Чеченские рассказы
Шрифт:
Лёха Маликов сначала орёт, потом рыдает, потом, сжав от боли зубы, плачет. Из рваной его штанины торчит обломок кости, сапог с остатками конечности держится на ошмётках ткани и сухожилий, волочится по траве, оставляя кровавый след. Изюмцев послал нас снимать сигналки, но мы заблудились и попали на участок с поставленными на растяжку эфками и озээмками. В оцепенении я тащу его на себе и забываю, что иду по минному полю. Мы чудом не подрываемся
После того, как мне вручили орден, я пытался убедить себя в том, что наградили меня за вынос раненого с минного поля. Я так и говорил всем, кто спрашивал, за что награда. Так мне было легче и удобней. Эдакий герой.
Но это неправда. Награжден я был за подрыв. За то, что бэтэр, на котором мы поехали за водой, наехал на фугас. Всё мое мужество заключалось в том, что я грохнулся о землю и чуть не сломал себе хребет.
Чрезвычайное происшествие
"Настоящим довожу до Вашего сведения, что 21 июня 20.. года в 16 часов 40 минут я зашел в канцелярию первой учебной роты после того, как почувствовал запах гари…"
Из рапорта ст. л-та Э.Ю. Вострозуб
Старший лейтенант Копылов год не выходил на службу. Он отнёс толстой женщине в секретную часть рапорт об увольнении, потому что его оскорбил командир батальона.
Копылов приехал из Чечни, выходных ему не давали, отпуск за прошлый год простили. Он был потрясён жужжащими пулями и разорвавшимся в клочья прапорщиком Подколзиным.
Копылов нервничал и больно ударил одного рядового. Рядовой нагло грозился подать в суд, потому что не ездил в Чечню и знал законы. Техника в парке стояла без присмотра, и младший сержант со странной фамилией Погибель покинул пост уборки бэтээров. И тут налетел подполковник Брегей и назвал Копылова мудаком.
Худосочный Копылов мнил себя героем войны; он вернулся из первой командировки; там за спецоперацию ему жал руку комдив. Наградной не писали. Боевые задерживали. Люба не любила его. Солдаты не хотели слушать команд этого старшего лейтенанта, зато слышали, что он "мудак", и улыбались, составляя последнюю каплю терпения.
Ночью Копылов не спал. Позавчера он решил прийти в полк и записаться в ближайшую партию. "Хрен на эту казарму и автопарк, а в Чечне служить можно. Там ты человек".
Так легко ему стало от этих мыслей.
Но нахлынувший визг пуль и прапорщик Подколзин всё равно не давали уснуть. Копылов ворочался с боку на бок, вставал пить воду и ходил в туалет. Под утро Копылов провалился в порывистый сон, и школьная отвратительная директриса стала выгонять его из своей постели, он от стыда не мог найти трусы, надел детские колготки и проснулся в поту ужаса. Прапорщик Подколзин сидел у его ног и говорил мёртвым голосом: "Всегда везти не может, запомни Копылов!" Было 7 часов.
В 8 утра Копылов пришёл в полк, и его отправили в посёлок Александрийский на учебный сбор. Здесь старший лейтенант приходил в себя и собирал свои мысли. Одна мысль нашёптывала: набирайся духа и езжай в Чечню; другая – пропадёшь, – Подколзин на том свете знает всё; третья мысль была не мыслью даже, а голосом подполковника Брегея. Голос говорил: "мудак".
Когда солдат Пильщиков заполнил лист беседы и старший лейтенант прочёл в нём, что отец Пильщикова неоднократно бывал за границей, а именно, в городе Тольятти, Копылов стал думать и об этом непонятном событии.
Он посмотрел, в какой стране живёт сам Пильщиков, потом – в каком городе. Оказалось, что в посёлке Узлы Волгоградской области. Позже Копылов взял лист солдата Ельцина и прочёл в нём, что Ельцин по специальности является водителем гусеничного трактора.
Когда из канцелярии стал пробиваться дым и в неё зашёл замполит роты старший лейтенант Вострозуб, Копылов сидел в турецкой позе у пылающего вороха листов беседы, мычал и отчаянно отмахивался.
В клубах и обрывках пепла ему чудился разорвавшийся в клочья прапорщик Подколзин
В Ведено
На траве, расстегнув кителя под апрельским солнцем, полулежат старший лейтенант Павлёнок и майор Забуцкий.
Забуцкий, помятый и красный, говорит Павлёнку, маленькому и сердитому: – Вышел приказ: всем чернобыльцам орден Мужества. Мне Обойщиков: "Пиши наградной"… Мы с Полуэктовым. Водки. Захреначили наградной… Посылаем… Звонит Обойщиков: "Ты чё-то слабо написал. Не тянет на Мужество. Перепиши"… Я Полуэктова. Водки… Захреначили новый наградной. Посылаем… Звонит Обойщиков: "Ты чё охренел?!.. Тут как минимум на Героя, а максимум ещё награду не придумали такую. Перепиши"… Я Полуэктова, водку. Хренячим средний наградной. Отправляем… Ни ответа, ни приве…
– Дапиздец! – перебивает Павлёнок, – Восьмая командировка… Да!.. я в атаку не ходил… Но делал… что надо делать… задачи-бля. Хоть бы нахер "За охрану общественного порядка"…
– Да это херня…
– Нормальная медаль! – Павлёнок ёрзает на траве и дуется как карапуз, лишённый игрушки.
Два солдата в защитных майках проносят флягу с водой. Бойцы из разведроты заходят на новый круг. На их лоснящихся торсах в такт качаются новенькие жетоны. Они бегут круг за кругом как часы с маятником.
К Павлёнку и Забуцкому подходит капитан Левченко с лицом побрившегося весёлого орангутанга. (Я думаю, что Левченко умеет шевелить ушами.) Солдаты с флягой шарахаются от бегущих разведчиков, разливая воду. Павлёнок кричит: "Ты чё ахринел, боец!?" – и порывисто сдаёт карты.
Левченко улыбается сердитому виду Павлёнка. Или он улыбается от весеннего солнца и молодости… а может от всего вместе, и от известия, что сегодня не поедим – Левченко трусит ехать в батальон и рад каждому лишнему дню в Ведено. "Ни хрена не поедем сегодня", – говорит Левченко, потягиваясь за веером карт.