Человек без собаки
Шрифт:
Но, слава богу, сегодня ведь уже среда? Вечером он будет дома в Сундсвале. А завтра…
Линда Гранберг. Киоск Биргера. Кристофер опять зажег лампу. Какой смысл валяться, если сна ни в одном глазу. И к тому же есть хочется, странно. Обычно по утрам он совершенно не голоден. Все, надо вставать. Принять душ и в кухню. Завтрак, наверное, уже готов.
Он стоял в узкой, старомодной душевой кабине и думал о Хенрике. Как все изменилось за каких-то два дня! И как изменился Хенрик — Супер-Хенрик! Из сверхчеловека, которому удается все, за что бы он ни взялся, из идеального рыцаря
Удирает ли Хенрик по ночам, Кристофер не мог знать точно — он проспал. Но все равно, он ясно чувствовал, насколько сократилась казавшаяся раньше недосягаемой дистанция между ним и старшим братом. Даже если Хенрик и не знает, что Кристофер проник в его тайны. Важно то, что Хенрик вовсе не ангел в белоснежных одеждах, у него есть свои недостатки. Как у самого Кристофера, например. Никакой он не ангел — обычный человек. Как и все.
И это нас радует, хохотнул Кристофер, подставляя спину под щекочущие струйки воды. Это нас очень радует.
Он подкрутил кран горячей воды и вспомнил про дядю Роберта. Вот это как раз и есть промискуитет (трудное слово, зато шикарное). Он всегда был паршивой овцой в семье, а теперь побил все рекорды на этом идиотском Fucking Island. У них дома за столом его имя даже не упоминалось.
А теперь он пропал. Или, может быть, уже вернулся?
Кристофер представил себя на месте дяди. Вот было бы круто! Взять и исчезнуть. Все мечут икру, особенно бабушка. А скорее всего, папа прав. Нашел себе бабу — уж куда веселее, чем торчать здесь, на этом юбилее. Ничего тоскливее в жизни не видел. И плевать ему, кто что скажет. Упавшему в воду дождь не страшен. Как бы Кристофер хотел быть на его месте! Человек сам определяет, что ему делать и чего ему не делать, и ни от кого не зависит. Особенно… ну да, короче говоря, не зависит от матери.
Потому что и так все ясно. Вовсе не от папы Лейфа Хенрик хотел скрыть свои ночные похождения. Папа, к примеру, среагировал на субботние приключения Кристофера точно так, как и должен нормальный отец. Рассердился, накричал — думай, что делаешь, Крилле! — но не тянул из него душу. Так и должно быть между родителями и детьми. Прямо и просто, никаких психологических вывертов: «Хочу, чтобы ты сначала подумал», «Ты должен принять важное решение»… Шум, крик, пусть даже подзатыльник, а потом на мировую.
Хотя… неизвестно, как бы Лейф среагировал, если бы узнал, что Хенрик гей. Это совсем другие коврижки, как любит говорить Лейф. Совсем другие коврижки.
Вот именно — другие коврижки, решил Кристофер и выключил воду. Кто-то постучал в дверь ванной.
— Хенрик? — мамин голос.
— Нет, это я, Кристофер.
— Хорошо, что ты встал. Как приведете себя в порядок, спускайтесь завтракать.
— Само собой.
Он вылез из кабины и начал изучать свою физиономию в зеркале.
Подумаешь, пять-шесть прыщей; если вспомнить, сколько шоколада он слопал за последние дни, дешево отделался. Сегодня и завтра надо воздержаться… у киоска Биргера он должен выглядеть безупречно.
— Розмари, мы должны попытаться смотреть на вещи максимально реалистично, — произнес Карл-Эрик с многозначительной педагогической расстановкой. Это означало, что он не собирается повторять свою точку зрения на события. Он сказал свое. — Нет никаких причин считать, что с Робертом что-то случилось. И ты, и я прекрасно знаем, что у него за характер. Думаю, примеры приводить не надо. Может быть, он чувствует себя неуютно в нашем обществе. Может быть, его обуревает чувство стыда, если выражаться хорошим литературным языком. Скажем прямо — основания для стыда у него есть. Скорее всего, он позвонил какому-нибудь старому приятелю. Руд… как его звали? Рудстрём?
— Рундстрём, — устало поправила Розмари. — Рундстрём переехал на Готланд много лет назад. Не в этом дело. Почему он не сказал ни слова? Вот что странно. Не мог же он просто… Почему?
— А потому что ему стыдно, — решительно заключил Карл-Эрик. — И к тому же у него нет никаких уважительных причин для отсутствия на отцовском юбилее. Что он мог сказать?
— А зачем он тогда вообще приехал? И машина стоит… вся в снегу.
— Машина ему ни к чему, — терпеливо разъяснил Карл-Эрик. — Скорее всего, придет за ней вечером, когда будет уверен, что все разъехались. Не понимаю, почему ты так разнервничалась из-за этой чепухи. Роберт не стоит таких волнений…
В кухню вошел Кристофер и вежливо пожелал всем доброго утра. Карл-Эрик замолчал, прикидывая, насколько уместно посвящать четырнадцатилетнего мальчика во все перипетии исчезновения его непутевого дяди. Потом, очевидно, решил, что в этом даже есть определенный педагогический смысл, и продолжил:
— Короче говоря, Розмари, не могла бы ты внятно объяснить, что ты себе вообразила?
Кристофер уселся за стол. Розмари беспомощно посмотрела на Эббу, ища поддержки, но так и не смогла определить, на ее стороне дочь или нет. Ну да, она же дочь Карла-Эрика. Забывать не стоит.
— Все, о чем я прошу, — тихо сказала она, — чтобы ты позвонил в полицию… и в больницу. И узнал, не произошло ли что в эти дни.
— А ты считаешь, что у них есть какие-то причины скрывать от нас что-то? Если им и в самом деле что-то известно.
— А если он…
— Даже у такого человека, как Роберт, должно быть при себе какое-то удостоверение. К тому же здесь его знает полгорода… а теперь, возможно, и больше. Весь город, — сказал Карл-Эрик с гримасой отвращения.
Розмари промолчала. Эбба откашлялась и вступила в переговоры:
— Предлагаю немного подождать. Полиция объявит розыск… Это же не то, чего ты хочешь, мамочка? Завтра все появится в газетах. Приедут сюда, начнут нас допрашивать… тоже не очень-то приятно.
В спальне зазвонил телефон. Розмари с облегчением вышла из кухни.
— А где Хенрик? — спросила Эбба.
Кристофер пожал плечами. Рот у него был набит, поэтому ответ прозвучал невнятно.
— Поа-уэ-уэ… — Это должно было означать «понятия не имею».
Эбба посмотрела на часы:
— Через час надо выезжать. Ты не знаешь, папа уже был в душе?