Чеченские рассказы
Шрифт:
– Вовкотруб.
– Я.
– Селиванов.
– Я.
– Кузнецов.
– Я…
Я вбегаю в морозную темень и сразу отстаю. Неумело намотанные куски плотной ткани причиняют боль ногам. Тусклый свет распахнутых настежь окон мрачно освещает одинаковые ряды двухэтажных зданий. Вчера вечером нас привели в казарму, когда было уже темно, и утром я совершенно не понимаю, где нахожусь и куда бегу. Леденящий воздух пронизывает хэбэшный камок.
Весь первый день я соскабливаю обломком стекла остатки затёртой краски с половых досок, а после ужина до поздней ночи пришиваю исколотыми пальцами кровавого
Утром сержант отводит меня в медпункт. У меня воспалены гланды. Мне жарко в шинели. Я расстёгиваю крючок и получаю первую в армии затрещину.
Очень высокий санинструктор медленно записывает мою фамилию в журнал и даёт мне градусник. Внезапно он поднимает голову и в упор задаёт вопрос: "Сколько отслужил, лысый?"
Думая, что это нужно для журнала, сбитый с толку, я отвечаю: "Два дня".
– Это срок!
Нам, молодым, на койках подолгу лежать не приходится. Через каждые час-полтора в коридоре раздаётся:
– Духи и слоны, строиться!
Как заключённые, стриженые, в синих больничных куртках и штанах, мы выстраиваемся в узком коридоре, и двухметровый санинструктор производит скорый развод:
– Ты и ты – туалет, чтоб был вылизан, время пошло, двадцать минут – доклад. Лысый – коридор. Чумаход – на кухню…
Уколы пенициллина, построения, ежечасные уборки, дедовщина, организованная санинструктором, за четверо суток ставят меня в строй. Теперь я всю свою службу, да и жизнь вообще, стараюсь избегать медицинских учреждений.
Военная медицина отличается простотой, надежностью, а главное, однотипностью средств воздействия на любое заболевание. Анекдот о начмеде, достающем из одного ведра таблетки и от желудка, и от головной боли, и от ангины, не выдуман армейскими остряками, я сам наблюдаю его в санчасти учебного центра, таблетки – это простейшие антибиотики.
Армия – порождение и отражение мира гражданского. Но отражение в кривом зеркале. Отражение искажает и преувеличивает, выворачивает наизнанку и превращает в пошлость привычные для человека представления о том, что хорошо, а что плохо, о мере дозволенности, культуре, морали и чести, о дружбе и о войне.
На учебном сборе наш старшина роты прапорщик Геворкян объясняет, что утром мочиться нужно, выбежав из казармы, "дабы ценить труд дневальных, убирающих туалет".
"Рр-р-ас, рр-р-ас, рас, два, три. Песню запе-вай".
Наши глотки вытягивают: "Ой, ты, мама, моя ма-а-ма, вы-слу-шай-ме-ня-а-а-ты. Не ходи! не ходи! со-мно-ю, ма-ма, да воен-ко-ма-та…"
Офицеры уже завтракают. Нам видно их сквозь заиндевелый павильон. Сегодня день присяги. Строевые песни забивают одна другую: "Рассия, любимая мая, рад-ные берёзки-тополя… Эй, комроты, даёшь пулемёты…" Наконец взводы выстраиваются у входа в столовую.
– Справа, по одному…
Мы змейкой сыплемся в тепло.
Я быстро глотаю слежавшийся на пластмассовой тарелке овёс и наблюдаю в большое запотевшее стекло за медленно приближающейся тучной фигурой подполковника Алтунина. Скоро развод.
"Та-а-а-к" – неуклюже и удушающе вползает в столовую. Офицеры выкатываются из зала, на ходу застёгивая бушлаты. Я допиваю фиолетовый кисель.
– Р-рота, закончить приём пищи, встать!
Я бегу на плац и на фоне серых фигурок солдат вижу лейтенанта Цыганкова. Его взвод отрабатывает выход из строя и подход к начальнику. Забывая отдать честь и путаясь в полах шинели, я вытаскиваю из себя запыхавшееся: "Товарищ лейтенант… там аттестация… зовут ваш взвод…"
Раскатисто через "кар-р-рр-р", срывая ворон с ободранных веток, молодцеватый лейтенант орёт: "Взвод! закончить занятие, строиться!" Отливающий новой коричневой кожей офицерский планшет вмещает исписанные листы, повисает на тонком ремешке. Я бегу в штаб. Солдаты облепили стены. Я протискиваюсь в кабинет и только усаживаюсь на своё писарское место, входит Цыганков, здоровается с Ивлевым и плюхается на стул рядом со мной.
Майор Ивлев, худощавый, с выцветшими глазами, голубенькой ленточкой медали "За отвагу" на орденской планке, проводит аттестационную комиссию стремительно.
Цель – распределение новобранцев, только что принявших присягу, в учебные подразделения специалистов и младших командиров внутренних войск. Мы, такие же желторотые писаря, готовим списки, личные дела, не вылезаем из штаба две недели (на втором месяце службы я оценил этот подарок судьбы и очень старался).
Комиссия отбирает лучших, то есть с группой здоровья "1" и средним образованием. На некоторые специальности допускается "двойка". Оставшиеся бойцы, с неполным средним и с недостатками здоровья, должны влиться в полк сразу после окончания "курса молодого бойца".
Заявки на сержантов частей оперативного назначения и разведки, специалистов станций связи, водителей БТР, сапёров, кинологов идут непомерные. Начальство торопит с отправкой команд. Запас среднеобразованных быстро тает. Мы по указанию майора в личных делах в графе "образование" затираем приставку "не". Получается новая разновидность образования – "полное среднее". С просто средним выбрали во всей роте и в экстренном порядке отправили в учебки – в Питер, Пермь, Шахты – ещё на прошлой неделе.
Из-за спешки списки составляются нами заранее с учётом только формальных данных. Желание кандидата на учёбу по той или иной специальности требуется и обязательно "учитывается".
– Тэ-эк… ты у нас Бесфамильных… – Ивлев смотрит в список и видит напротив фамилии "Бесфамильных" ручкой выведенную запись "кинологи". – В кинологи пойдёшь, Бесфамильных?
Бесфамильных не знает, что делать с руками, что-то мнёт сосредоточенно, прячет их за безразмерную шинель и опять мнёт.