Человек-Черт
Шрифт:
И тут как раз вернулся Андрюша, Левит сделав глоток пива, повернулась к нему на вращающемся кресле и сказала:
– Андрюш, я тут полистала твои вирши… Честно говоря, меня не впечатлило.
– Ты, что брала мой блокнот?
– Ты оставил его на раскрытой странице прямо перед моим любознательным носом… Знаешь, Андрюш, я думаю, нам пока не стоит торопиться с исполнением этих вещей. Давай вместе поработаем над текстом… Вчера вечером ты выпил, мозги расплылись в разные стороны…
– Чего? – не понял Жуй и смерил ее таким взглядом, от которого даже такой прожженной стерве как Олеся Левит стало неловко. – Ты читала мои вещи? Ты знаешь, как я ненавижу когда кто-то читает неготовый материал! Это тебя вообще не касается, поняла!
– Андрюш, меня как продюсера, касается все, что касается группы «Толпе».
– Да
– Андрюш, я сейчас оскорблюсь.
– Сиди молча, ондатра! Слушай и смотри не обоссысь кипятком! – с этими словами, Андрей схватил свою электрогитару и, исполнив вчерашнюю роковую мелодию, дополнил ее сильной и острой песней. Это был совсем другой текст, не тот, что был записан в блокноте. В новой песне, которую Жуй назвал «Слабые должны сдохнуть!», призывалось к революции, к насилию над «слабыми и лишними», к скидыванию со скал «детей без будущего».
Левит как сидела на вращающемся кресле, так и осталась на нем сидеть всю песню. Только рот открыла и опрокинула пивную бутылку так, что выливающееся из него пиво кислой лужицей разлилось под ноги.
Жуй отыграл выступление в «Кренделе» как следует, он старался, выкладывался, но чувствовал что играет не то, что у него на душе. Его практически не цепляли собственные тексты, он пел их скорее по привычке, пел потому что было надо, потому что пришедшие в рок-клуб люди ждали от «Толпе» старых хитов и Андрею приходилось пересиливать себя затрачивая много энергии не сколько на исполнение своих песен сколько на притворство. Быть может благодаря спиртному зрители не замечали что играя известные хиты, фронтмен «Толпе» буквально пересиливает себя, поет «через не хочу», а и сам Жуй с каждой очередной песней утверждался в убеждени, что выступление с этим старым материалом в его биографии последнее и отныне он будет сочинять совсем в другой стилистики. И, решив это, он велел участникам группы прямо по ходу выступления убрать несколько давно знакомых песен, включая хиты «Север», «Розы и Чайки» и даже отказался от «Брюссельского Танго», а вместо них сыграть нечто совершенно иное. То, что они записывали вчера – «Слабые должны сдохнуть!», «Мерзость во мне» и две композиции под акустическую гитару – «Восторг» и «Трахать всех». Зрители были в легком шоке, а Жуй будто глотнул живительного бальзама. Ему стало гораздо лучше, интересней.
Потом после выступления коллектив разделился: Пистон и Левит остались в «Кренделе» почти до утра, Коромысло куда-то свалил, а остальные – Жуй, Евсеенкова и Тайм завалились на хату к Володе Рикардо. Взяли пива, кое-чего еще и культурно сидели в холостяцкой володиной квартире на юге Петербурга, обсуждали политику, войну в Афганистане, обстановку в Крыму и прочее. Совсем опьяневшие ребята в разгар ночи решили заняться делом и покрасить хозяину квартиры волосы. Здоровяк Рикардо посетовал, что его красный цвет волос немного побледнел и кроме того стали видны темно русые корни. В тот же миг он был немедленно усажен Мариной Евсеенковой на стул и без лишних слов позволил нанести на свои и без того огненно красные волосы свежую приготовленную краску, пахнущую на всю квартиру парихмахерским салоном.
