Чекистка
Шрифт:
— Ветер западный, в сторону имения, — говорит шепотом Вера. — Со стогов пламя обязательно перекинется на гумна, а оттуда на конюшню, затем на усадьбу. Только лошадей выпустить не забыть бы — животных-то жалко. В доме все спят, — добавляет она после паузы. — Ну, давайте керосин.
Мотков бледен так, что даже в темноте это заметно. Вера берет спички, решительно зажигает. Огонь змейкой бежит по земле все дальше и дальше…
…Горят гумна, служебные постройки, пылает усадьба. К небу вздымается море огня. Тревожно бьют колокола, слышен набат…
Вера с Мотковым верхом на лошадях держат путь к имению сестер Чаадаевых.
Через несколько дней губернская хроника пополняется
Губернская уголовная хроника трубит о разыскиваемой страшной поджигательнице, руководительнице бунтовщиков Вере Булич [14] .
Архиепископ Андрей предает Веру Булич проклятию.
Если бы Вера и захотела по порядку рассказать о событиях, происшедших с ней с того момента, когда она бежала из имения, до того, как, крадучись по ночам, добралась наконец до города, она все равно не смогла бы этого сделать, так все перепуталось в ее голове.
14
По данным ЦГА ТАССР (ф. 2, д. 1896, л. 278 и оборот), «Вера Петровна Булич, ученица женской гимназии, в 1906 г, подозревалась в подстрекательстве крестьян к устройству погрома в экономии помещика Булича.
Казанский полицмейстер при отношении от 17/VI 1906 г. за № 1660 препроводил анонимное письмо, в коем указывается участие Веры Булич в подстрекательстве крестьян к погрому экономии своего отца.
23 июля 1906 г. за № 5475 казанский полицмейстер препроводил «анонимное» письмо, представленное ему чистопольским уездным исправником о вредной деятельности Веры Булич».
Под анонимными письмами разумеются агентурные сообщения. Жандармерия и полиция ошибочно указывают о подстрекательстве к погрому в имении отца. В действительности речь шла об имении А. Булича, дядюшки, земского начальника, чье имение в Чистопольском уезде Вера Петровна подожгла с Мотковым и другими бунтарями. Вера Петровна также подожгла служебные постройки в имении матери (Чаадаево), но здание усадьбы, где к этому времени размещалась сельская школа, организованная ее родителями, она пощадила.
А потом, по-видимому, ей не совсем приятны эти воспоминания. На вопросы товарищей о поджогах имений она неизменно отделывалась лаконичным:
— Бросьте вспоминать эту историю.
Быть может, тут сыграл какую-то роль разговор с Гришей Вечтомовым. Но разве она об этом кому-нибудь скажет? Гриша называет этот случай интеллигентским, эсеровским заскоком. Другая на месте Верочки наверняка разревелась бы. Но не Вера. Она стала только чертовски злой. А тут еще необходимость сидеть на месте. Сначала Вера пыталась бушевать, потом покорилась.
На улице уже зима, а Верочке все равно нельзя показываться на улице. «Страшного поджигателя» продолжают искать. Она может и себя погубить и товарищей подвести. В таких случаях полагается менять местожительство. Сие решено окончательно и бесповоротно.
Станции, полустанки, села, города, поля, леса и снова станции и поля. И всюду, куда ни кинешь взгляд, белый искристый снег.
Вера лежит на полке и внимательно смотрит в окно вагона на серое, холодное небо. Дорога располагает к мечтам и воспоминаниям. Вера думает о жизни без друзей и близких. Жизнь рисуется ей теперь удивительно сложной и несуразной. А в вагоне хорошо, тепло, приятно укачивает. Глаза сами закрываются. «Мама говорила, что в поезде всегда лучше спится». Вера забывается…
— У
Вера вздрагивает, открывает глаза. Перед ней молодая девушка с длинной косой, соседка по купе.
— Мерси.
— Хотите чаю?
— Спасибо вам большое.
Вера встала, пригладила волосы, протянула пакетик попутчице:
— Берите, — и сама взяла в рот леденец.
Так состоялось знакомство. Удивительно, как быстро сближает людей дорога. Девушку зовут Катей. Она курсистка, едет домой на рождественские каникулы.
А что ждет в этом городе Веру?
Поезд остановился. Катя пристально взглянула в окно:
— Что-то произошло. Нет, это не остановка. Пойдемте посмотрим.
Девушки вышли в тамбур, открыли дверь. Лицо обожгло ветром.
— Закройте дверь, и так холодно, — раздался за спиной капризный женский голос.
Катя обернулась.
— Катя? Золотая, милая, вы откуда?
Они обнялись и расцеловались.
Капризная дама несколько дней назад выехала из Ярославля и теперь уже возвращалась домой.
— Что там у нас? — спрашивает Катя.
— Все — славу богу.
— А какие новости в городе?
— Вику помните?
— Еще бы, мы с ней учились вместе.
— Охранка забрала.
Катя всплеснула руками. Вера насторожилась.
— Вика всегда производила странное впечатление. А ее подруга Зина?
— Зину арестовали еще раньше. Человек двадцать политиков схватили. В городе только об этом и говорят.
«Черт возьми, не провалена ли явка? — думает Вера. — Нужно быть ко всему готовой. Обстановка осложняется, попала, что называется, из огня да в полымя», — усмехается Вера в такт своим невеселым мыслям.
«Как проверить обстановку? Через кого? Как назло, в Ярославле нет ни одного знакомого. Для проверки одного желания мало, необходимо действовать. Но как?»
Ветер. Снег. Вьюга. Вера шагает по улице незнакомого города. Вот наконец и нужный переулок. Здесь одна из явочных квартир, созданная видным деятелем большевистского подполья И. Дубровинским.
От секретаря Казанского комитета большевиков Терентия (Езерского) у Веры явка к двум сестрам: Любе и Лизе Коган. Одна из них — зубной врач. Для такого случая необходим маскарад: повязка на щеку и страдальческое выражение лица.
На парадной двери трехэтажного дома — дощечка:
«Дантист принимает ежедневно с 10-ти часов утра до 6-ти часов вечера. 2-й этаж».
Войти сразу — рискованно. Вера проходит мимо парадного и снова меряет шагами тротуары. Потом переходит на противоположную сторону и останавливается у зеркальной витрины. Это способ проверки, нет ли слежки за домом. Как будто все нормально. Вечереет. С Волги дует пронизывающий ветер. Становится холодно. Вера мерзнет. Пора решиться. Она переходит улицу и медленно подымается на второй этаж. Нервы напряжены до предела. За дверью шаги. Мысли молнией проносятся в голове. Вере мерещится засада. На пороге приятная молодая женщина.
— Заходите, садитесь. Придется немного подождать, — приглашает она.
В маленькой приемной две весело, насколько это возможно у зубного врача, щебечущие дамы. Рассеянно слушает Вера дамскую болтовню и хмурится от их пустоты и глупости. И все же эта болтовня действует успокаивающе.
Ее очередь. Пока Вера возится с повязкой, а врач моет руки, она вполголоса произносит условное: «Вам привет из Уфы от Андрея». Теплая волна захлестывает Верино сердце, когда слышатся условные долгожданные слова: «Андрей милейший человек. Как он там?» И опять условное: «Жив и здоров».