Человечность
Шрифт:
В казарму возвращались к обеду, одержимые единственным желанием — есть.
— Взво-од, стой! — тридцать шесть человек замирали на месте. Еще команда, прямоугольник людей разлетался в стороны, как рой мух. Женька спешил взять котелок. Пища, которую он ел, представлялась ему величайшим благом, ради которого стоило жить.
После обеда — короткий отдых и снова строй. Вечером Женька желал одного — спать. Поужинав, он засыпал. Когда раздавалась команда на вечернюю поверку, он с усилием открывал глаза. Потом следовала прогулка, а за нею наступало небытие —
В конце апреля десантный батальон давал воинскую присягу. Произнося торжественные слова, Женька Крылов чувствовал волнующую ответственность перед собой и своими товарищами. С последним словом присяги он будто отсек себя от себя самого и окончательно отдал обновленное «я» тому, ради чего надел красноармейскую форму, — выполнению своего солдатского долга.
А первого мая состоялся батальонный смотр. На площадке около казарм, слушая праздничный приказ, застыли ротные прямоугольники.
Потом комбат майор Грунин и комиссар батальона старший политрук Миронов обошли строй. Издали комбат показался Женьке человеком мягким и простым, а комиссар жестким и строгим.
Когда они проходили мимо второй роты, Крылов почувствовал на себе взгляд комиссара, внимательный и мягкий, почти нежный. Комиссар уже не выглядел беспощадно строгим, и комбат больше не казался мягким и простым. За его кажущейся мягкостью таилась разумная воля, уверенность в себе и вера вот в эти роты, которые ему предстояло в кропотливом труде сделать батальоном и закалить в бою. Ради этого он досрочно выписался из госпиталя, и теперь он с удовлетворением наблюдал строй батальона.
Обойдя подразделения, комбат и комиссар поднялись в кузов грузовика:
— Батальон, слушай мою команду! — голос у комбата был чистый и сильный. — К торжественному маршу, поротно, с песней, дистанция на одного линейного, первая рота прямо, остальные напра-во!
Женька повернулся и смотрел, как шла первая рота, в которой родился самобытный гимн десантников, вскоре облетевший весь батальон:
Над нами небо синее и купол голубой — За родину, за Сталин летим, летим мы в бой! Мы немцев бьем без промаха, Идем всегда вперед — Воздушная, десантная Нигде не пропадет!..Двинулась и с присвистом пошла вторая рота:
И-э-эх, тачанка-ростовчанка, Наша гордость и краса, Пулеметная тачанка — Все четыре колеса!..А сзади уже начинала третья рота:
Пропеллер громче песню пой, Неся распластанныеМощная сила коллектива товарищей увлекала Крылова, как поток, он сам был струйкой в этом потоке.
Первое мая. Голубое небо, теплое солнце и изумрудно-зеленая трава. Впервые за семь недель объявлен отдых — у добровольцев почти целый день свободного времени.
Женька разыскал Сашу среди ребят первого взвода. Они окружили рослого парня — красноармейца Седого, который подкидывал двухпудовую гирю и ловил ее на лету. Кто-то считал: «… шесть, семь…» Познакомившись с Седым, Женька едва не приревновал к нему Сашу. В этом мимолетном чувстве выразился один из последних отголосков его детства.
— На речку? — предложил Саша.
— Пошли.
Они поделились новостями из Покровки. Домой Женька писал раз в неделю. Письма получались однообразные: «Живу хорошо, питание нормальное, к службе привыкаю, не трудно…» Он советовал матери не беспокоиться о нем, Шуре — хорошо учиться, спрашивал у них о Косте, Паше и Мише, а мать уверяла его, что дома все благополучно, просила его беречь себя. Зато Шура подробно рассказывала о событиях в классе, о встречах со знакомыми, о погоде, о недалеких уже теперь летних каникулах, когда она поедет к бабушке в Узорово, передавала ему приветы…
Женька заметил в Саше, чего раньше не замечал: поразительное сходство с отцом, дядей Степаном. Саша всегда был похож на мать, тетю Лизу, а теперь становился копией отца: то же немногословие, та же складка на переносице, то же сосредоточенное выражение лица. Этот Саша будто отодвинулся от Женьки, стал над его порывами.
— А ты изменился, дипломат.
— Я? Я думал: ты.
— Значит, оба. А помнишь, как нас разделили по взводам?
— У меня, наверное, был жалкий вид?
— Для меня тоже было неожиданно.
— А мне показалось…
— Сыроват ты был, но Курочкин тебя подогрел, скоро будешь готов.
— По-моему, твоему Королеву тоже дел хватает.
— Хватает, только стружка летит.
— Ну, с тебя-то, наверное, не очень.
— Что я — заговоренный? Впрочем, Седому достается больше, он с фантазиями, вроде тебя. Достал мешок жмыха, положил для смеха кучку, спросил: «Кому?» Кто-то и скажи: «Взводному!» А тот только что подошел, рядом стоит. Начал допытываться, откуда жмых. Седой одно: «На дороге подобрал».
— Лейтенанту-то зачем?
— У зенитчиц взял. У них там хозяйство, свиней подкармливают, а заодно и нашего брата.
Барак зенитчиц располагался метрах в трехстах от казармы, и взвод каждый день проходил мимо. На первых порах ребята пытались заговаривать с девушками — Курочкин водворил порядок в строю простым и надежным способом: едва завидев барак, он приказывал запевать, и взвод чинно маршировал мимо.
— Ты что — тоже там бывал? — поинтересовался Женька, задержав дыхание от предчувствия тайны.