каменном полу очертания круглой ямы, накрытой деревянным щитом. Обычно кровники, державшие многомесячную осаду, складывали в таких погребах продукты питания. Станичники в это время встали по обеим сторонам ворот, в темноте изредка поблескивали длинные стволы ружей. К хорунжему присоединились еще несколько молодцев, вместе они сдвинули дубовый щит и сунули факелы в отверстие.
В носы казакам ударила густая вонь. То, что высветилось в пляшущем пламени, описанию не поддавалось. На дне колодца прижимались друг к другу не меньше десятка истощенных людей, одежда на них превратилась в лохмотья, на ногах и запястьях отсвечивали железные кандалы.
— Есть тут кто живой? — крикнул в глубину Панкрат.
Тишина была ответом на его призыв, никто из заложников не шевелился. Хорунжий развязал под горлом тесемку бурки, чтобы легче было дышать.
— Мы казаки, христиане, нас бояться не след.
Тряпье разом разлетелось, показались бледные лица, обтянутые синей кожей. Кто-то из станичников уже опускал в дыру ствол дерева с выступами сучьев, служивший лестницей. В него вцепилось сразу несколько костлявых рук, раздалось хриплое рычание.
Панкрат снова нагнулся над ямой.
— Петрашка, ты здесь?
— Если ты ищешь казака из станицы Стодеревской, то его перегнали в башню на другом конце крепости, — ответил сиплый голос, перебиваемый кашлем. — А нас тут держали на случай осады. Мы должны были служить живым щитом- торопливо дополнил сообщение сиплого его сосед…
На поверхности показались первые пленники, на которых невозможно было смотреть даже в свете нестойкого пламени факелов. Когда последний из них перевалился через обложенный камнем край колодца, Панкрат на всякий случай посветил по углам ямы, затем подтолкнул освобожденных людей к воротам, уже раскрывавшимся навстречу зарождающейся заре.
— Идите прямо, никуда не сворачивайте, — отдал он приказ этим призракам. — Как дойдете до валунов у основания горы, вас встретят наши люди и помогут переправиться через горы. Цепи несите в руках, чтобы не звякали, их разобьют там же.
— Все сделаем, как ты велишь, спаситель ты наш, — заголосил было кто-то из доходяг.
Подхорунжий разом взметнул шашку над его головой.
— Молчать! А то срублю и не задумаюсь, — по-звериному прорычал он, оглянувшись на близкую площадь.
Но угрожающий замах не испугал этого блаженного, наоборот, заставил его еще выше задрать жидкую бороденку.
— Вот мы и дождались казачков-освободителей, уже они здеся, — тонким голосом закричал он.