Всем было забавно, особенно самому Рикардо, но Жую составлял особый труд притворяться веселым. Он сидел на диване, сосал пиво, но практически не принимал участия в разговорах, не смеялся и не шутил. Он и рад был бы расслабиться, но не получалось. И когда Маринка Евсеенкова наносила барабанщику на волосы краску, а Таймураз Ярмагаев, сидя на диване рядом с Жуем, рыгал от выпитой шестой баночки пива, Андрей был вынужден признаться, что его тревожит собственное самочувствие. Под влиянием нескольких банок пива и раскрепощенной атмосферы близких друзей, он сказал, что у него, похоже, какие-то странные проблемы с организмом и он не может найти им объяснения. Одев на руки полиэтиленовые перчатки и втирая в рикардовские волосы волючую пенистую краску, Маринка Евсеенкова попросила Жуя уточнить, что он конкретно имеет в виду. Одним глотком Андрей допил пиво, смял банку в кулаке и с отчаянием в голосе спросил разве они сами не замечают, что с ним что-то не в порядке. Что он становится некрасивее, что у него ломается голос. Жутко стесняясь, Андрей все-таки оскалил свои острые как иглы молодые клычки, выростающих
– Слушай, брат, – Тайм рыгнул, но постарался собраться и задуматься над жуевской проблемой. Среди всей компании барадатый скрипач был, пожалуй самым пьяным. – Слушай, может у тебя это… Ты уж извини, братан, Андрюх, но… Блин… как же тебе сказать… Ну это… Болезнь…
– Андрюш, – теперь заговорила Евсеенкова, стараясь не смотреть Жую в глаза. – Тайм имеет в виду онкологию. Ты уж прости нас, но… ведь ты реально меняешься. А твои зубы? Ведь это ни фига не цинга, Андрюш. Ты бы сходил в больницу.
– Да, чувак, сходил бы, – присоединился Рикардо. Синие пенистые капли с его шевелюры капали на ковралин, но он не замечал. – Знаешь, как оно бывает…
Жую стало грустно, он уже пожалел что заговорил о своем здоровье. Зная своего друга детства, он уже догадывался, что если Володя Рикардо не замечает ничего вокруг (а капающие капли неминуемо испортят ковролин), то в его голове заработали всякие мысли, границы которых между явью и фантастикой становились весьма размытыми.
– Просто так зубы не выпадают и лицо не страшнеет, – нравоучительно говорил он. – Ты еще жаловался, что у тебя ноги болят, голова трещит… Это нехорошо, Андрюх. А Юрка Коромысло говорил, что ты вообще глюки словил.
– Говорил-говорил, – закивал Таймураз Ярмагаев.
– Провериться тебе надо, а вдруг у тебя в башке что-то появилось.
– Что там может появиться? – спросил Андрей.
– Опухоль или еще какая шняга. Или в крови че-то бултыхается… Может у тебя мутация хромосом?
– Чего? – воскликнул Жуй.
– Ты, что, не слышал про ДНК? Дизоксирибонуклеи… ну ты понял. А что ты так вытаращился?
– Да с чего бы это у меня должна быть мутация ДНК? – почти взвизнул Жуй, которому это предположение совсем не понравилось.
– Это только звучит невероятно, а вообще-то, в жизни разное бывает. Подхватил, например, свободные изотопы и адьес, амиго!
– Ты эту свою мексиканщину заканчивай! – ругался Андрей. – Нашли повод поржать! Изотопы у него свободные!
– Я говорю про радиацию, валенок!
– Не надо мне про радиацию! Еще чего выдумал? В каком, скажи, месте я по-твоему, облучился?
– А ты думаешь, это так невероятно? – Рикардо одел полиэтиленовую шапочку и теперь сидел как настоящий дурак. Серо-синяя краска вытекала из-под шапочки, струилась по шее и лбу, окрашивала брови, но Рикардо не думал об этом, а Маринка Евсеенкова ушла в ванную мыть руки. – Да у нас эта радиация где угодно может быть, даже там, где ты ее не ожидаешь!
– Например в твоей краске для волос, от которой как раз свободными радикалами воняет на всю квартиру, – съязвил Жуй.
– Представь ситуацию. Украина. Чернобыльская зона отчуждения. Город Припять.
– Только я там и близко не был!
– А тебе не обязательно там быть. – говорил Рикардо. – Представим такую теоритическую ситуацию: какие-нибудь ушлые хохлы решили срубить бабла и вывезли из закрытой зоны, например, партию чермета. Всякого железа. Продали в пункт приема, дальше железо пошло на переплавку, а еще дальше – на трубопрокатный завод. Готовая водопроводная труба пошла на россиийский рынок. А теперь представь себе что именно из этой трубы ты попил водички. Или ты попил водички из бутылки, которую наполнили из той же трубы. Вот ты и проглотил свою порцию свободных изотопов! Не вериться? Ладно… Предположим, – Рикардо на минуту задумался и ополовинил банку пива, – что тебе подлили в кофе… ну что… этот… как его… полоний. Или изотоп теллура 128. Ты знаешь, что изотоп теллура 128 имеет самый долгий период полураспада из всех радионуклеидов – больше двух септиллионов лет, что в 160 триллионов раз больше возраста вселенной.